Старые недобрые времена – 1

Служивые, не обременённые высокой моралью, и не испытывая к покойному уважения большего, нежели положено по православным канонам и Уставу, прихватили то, что показалось им соблазнительным. А зачем, почему, и нужен ли им медный чайник для устроения нехитрого солдатского быта, или на пропой души и нехитрые поминки, не суть важно.

Теперь Ванька, по необходимости, сможет закатить истерику, переключая внимание с себя. Если, разумеется, ему начнут задавать неудобные вопросы…

Прибираясь, не слишком охотно и старательно, после изрядно натоптавших солдат, Ванька заодно как следует обыскал домик и вещи убитого. Первым делом, обыскав карманы, он выгреб деньги, испытывая какое-то мстительное удовольствие, и, пересчитав их, поморщился.

Для крестьянина на какой-нибудь Тамбовщине семьдесят рублей стало бы неплохим подспорьем к хозяйству. А здесь, в осаждённом городе, порядок цен совсем другой, и этих денег едва ли хватит, чтобы месяц, может быть, скудно питаться.

– Моральная компенсация, – пробормотал он, чувствуя себя на редкость мерзко, но будто через силу пихая их в карман. И снова… не обыск, а скорее – инвентаризация.

У барина, с его картами и запоями, круговорот вещей был причудлив и извилист. Череда выигрышей и проигрышей, как быстро вывел для себя Ванька, зависела от степени запоя и от компании, в которой господин Баранов изволил проводить время.

Сам шулер, но скверный, бравший своё нахальством и больше всего тем, что, в виду происхождения и родственных связей, изредка принимаем был в приличном обществе… до очередного скандала, или же запоя. Вляпавшись, какое-то время Илья Аркадьевич играл чёрт те в каких компаниях, и вещицы, которые он, при удаче, выигрывал, пахли кровью и пожарами, и подчас отнюдь не фигурально.

Здесь, в Севастополе, с интендантской сволочью, и немалым количеством сволочи вообще, как дворянской, так и из торговой братии, делающих на войне карьеру и деньги, а то и всё разом, с дикими ценами на вино и женщин, шулерская удача господина поручика тихонечко отошла в сторону, уступив место чужой.

При здешних же ценах, прежде всего на вино и женщин, и тяге Его Благородия к красивой жизни… В общем, неудивительно, что он крепко поиздержался, наделав долгов, продавая всё, что только можно, и влезая в самые нелепые авантюры. Но кое-что, тем не менее, от него осталось…

Роскошный несессер с бритвенными принадлежностями, из слоновой кости, серебра и красного дерева, принадлежавший, по словам Ильи Аркадьевича, его покойному прадедушке, на деле выигранный им, на памяти лакея, по пути из Петербурга в Крым у подвыпившего молоденького франта. Впрочем, покойный барин врал много, охотно, не слишком утруждая себя достоверностью, и, когда его ловили на лжи, что было не раз и не два, начинал нагромождать новую ложь.

– Слишком роскошный, – с каким-то даже облегчением пробормотал Ванька, отставляя несессер в сторону, – да и примелькался!

Несессер с походной посудой, сильно попроще, отчасти разномастный и всё равно неполный.

– А теперь ещё более неполный, – констатировал лакей с усмешкой, с полным на то основанием думая на солдат. Повертев в руках серебряные приборы, положил их назад, так и не решив ничего.

Табакерка, вторая… третья. Запас нюхательного табака и кисет с турецким, трофейным, трубочным, притащенным солдатом и обменянным не на деньги или водку, до которых покойник и сам был большой охотник, а на какие-то, кажется, поблажки по службе.

– Покойный старательно самовыпиливался… – пробормотал Ванька, приоткрыв одну из табакерок, и не без некоторых сомнений опознал там следы кокаина. Пробовать, как показывают в фильмах, не стал… ибо во-первых – глупо, совать в рот всякую неизвестную гадость, ну и во-вторых – глупо, потому что кокаин он не пробовал, и как он там должен действовать, не имеет ни малейшего понятия!

Перстень, так же якобы фамильный… и уже не то третий, не то четвёртый на недолгой памяти слуги, снимать он не стал, как и медальон с чьим-то локоном внутри, ибо примелькались. Вещичками этими Его Благородие тыкал в глаза всем, кому только мог, имея в виду, скорее всего, во время игры поставить их подороже, потому как якобы фамильная ценность. Стратегия нехитрая, но в общем-то действенная.

Больше ничего особо ценного у господина поручика не нашлось, если не считать за таковое нательный золотой крестик, дагерротип с неизвестной миловидной дамой на нём, черепаховый женский гребень, женский же лорнет, кожаный потёртый саквояж, мундир, который, не без натяжки можно назвать в осаждённом Севастополе выходным, и бельё. Грязное.

Покойный, о которых, как известно, можно говорить либо ничего, либо правду, был изрядной свиньёй! Лакей не успевал обихаживать барина, тем более, здесь, в таких-то условиях и с таким-то хозяином, это более чем непростая задача.

Ну и, разумеется, нашлись бутылки… В основном пустые, но в некоторых на дне плещется какая-то подозрительного вида жидкость, а под кроватью, в самом углу, нашлась бутылка приличного, кажется, вина, густо покрытая пылью.

– Вот так чудо, – Ванька даже хохотнул едва слышно, уставившись на неё, – не иначе как в Нарнии пряталась от господина поручика!

Распихав деньги по себе так, чтобы не нашли при возможном обыске все сразу, он, подумав недолго, присвоил себе ещё табак, как универсальную валюту.

– Пить или не пить… – он покачал в руках бутылку, – Да нет, пожалуй, что и не вопрос…

Прихватив её, он вышёл из домика, и, отойдя подальше, к обрыву, уселся на камне, подстелив под себя старый сюртук покойника. Потом, ножом вытащив пробку, сделал первый глоток и бездумно уставился в ночное море, где-то далеко сливающееся с небом.

В голове звенящая пустота и безнадежность, и понимание, что лучше, по крайней мере, в ближайшее время, не будет.

– У семи нянек дитя без глазу, – пробормотал он, сделав новый глоток. Понимание, как именно работает имперский бюрократический аппарат, он имеет самое смутное. Но понять, что для него лично, раба, оставшегося временно без хозяина, эта самая бюрократия не сулит ничего хорошего, нетрудно. Это чего-то толкового от них ждать не приходится, а вот нагадить, это они от всей души!

Он, Ванька – раб, имущество, и к тому же – бесхозное. А это… это открывает интересные возможности, и очень не факт, что для него!

– Но – ладно, – выдохнул он, обещаясь неведом кому, – это мы ещё посмотрим, кто кого!

Чуть помедлив, достал из кармана трубку. Он пусть и не часто, но курит, как курят здесь все, наверное, мужчины с самого малолетства, не считая, пожалуй, только староверов. Набив её табаком и раскурив, продолжил пить, глядя на море и вслушиваясь в доносящиеся до него звуки гульбы.

– Никак сбегать успели? – вяло удивился он, – Не… наверное, были запасы, а вот теперь и повод есть, и наказывать никто не будет. Да и чёрт с ними…

Конец ознакомительного фрагмента.