Стася из таверны «Три дороги»

Мысли мои перескочили от Агнешки на себя, и я вспомнила, что не худо бы помазать лицо мазью от синяков. Сунула руку за пазуху и засмеялась! Мой заветный пузырёк в узелке. Я свернула на обочину, остановила Каурку и спрыгнула на землю. Посмотрела на свой узелок, и показался он мне неприятно тощим. Дрожащими непослушными пальцами я развязала его и увидела, что моё старенькое платье и рубашонка на месте, как и пузырёк с мазью, а наряд, сшитый шноркелем, отсутствует!

– Ах ты, драконий хвост! – взвизгнула я, не удержавшись, – никак от тебя, господин Смеян, я не ожидала такой подлости! Вот и нечего жалеть, что с тобой я не поехала. Врун ты, да ещё и вор!

Я снова села на Каурку и со злости на весь свет, погнала её во весь опор. Лошадка, заскучавшая от монотонной рыси, была даже рада и пустилась, пригнув голову. Так мы скакали около получаса, потом я почувствовала усталость Каурки и приказала ей перейти на рысь, а затем и на спокойный шаг. Примерно до полудня мы преодолели пятнадцать километров, о чём любезно сообщил указатель на развилке. Невдалеке виднелся трактир. Не такой большой, как у Матушки Скрыни, но крытый свежим тёсом. У коновязи топтались две лошадки. В животе у меня заурчало, но я решила не заезжать на обед, а приберечь денег до состояния «невмоготу». Каурка тоже могла потерпеть до вечера, в конце концов, можно было отпустить её пастись где-нибудь у дороги. Придорожные земли были в общем пользовании, что утвердил указ короля. И это было справедливо. Во времена его отца взимались такие провозные пошлины и плата за простой на обочине, что торговля почти прекратилась, и народы королевства стали нищать.

Я проехала мимо трактира и подумала, что совсем не знаю дороги до Солнечных Холмов. Сколько времени я должна буду ехать туда? Это было известно только звёздам в небесах. Как назло, никакого обоза впереди не было, прицепиться было не к кому. Навстречу только раз проехала нарядная карета.

«Вот заблудиться мне только и не хватало!– разозлилась я на себя, – До чего же я бестолковая! Надо было у Смеяна всё выведать».

Сетуя на свою вспыльчивость и недальновидность, я продолжала двигаться по Срединному Торговому Тракту, как вдруг впереди я увидела толпу паломников, одетых в простую одежду. На плечах двух высоких мужчин красовались темно-кровавые плащи. Это была Братство Великого Куба. Я хорошо знала, что в красное носят Старшие Братья. Приободрившись, я подъехала к ним и поздоровалась.

– Юноша, мы держим путь в Озёрное, там недавно было явление Неукротимых Всходов. Если ты хочешь продолжать пусть с нами, тебе придётся спешиться, – сказал мне один из паломников.

Я помнила, что Озёрное неподалёку от Солнечных Холмов, раньше это было поместье господина Краюшки, но господин Вильд разорил и его, заграбастав дом и угодья. Это произошло это примерно в то же время, что и судебная тяжба с нашим поместьем. Краюшка тогда, помнится, в пруду утопился. Так что папаше моему ещё и повезло.

– Спасибо, брат, – пробормотала я, спешилась и повела Каурку под уздцы, лошадка благодарно посмотрела на меня.

– А ты куда направляешься? – спросил паломник.

– К господину Вильду, – не моргнув, соврала я, – вот лошадь должен ему привести. Он её в карты выиграл у моего господина. И вот я бреду, даже дороги не знаю. И от голода брюхо свело.

Паломник посмотрел на меня с сочувствием и сказал:

– То-то вижу, что лошадка такому босяку не по чину. А про Вильда поговаривают всякое. Крохобор.

– Я в хозяйские дела сроду не вмешивался, мне бы поручение выполнить да с голодухи не околеть.

– Скоро привал, будем обедать. Уж краюху хлеба тебе найдём, – пообещал мне паломник, и я ободрилась. Не побиралась сроду, но тут уж обстоятельства сильнее меня.

Дальше шли молча, потому что на разговорчивого паломника шикнул второй. Я брела позади процессии и слушала монотонный гул молитв. Бормотали братья в унисон, но многие слова молитв я разобрать не могла. Хотя древний эльфийский был запрещён ещё прадедом нашего славного короля Хенрика, всё же чувствовалось, что из молитвенных текстов его вымарали не целиком.

– Да пребудет Здравие, Благоденствие, Мир и Справедливость в нашем королевстве и за его пределами. Молимся за наши дома, потому что больше некому просить высшие силы о снисхождении. Молимся за дома наших врагов, чтобы они получили желаемое и не возымели умысла на наше разорение. Пусть Заоблачье никогда не смешается с Земной Твердью. Пусть Великие Кубы своими нижними вершинами врастают в землю, а своими верхними – подпирают небесный свод.

Я слушала эти молитвы, едва сдерживая смех. Молитва за врагов хотя и выглядела глупо, но по крайней мере, имела мотивы. Если у них всё будет хорошо, то и к нам они не полезут своими жадными ручищами. Но та часть песнопения, что касалась восхваления Великих Кубов, мне показалась просто наивной чушью. Неужели можно в наш просвещённый век верить, что именно эти нелепые здания, построенные эльфами, могут сдерживать падение неба на землю? Тем не менее братья были уверены в том, что говорили. Я не видела их просветлённых, одухотворённых лиц теперь, но мне было достаточно слышать их голоса. Они выражали молитвенный экстаз.

Какое-то время мы шли по тракту, мимо проехала богато украшенная карета, тонкая женская рука, унизанная кольцами, высунулась из окошка и бросила кошелёк под ноги идущим паломникам. Один из них, одетый в пурпурный плащ, подобрал подаяние и положил его в небольшую тележку, которую толкал впереди себя паломник с обритой головой. Я раньше не заметила его в толпе, но теперь удивилась. Все шли налегке, кроме него.

– За что его наказали? – шепнула я разговорчивому паломнику.

– Мы по очереди толкаем тележку. Сейчас его очередь. Затем будет чья-то другая.

И, правда, вскоре по команде одного из братьев в пурпурном плаще, бритоголовый поменялся с тучной женщиной. Я снова задала вопрос:

– Ваши обычаи меня смущают. Женщина в своих силах никак не сравнится с мужчиной. Почему же она везёт пожитки наравне с братьями?

– Всё просто, – шепнул паломник, – она этого хочет сама, кто же может запретить женщине мучиться.

Я прыснула, и вышло немного громче, чем следовало. И в этот момент Старший Брат произнёс сладкое слово «привал». Все стали шумно переговариваться, некоторые паломники похлопывали своих товарищей по плечу. У женщины отобрали тележку, откатили на обочину, стали выгружать мешки со снедью. Мой новый товарищ побежал помогать разводить костерок, а я занялась Кауркой. Отвела её поодаль от шумного сборища паломников и привязала к дереву. Каурка благодарно посмотрела на меня, и я подумала, что лошадку было бы не худо напоить.

Я осмелилась подойти к Старшему Брату и спросила самым робким и подобострастным голосом, не знает ли он поблизости речки или озерца, и тот, смерив меня недоверчивым взглядом, сказал, что как раз неподалёку протекает ручей, и если бы я меньше болтал в дороге и отвлекал от молитвы брата, то услышал бы, как звенят его прохладные воды. Так и сказал: «Прохладные воды».

Я поклонилась и пошла к Каурке. Мне было стыдно, что я не могу внести свою долю в общую трапезу, и уж тем более я не смела попросить еды. Чтобы голова не кружилась от приятных ароматов, которые источали готовящиеся походные блюда таких же походных стряпок, я отвязала Каурку и пошла в рощу. Я поняла, что ручей действительно издаёт приятное журчание, и потому пошла на звук. Каурка взволновалась, так как зной порядком утомил её, и я отпустила поводья. Каурка сама нашла воду и тонко заржала, приглашая попить и меня. Следом за мной пошла незнакомая пожилая женщина с большим котелком.

– Милая, – сказала мне она тихо, – остерегись. Вымажи лицо и руки грязью. Нежная кожа выдаёт девицу. В дороге это опасно. Хорошо, что наши паломники заняты молитвой, но если за обедом они разглядят тебя, быть беде.

Я густо покраснела.

– Я понимаю, что не от хороших людей ты прячешься, только будь поумнее впредь. Лучше к общему костру не садись, я тебе поесть и так принесу. Наш духовный поводырь чересчур внимателен к юношам. Ты понимаешь, о чём я. Так что он и так к тебе имеет определённый интерес. А когда поймёт, что ты девушка, то у тебя могут быть очень большие неприятности.