Старые солдаты

Он поморщился, наполовину злясь на себя за неоспоримую жалость к себе, вызванную этой мыслью. Он был не единственным человеком, который кого-то потерял. Черт возьми, почти все на Индрани потеряли кого-то, кого любили! Не говоря уже обо всех друзьях и членах семьи, которых они оставили навсегда, когда впервые отправились на "Кукурузное семя". И Мэйника надрала бы ему задницу, если бы увидела, как он сидит и лелеет ее память, как какую-то рану.

Он рывком поднялся на ноги и встал в прохладной темноте. Даже ни намека на покачивание, отметил он.

Хорошо. Вероятно, это означало, что он был не более потрясен, чем думал. Он кивнул сам себе, сунул бутылку в набедренный карман своих форменных брюк и направился к Лазарусу.

Немигающий красный глаз повернулся в его сторону, когда он приблизился. Он знал, что это одна из оптических головок Лазаруса. Когда он подошел ближе, внешние огни Боло включились сами собой - сначала тусклые, учитывая привыкшее к темноте зрение Хоторна, но становящиеся все ярче. Автоматизированным ремонтным роботам, работавшим над ним, конечно, не требовался свет, и Хоторн признал любезность Боло, предоставившего ему освещение.

Он обошел машину спереди, встав между Лазарусом и океаном. Мэйника объяснила ему, что это была позиция, которую обычай и вежливость требовали для обращения человека к Боло.

Зазубренные контуры разрушенного гласиса Лазаря возвышались высоко над ним, искривленные немыслимой яростью взрыва направленного синтеза, который, наконец, пробил в нем брешь. Свет, который Лазарус включил для него, безжалостно контрастировал с обломками и масштабом повреждений Боло, и Хоторн снова осознал, что мог бы пройти через зияющую рану в лобовой броне Лазаруса, даже не пригибая головы.

– Добрый вечер, Лазарус, - услышал он свой голос. Его голос прозвучал резко в его собственных ушах на фоне грохота прибоя и шипящего голоса ветра. Это был первый раз, когда он обратился непосредственно к Боло с момента смерти Мэйники.

– Я пришел извиниться, - резко сказал Хоторн.
– Я сидел там и возмущался тем фактом, что ты все еще жив, а Мэйника - нет. Глупо с моей стороны, я знаю. Это была не твоя вина. И даже если бы это было так, если бы ты тоже умер, Псы уничтожили бы Лэндинг. Но меня это возмутило. Глупо или нет, но я это сделал. И ты этого не заслужил.

– Нет необходимости извиняться, лейтенант, - сказал Боло через мгновение.
– Боло понимают горе и утрату. И мы понимаем это гораздо лучше, чем, как я иногда думаю, на самом деле хотели бы от нас наши создатели. Я тоже винил себя в том, что случилось с моим командиром. Я воспроизвел и повторно проанализировал информацию со своих датчиков за двадцать пять минут до ее смерти, пытаясь выделить данные, которые я должен был увидеть и на которые отреагировал. И все же я не нашел такой данности. Враг, убивший ее, просто был слишком хорошо замаскирован, чтобы кто-нибудь мог обнаружить его до того, как он выстрелил.

– Я знаю.
– Хоторн на мгновение закрыл глаза, затем кивнул.
– Я знаю, - повторил он более решительно.
– Это просто так... Я скучаю по ней.

Он вытащил бутылку обратно из кармана, открыл ее и поднял в приветствии оптической головке Боло, так высоко над ним. Затем он сделал еще глоток.

– Это было для меня, - сказал он, снова открывая бутылку.
– Я бы выпил за нас обоих, но я уже достаточно близок к тому, чтобы напиться. Мэйнике не понравилось бы, если бы я вырубился здесь в пьяном угаре. Черт возьми, - усмехнулся он, - мне бы это самому не понравилось! До утра должен был пойти дождь, и было бы чертовски неловко умудриться подхватить пневмонию в середине лета из-за слишком большого опьянения, чтобы укрыться от дождя!

– Я согласен, что вероятность конфуза была бы высока, - сказал ему Лазарус.
– Однако, если вам случится заснуть по какой-либо причине, я, безусловно, воспользуюсь своими пультами дистанционного управления, чтобы построить для вас временное убежище.

– Достойно с твоей стороны, - сказал Хоторн. Он скрестил руки на груди и прислонился спиной к возвышающейся стопке трековых пластин, пристально глядя на Боло.

– Позавчера я разговаривал с доктором Аньелли, - сказал он через мгновение.
– Вы знаете, мы с Мэйникой оба предпринимали меры. И согласно условиям ее завещания, ну...

Его голос затих, и он глубоко вздохнул. Это смешно, подумал он. И вот я здесь, посреди ночи, объясняю машине, что не знаю, чем на самом деле хочу заниматься. Нет, будь честен, Эд. Настоящая проблема в том, что ты не знаешь, хватит ли у тебя смелости взяться за это самостоятельно.

– Я хочу это сделать, - услышал он свой голос, обращенный к чудовищному Боло, нависшему над ним.
– Я действительно хочу. Но я... ну, напуган, я думаю. Я хотел иметь детей от Мэйники. Чтобы мы вдвоем растили их вместе. Теперь я не совсем уверен, что хочу их самих по себе, или я просто хочу их, потому что они были бы своего рода отголоском ее. Как будто умудряешься цепляться за маленькую частичку ее, даже несмотря на то, что она мертва. И дети должны быть желанны такими, какие они есть, любимы такими, какие они есть, а не только потому, что они напоминают тебе кого-то другого. И растить их самому, как единственный родитель? Что, если я облажаюсь, Лазарус? Что, если я совершу ошибки, подведу ее детей, не зная, что делаю?

– Я - Боло, лейтенант, - ответил Лазарус после очередной короткой паузы.
– Я - военная машина, солдат.

Убийца. Мой взгляд на то, что делает человека успешным родителем, возможно, не самый надежный. Однако мне кажется, что вопросы, которые вы задаете, указывают как на глубину вашего горя, так и на серьезность, с которой вы подходите к родительским обязанностям, и я уверен, что капитан Тревор согласилась бы со мной. За время моего существования у меня было много командиров.

Некоторые были лучшими тактиками, чем другие. Некоторые были более агрессивны, чем другие. Никто не был более сострадательным или более осведомленным о ее обязанностях - не просто как командир линейного подразделения, но и как человек, - чем капитан Тревор. Я верю, что она убедила бы вас принять решение, которое вы считаете правильным. Но я знаю из разговора с ней и из того времени, которое мы провели вместе, что у нее не было бы никаких сомнений в вашей пригодности в качестве родителя ее детей, одинокого или нет. Вы можете совершать ошибки, как это делает большинство родителей, но это никогда не произойдет из-за того, что вы не сделали всего, что было в ваших силах. Она очень любила вас, лейтенант, а Мэйника Тревор не полюбила бы того, кто был способен нарушить свои отцовские обязанности.

– Спасибо тебе, Лазарус, - сказал он, наконец.
– Это ... это много значит для меня.

– Не за что, лейтенант. Я хотел бы, чтобы у меня была возможность сделать больше. Действительно, я надеялся, что так оно и будет. Но ее больше нет, и я должен признаться, что мне бы очень хотелось понаблюдать, как ее дети вырастут во взрослую жизнь. Для себя, как вы сами сказали, а не просто как живое напоминание о ней. Но, возможно, также и как обещание того, что жизнь продолжается. Что то, ради чего она умерла, будет жить дальше.

Хоторн посмотрел на Боло и, к собственному удивлению, улыбнулся.

– Ну, Лазарус, я сомневаюсь, что родитель-одиночка мог бы стать крестным отцом для своих детей хуже, чем Боло. Это, черт возьми, превзошло бы фразу "Мой старик может побить твоего старика", не так ли?

– Я не думал об этом именно в таком свете, - ответил Лазарус с мягким электронным смешком.

– Вероятно, нет, - согласился Хоторн.
– Я знаю, что вы, Боло, должны быть кровожадными существами, но мы, люди, потратили гораздо больше времени, чем вы, на долгие и убийственные мысли.