Статьи из журнала «Сеанс»
Шрифт:
Настройщик
Кира Муратова опять сняла шедевр, хотя в первой его половине кое-что казалось мне лишним и затянутым. Потом, впрочем, все сработало на искомый эффект: на фоне Демидовой и Руслановой смотреть на Делиева и Литвинову было противновато — но так, оказывается, и надо было. Лучшая роль Литвиновой за всю ее карьеру. И вот что симпатично: настройщик и его напарница — персонажи абсолютно плоские, без всякой глубины. Смотришь на Демидову, на Русланову — и в каждом их жесте, в каждой гримасе видишь огромную жизнь, и опыт, и характер, и тьму привходящих обстоятельств; Делиев поражает простотой — реплик, приемов, мимики. Если это сыграно, заслуга его огромна; если подлинно — столь же огромна заслуга режиссера. А в общем, иначе и не может получиться, когда сводишь серьезных театральных актеров с лидером «Маски-шоу» и светской львицей: получилось то, чего Муратова и хотела. Получился фильм о столкновении сложной реальности второго
№ 21/22, февраль 2005 года
Мама не горюй-2
«Мама не горюй» была так феноменально успешна потому, что в ней с должной долей иронии отражалась страшная «блатная» реальность. Она была прелестна благодаря языку, который изобрел Мурзенко. Это был своеобразный сеанс психотерапии, попытка перевести ужасную реальность в комический регистр. Что продемонстрировала нам вторая «Мама…»? Если страшную реальность сделать смешной довольно трудно, но можно, то сделать смешной скучную реальность — нет шансов. Общая деградация жизни сказалась и на деградации жанра. Пежемский очень точно понимает и воспроизводит современную реальность в каких-то ее болевых точках. Однако если из «блатного» мира, при всей его сугубой отвратительности, еще можно сделать бурлеск, карнавал, эстетику, то из русской политики не сделаешь даже этого. До такой степени она сама по себе ничтожна. И политтехнолог не дотягивает даже до блатного, хотя понятия у него те же.
Анатомия «Тату»
Манский гениально снимает власть и величие. Без пиетета, с энтомологической чуткостью к мелочам: нейтральный, неиспуганный, неробкий взгляд. В «Частных хрониках» от великой-де эпохи оставалась печальная мышиная возня. Очень полезный способ зрения. Но когда таким образом смотришь на группу «Тату», то выясняется, что это явление чрезвычайно мелкое. И уже к двадцатой минуте камера начинает скрести по дну. Феноменолог Манский вроде бы честно присматривается, честно пытается понять явление. Почему вдруг группа «Тату» покорила Россию, стала знаменитой в Японии? Что в ней такого? Почему эти две, прости Господи, дуры стали культовыми персонажами? Пытается-пытается — и никак. Это самое поразительное в фильме. Сколько ни вглядывайся, ничего не высмотришь. Потому что из ничего и выйдет ничего.
№ 27/28, июнь 2006 года
Фабрика звёзд
«Фабрика звезд» это реализация лозунга: «Мир — хижинам, война — дворцам». Люди абсолютно убеждены, что каждое ничто может стать всем. Только раньше они по этому поводу брали Зимний, а теперь делают из этого реалити-шоу. Поменялись эмблемы власти. Раньше, чтобы стать властью, нужно было захватить Зимний дворец, а теперь достаточно попасть в телевизор. А это, в свою очередь, порождает звериную уверенность обывателя в том, что профессия ничего не стоит и люди, которые появляются на экране, — просто везунчики. Каждый смотрит и думает: «О, вот я бы уж им показал!» Фабрика звезд — это шанс «уж им показать». Что тоже в конечном итоге работает на дискредитацию профессии. По существу, это имитация радикальной мобильности, которой, на самом-то деле, нет. У нас нет возможности своими силами, со своими природными данными пробиться куда-то. А есть возможность, воспользовавшись шансом, быстро продать себя.
Мульты
Еще одно подтверждение в пользу того, что в искусстве анимации совершенно не важна красота картинки, а важно точно попасть в стиль. Масяня доказала, что минимализм может быть еще и великим достоинством. Отсутствие средств, бедная графика, похожая на детский рисунок, один голос, который озвучивает всех, — все это как-то очень точно совпало с самоощущением современного человека. Наложилось на всеобщую примитивизацию. Внутренний мир Масяни чрезвычайно богат, а выразительные средства для него чрезвычайно бедны, как бедна флэш-анимация, потому что у Куваева не было денег. И эта бедность выражения на фоне чрезвычайного, явного богатства внутреннего мира, который угадывается и в Масяне, и, конечно, в Куваеве, вот они и создали тот контрапункт. Это все равно как человек внутри прекрасен, а снаружи вынужденно убог — вынужденно, потому что никем не востребован, потому что нет денег на реализацию серьезного проекта, потому что не дают заниматься ничем хорошим, а приходится снимать рекламу и так далее. Этот зазор между внутренним богатством и внешней нищетой «Масяня» поймала очень точно. За это
ее и любят.SMS
Был такой писатель Леонид Леонов, который писал, что глаз — это барин, который скользит по строке. И это бы оставить, и это, а рука — чернорабочий, ей трудно набирать, трудно печатать на машинке, она стремится к лаконизму. Вывод Леонова: нужно слушаться руки. SMS — торжество лаконизма. Набрать на компьютере легко, сказать еще легче, а написать sms довольно трудно и кропотно. То есть одновременно хлопотно и кропотливо. И это прекрасно, потому что электронные письма отличаются крайней пространностью и многословием. А когда пальчиком надо потискать кнопочку, тут все сводится к минимуму: «Уезжаю», «Опаздываю», «Люблю». Речь предельно клишируется, появляется опция «вставить», когда можно вставить уже готовый блок — «Конечно, любимая, как ты скажешь» или «Пошла на хуй». Что, конечно, сводит трудность коммуникации к минимуму. И хорошо.
№ 29/30, декабрь 2006 года
В темноте
Дворцевой, по моим ощущениям, единственный русский документалист, перед которым вопрос о смысле жизни и о поиске жанра не стоит. То есть он, по определению, знает, что смысл жизни, его, во всяком случае, заключается в привлечении внимания общественного к чему-то ужасному. Дворцевой это тот человек, который абсолютно четко видит болевые точки и ничем другим не интересуется. За это ему большое спасибо, потому что когда я вижу документальное кино в поисках реальности и поисках языка я сразу понимаю, что людям в этом жанре делать нечего. Реальность — вокруг, и язык адекватный ей выдумывать абсолютно не надо. Нужно просто брать камеру и припадать к мучительному источнику, источнику отчаяния. Вот Дворцевой это делает замечательно.
Бродвей. Чёрное море
Манский хорошо понимает, что такое настоящий гламур. Его обращение к пляжной фактуре не случайно. Ведь люди, которые сидят на пляже, во-первых, всегда уродливы и, во-вторых, всегда полагают, что они прекрасны. Это сочетание, как ни странно, главный ключ к гламуру. Что бы ни снимал Манский, он снимает именно так и именно затем. И «Частные хроники», и «Тату», и фильм о Путине. Не- спроста Манский стал кремлевским летописцем. Он четко видит страшную изнанку действительности, но умеет «огламурить» ее так, что будут довольны и правдолюбцы, и эстеты, и единоросы.
Легенды Серебряного века
Серебряный век — время тонкое и сложное. Про него есть одна удачная картина. Это «Остров мертвых» Олега Ковалова. Там пошлость эпохи вскрыта с чрезвычайной наглядностью. Да, конечно, прекрасное время, бурное время, интересное, очень насыщенное искусством… но при всем том — прежде всего масскультовое и страшно глупое. Поэтому Серебряным веком интересуются, как правило, пошлые люди. И когда берутся снимать о нем картину, то можно с абсолютной точностью предсказать, что у автора есть девяносто шансов из ста сморозить пошлость и глупость. Вообще, культуртрегерское кино очень часто быстро сползает в научпоп, причем в научпоп пошлый. Очевидно же, что не только трудно и бессмысленно делать документальное кино о поэзии. Любая попытка имитировать духовную реальность Серебряного века на экране в художественном кино по определению обречена на провал.
№ 31, август 2007 года
12
Я не припомню провала более катастрофического. Даже раннеперестроечное кино, даже агитки тридцатых и пятидесятых отличались большей стилистической цельностью. Сцена, в которой Маковецкий проповедует птицам, — достойный финал трехчасового бурлеска и двадцатилетней деградации мастера. Идеологических претензий нет и быть не может, поскольку нет идеологии; но неумеренное комикование, полное отсутствие сюжетной и психологической логики, пародийное философствование, грандиозные ляпы сценария, несмешные и грубые шаржи, кощунственные евангельские параллели…
Глянец
Не знаю, с какими намерениями брался Андрей Кончаловский за сатирическую комедию о гламуре (наибольшей похвалы заслуживает выбор темы, более чем актуальной), но получилась у него трогательная история под девизом «Тоже и они люди». Сутенер смертельно болен, стилист помогает провинциалам и сам провинциал, миллиардер жестоко комплексует и страшно одинок, у быка в душе нежность, и фрики любить умеют. Сатирическое кино о глянце с должной мерой ненависти (а может быть, и социальной зависти, — тоже вещь, нелишняя для сатиры) способен снять только человек, еще не допущенный в бомонд или уже изгнанный из него. Кроме того, надо знать среду — а сценаристы не дали себе труда даже ознакомиться с трендами и типажами. Милое временами, но удивительно слабое кино — слабое физически, и по замаху и по удару. А снимать глянцевый фильм о глянце — занятие ничуть не более перспективное, чем делать антисоветское кино в советской стилистике. Впрочем, ведь и это было.