Старый владелец времени

– Здесь останешься! – до меня донёсся гулкий и ржавый, как затопленный «Титаник», голос.

– Женить его, женить! – послышалось со всех сторон. – Не то сбежит, ей-ей, сбежит….

– Так! – ухнуло чудище.

Тотчас донная обитатель пришла в движение. Минуты не прошло, выводит толпа каракатиц из тины русалку. Худенькая, плечики дрожат, глазки испуганные. Хвост длиннющий, как утренняя тень.

Подвели девицу наперво к чудищу. Поставили возле трона на каменёк и давай наряжать жемчугами, узорчатыми морскими безделушками прикрывать милую наготу – краса, и только! Затем подвели девицу ко мне.

– Бери её да береги пуще себя! – напутствовала старая осьминожка. – Не убережёшь – век каяться будешь.

Принял я жену не по доброй воле, однако ж и в неволе любовь жительствует – зажили мы душа в душу. Вместе над чудищем посмеиваемся да о родине дальней скорбим – чем не любовники.

– Откуда ты, милая? – спрашиваю её.

– Из Картахены, господин, – отвечает дева.

– Соседушка, значит!

Расспрашиваю дальше. Как зовут, как в море оказалась. Выясняю: зовут Катрин (странное скандинавское имя). В море оказалась по любви – дело обычное. Был жених, рыбачок из Сан-Педро. Был да сплыл. Не вернулся паренёк с путины. Узнала о том дева, написала отцу с матерью прощальную записочку и в море искать жениха подалась. Велико ж оказалось море. Не встретила горемыка Катрин суженого рыбачка. Рыболовный крючок в стоге сена сыскать проще, чем любимого середь глубин морских обнаружить. Так и осталась дева одинокой, одно слово – русалка.

– Ах, Огюст, Огюст! – нашёптывала она, глядя мне в глаза. – Открою тебе тайну: моего суженого тоже Огюстом звали. Уж не ты ли он?..

Время под водой – понятие неопределённое. День, ночь – всё одно. За тинными шепотками да любовными переглядами забыли мы, что всё на свете (и под водой тоже) заканчивается. «Счастливые часов не наблюдают!» – любил повторять отец русскую поговорку. Вот и счастье наше недолгим оказалось – пропала моя девонька. Каракатицы поговаривают: объявился Огюст, суженый её, с ним и уплыла…

6. Держи румпель, парень!

К вечеру погода стала меняться. Качка усилилась, я очнулся и открыл глаза. Вдруг надо мной разверзлось небо, и огненный зигзаг молнии пронзил море футах в ста о корпуса яхты. Сквозь нарастающий вой штормового ветра я услышал шипение испаряющейся влаги. В лунном свете мне представилось море сверкающей змеёй. Припрятав огненный язычок, оно шипело, изготовившись к нападению!

Чувство незащищённости объяло моё сознание, я замер и вжался в лавку. Так ведёт себя таракан, застигнутый врасплох включённой на кухне лампочкой. Мой испуг прервал хриплый голос.

– Эй, челнок, тебя кличет хозяин.

Матрос с рыжей копной вьющихся до плеч волос навис надо мной. Он был огромен и в моём испуганном воображении походил на гомеровского циклопа. «Хозяин? Какой ещё хозяин?» – проворчал я, пытаясь, как Одиссей, разумением защититься от собственного страха. «Впрочем, – подумал я, – обо мне наконец вспомнили, и это хорошо».

Цепляясь за канаты и выступы судового оборудования, я направился в рубку управления. Меня встретила распахнутая настежь и отчаянно болтающаяся сообразно общей качке металлическая дверь. Обхватив руками овальную притолоку, я несколько раз для приличия постучал кулаком по сводчатому проёму и, не ожидая ответа (за грохотом волн всё равно никто ничего не слышал), переступил порог крохотного, уставленного приборами помещения.

Старик в повелительном тоне беседовал с капитаном о предстоящих морских передвижениях. Оба стояли ко мне спиной. Кэп обернулся и кивком головы приветствовал меня. Старик, не оглядываясь, проворчал:

– Кого там носит?

Неожиданно я ответил так:

– Хозяин, ты звал меня.

В ответ старик ухмыльнулся и прошамкал съеденной нижней челюстью:

– Ну-ну.

Шестое чувство подсказало мне, что этим «ну-ну» я только что зачислен в судовую команду.

– Эй, парень, рулить умеешь? – рассмеялся кэп. – Нет? Ну и лады, держи румпель прямо на волну и не сс…

Меня подмывало съёрничать и в витиеватой манере поблагодарить кэпа «за оказанную честь», но он уже отвернулся и продолжил разговор со стариком. Видимо, старик был хозяином яхты.

* * *

Пока я стоял и не знал, что мне следует делать дальше, у двери в рубку собралась в полном составе корабельная команда. Кроме старика-хозяина, кэпа и рыжего матроса, ещё пять на вид отпетых морских волков в рваных просоленных тельняшках замыкали это странное сообщество. Старик и капитан закончили разговор и обернулись. Старик сел.

– Как зовут? – спросил меня кэп, стоя за спиной хозяина, развалившегося на единственном судовом стуле, привинченном к крепёжным вертикалям рубки.

– Огюст, – ответил я.

– Ага, тёзка, значит, – прошепелявил старик, и все в рубке уставились на меня. – Ты шёл за мной. Зачем?

– П-просто, – ответил я, не зная, что следует прибавить.

– Просто? – он усмехнулся. – Просто ничего не бывает. Я вёл тебя, мальчик.

Рыжий матрос поднёс старику кальян. Тот сделал затяжку, закрыл глаза и, казалось, отключился от происходящего.

– Это мои товарищи, – продолжил он через пару минут, указывая рукой на собравшихся матросов, – они свидетели моей долгой жизни.

Старик откашлялся.

– По глазам вижу, тебе не терпится узнать: какова твоя роль в этом спектакле на водах? – старик ещё раз и как-то особенно усмехнулся, печально, что ли. – Потерпи, дружок, скоро всё сам узнаешь. А теперь спать. Вахтенные – Филипп и Васса.

Из рубки я выходил последним. Переступая металлический порожек, почувствовал спиной взгляд старика и невольно задержал шаг.

– Постой, Огюст! – послышался его голос.

Я с готовностью обернулся.

– Подойди, мой мальчик, – еле слышно сказал старик.

Он смотрел на меня, и в его взгляде не было черноты, скорее, глубина, и только старческие белки поблёскивали в изумрудной тине глазниц, как две перламутровые жемчужины.

Вдруг я увидел (или мне почудилось), что старик… раздваивается, как бы отслаивается от самого себя! Вспомнился ролик про то, как змея сбрасывает кожу. Его крутили нам на уроке зоологии. «Какая хрень!» – думал я тогда, с отвращением наблюдая за актом обновления. Теперь же я видел эту зоологическую метаморфозу применительно к человеку. Бред!

…От старика отделилась оболочка (пространственный скриншот!). Она была прозрачна и походила на рисунок, выполненный объёмным графопостроителем. Точный слепок старческой фигуры (так и хочется сказать – прожитой жизни) застыл в полуметре от старика и, несмотря на то, что «оригинал» продолжал двигаться, был неподвижен.

От увиденного я потерял дар речи.

– Что встал? – старик нахмурился, его тон обрёл волевые нотки. – «Быть или не быть», – так, кажется?

Он ухмыльнулся. Вдруг глубокий грудной кашель завладел им и несколько минут немилосердно сотрясал дряхлое тело, доставляя старику видимые страдания. Наконец судовладелец пришёл в себя. Мелькнувшую в момент недомогания черноту во взгляде вновь сменил ровный карий brown.