Старый причал

— Ну что, все на этот год? — спросил Салман Ису.

— Боюсь, что не только на этот, — усмехнулся паромщик. — Ильяс тут теперь хочет все виноградом засадить. А вместо нашего гнилого парома здесь насосную станцию построят, плантажи попивать. Правда, председатель против пока. Но новый механик здесь уже дно мерил, что-то записывал, идеальное, говорит, место. Кончается наша паромная деятельность…

Салман сосредоточенно раздумывал:

— Нехорошо получается: только дело налаживать стали, и на тебе! Не обрадовал ты меня, не обрадовал. Откуда этот механик взялся?

— Из Баку прислали.

— И что, он безгрешен, как новорожденный?

— Откуда я знаю? — сказал Иса. — Хотя… — Паромщик помолчал немного. — Дочь Ильяса, люди видели, заходила к нему пару раз…

Эмин, добрившись, складывал в футляр электробритву. В дверь настойчиво и громко постучали.

На пороге стоял давешний загорелый мальчишка.

— Механик-ами, к телефону зовут!

— Женщина спрашивает?

— Нет, сказали, мужчина.

Они бежали рядышком по утренним улицам. Вслед заливались дворовые псы, удивленно глядели люди.

…В бухгалтерии по телефону разговаривала старая уборщица. Рядом с ней стояло ведро, лежала на иолу швабра.

— Нет-нет, успокойся, — говорила в трубку уборщица, — совсем не похудел, наоборот, поправился. Толстый стал, красивый. А вот и он сам!

— Слушаю? — сдерживая бурное дыхание, спросил Эмин и срачу же нахмурился.

— Сынок! — кричала Лейла-хаиум. — Мне не нравится, что ты сильно растолстел — ожирение сердца может быть. Кушай умеренно…

— Мама, — прервал се Эмин, — мне сказали, что звонит мужчина.

— Это я соседа попросила позвать тебя, боялась, не подойдешь.

— Как ты себя чувствуешь, как папа? — улыбаясь, спрашивал Эмин.

— Все хорошо! Ты понял — кушай умеренно!

— Мама, я не могу умеренно. У меня куры, корова, овцы, я сам масло сбиваю, хлеб пеку…

— Ты не смейся! Почему они тебе телефон не ставят в номер? Это же безобразие. Ты главный механик, у тебя высшее образование!

Старая уборщица, качая головой, приговаривала:

— Что значит материнское сердце, бедная женщина…

Эмин положил трубку, вышел на улицу. Навстречу медленно шла Амина.

— Ты так бежал, что я подумала, помощь нужна, — сказала она.

— Из района звонили насчет запчастей.

— А-а… А я подумала, может, мама твоя опять звонит. Говорят, сильно беспокоится за тебя, вдруг что-нибудь не то съешь.

Они секунду поглядели друг другу в глаза и вдруг захохотали, громко, заливисто, как могут только молодые.

— Слушай, — сказал он потом, — поехали куда-нибудь, воздухом подышим, поговорим…

— Прямо сейчас? — улыбнулась она.

— Прямо сейчас!

— А на чем?

Неподалеку от крыльца стоял ярко-красного цвета новенький «Москвич». Его старательно тер тряпкой, хотя этого явно не требовалось, молодой водитель, которого мы совсем недавно еще видели за рулем председательского «газика».

Эмин подошел к нему.

— Ну что, Джафар, доволен — наконец-то и у тебя новая машина?

Джафар счастливо улыбнулся.

— И не говори, Эмин-муаллим, пять лет просили, на старой стыдно было в районе показываться. Теперь и мы как люди!

— А давай-ка, милый, я проедусь, посмотрю, как мотор работает. — Он отстранил шо фера, быстро сел за руль и, открыв вторую дверь, сказал Амине: — Садись!

Краска медленно сходила с се лица.

— Ты с ума сошел, — тихо сказала она.

— Ну, садись же, люди смотрят!

И она, секунду помедлив, вдруг отчаянно вскинула голову и села в машину.

— А что сказать председателю? — кричал им вслед водитель.

Красный «Москвич», выбравшись на шоссе, проворно глотал километры.

— Как будто ты меня украл… — грустно улыбнулась Амина. — Только, когда крадут девушку, ее увозят далеко, а ты обратно привезешь. И тут начнется…

— Что «начнется»? — спросил он, не оборачиваясь.

— Да ведь за все отвечать надо, — серьезно отозвалась она. — Этой прогулки мне уже точно не простят. И так шушукаются, что я тебе на шею вешаюсь. А я тебя просто видеть хотела… — последние слова она проговорила почти шепотом.

Он резко затормозил у обочины.

— И я тебя все время видеть хочу. Что же здесь плохого?

Она пожала плечами, отвернулась к окну. Тихо сказала:

— Видимо, есть предел, который переступать нельзя.

— Да какой такой предел мы переступили, что ты такое говоришь?! — сердито воскликнул Эмин. — Слушай, мы ведь веселиться думали, правда? Зачем же портить такой прекрасный день? — И он тронул машину.

Стрелой летел «Москвич» по серой ленте асфальта мимо сел, лесов, полей… И вот уже карабкается по узкой извилистой дороге в гору, где под огромным шатром древнего дуба расположился уютный ресторанчик. На маленькой площадке, невдалеке от столиков, стоил большой яркий автобус с надписью: «Интурист». Эмин остановил машину.

Далеко внизу лежало ущелье, поросшее густым зеленым лесом, над верхушками деревьев клубился туман.

— У нас здесь английские туристы, — почему-то вполголоса сказал, подойдя к ним, официант.

— Прекрасно, они нам не помешают. — весело ответил Эмин. — Давай, дорогой, угощай нас самыми вкусными вещами…

Из высокого металлического шкафа торчали две ноги. Внутри слышалось шипение газосварки, валил дым. Сварщика, работающего вниз головой в шкафу, держали за ноги двое рабочих.

Время от времени из шкафа раздавался придушенный крик. Сварщика вынимали, сажали на табуретку под деревце, брызгали холодной водой. Потом все повторялось.

Все это наблюдал Эмин в окно конторки. Ои вышел во двор, сделал знак рабочим, чтобы сварщика достали из шкафа.

Двумя сильными рывками Эмин перевернул шкаф дном вверх, затем молча взял горелку, запалил, спокойно и быстро доварил шов и молча же направился обратно в конторку.

Раскрыв рты, с изумлением смотрели ему вслед все трое. В конторке стоял у окна и до слез в глазах смеялся председатель колхоза Сабит Омароглу.