Статьи, рассказы, наброски (сборник)

Получив эту бумагу, Хвостиков пришел домой и от огорчения сразу заснул. И лишь только заснул, оказался на перроне станции. И пришел поезд.

"Красивый поезд, - подумал Хвостиков.
– Кто бы это такой, желал бы я знать, мог приехать в этом поезде?"

И лишь только он это подумал, зеркальные стекла засверкали электричеством, двери растворились, и вышел из синего вагона государь император. На голове у него лихо сидела сияющая корона, а на плечах - белый с хвостиками горностай. Сверкающая орденами свита, шлепая шпорами, высыпалась следом.

"Что же это такое, братцы?" - подумал Хвостиков и оцепенел.

– Ба! Кого я вижу?
– сказал государь император прямо в упор Хвостикову.
– Если глаза меня не обманывают, это бывший мой верноподанный, а ныне товарищ кондуктор Хвостиков? Здравствуй, дражайший!

– Караул... Здравия желаю... засыпался... ваше... пропал, и с детками... императорское величество, - совершенно синими губами ответил Хвостиков.

– Что ж ты какой-то кислый, Хвостиков?
– спросил государь император.

– Смотри веселей, сволочь, когда разговариваешь!
– шепнул сзади свитский голос.

Хвостиков попытался изобразить на лице веселье. И оно вышло у него странным образом. Рот скривился направо, и сам собой закрылся левый глаз.

– Ну, как же ты поживаешь, милый Хвостиков?
– осведомился государь император.

– Покорнейше благодарим, - беззвучно ответил полумертвый Хвостиков.

– Все ли в порядке?
– продолжал беседу государь император.
– Как касса взаимопомощи поживает? Общие собрания?

– Все благополучно, - отрапортовал Хвостиков.

– В партию еще не записался?
– спросил император.

– Никак нет.

– Ну, а все-таки сочувствуешь ведь?
– осведомился государь император и при этом улыбнулся так, что у Хвостикова по спине прошел мороз, градусов на 5.

– Отвечай не заикаясь, к-каналья, - посоветовал сзади голос.

– Я немножко, -ответил Хвостиков, - самую малость...

– Ага, малость. А скажи, пожалуйста, дорогой Хвостиков, чей это портрет у тебя на грудях?

– Это... Это до некоторой степени т. Каменев.
– ответил Хвостиков и прикрыл Каменева ладошкой.

– Тэк-с, - сказал государь император.
– Очень приятно. Но вот что, багажные веревки у вас есть?

– Как же, - ответил Хвостиков, чувствуя холод в желудке.

– Так вот: взять этого сукина сына и повесить его на багажной веревке на тормозе, - распорядился государь император.

– За что же, товарищ император?
– спросил Хвостиков, и в голове у него все перевернулось кверху ногами.

– А вот за это самое, - бодро ответил государь император, - за профсоюз, за "Вставай, проклятьем заклейменный", за кассу взаимопомощи, "Весь мир насилья мы разроем", за портрет, за "до основанья", а затем... и за тому подобное прочее. Взять его!

– У меня жена и малые детки, ваше товарищество, - ответил Хвостиков.

– Об детках И о жене не беспокойся, - успокоил его государь император.

– И жену повесим, и деток. Чувствует мое сердце и по твоей физиономии я вижу, что детки у тебя - пионеры. Ведь пионеры?

– Пи...
– ответил Хвостиков, как телефонная трубка. Затем десять рук схватили Хвостикова.

– Спасите!
– закричал Хвостиков, как зарезанный.

И проснулся.

В холодном поту.

* Михаил Булгаков. Чаша жизни

(Веселый московский рассказ с печальным концом)

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Истинно, как перед богом, скажу вам, гражданин, пропадаю через проклятого Пал Васильича... Соблазнил меня чашей жизни, а сам предал, подлец!..

Так дело было. Сижу я, знаете ли, тихо-мирно дома и калькуляцией занимаюсь. Ну, конечно, это только так говорится - калькуляцией, а на самом деле жалования - 210. Пятьдесят в кармане. Ну и считаешь: 10 дней до первого. Это сколько же? Выходит пятерка в день. Правильно. Можно дотянуть? Можно, ежели с калькуляцией. Превосходно. И вот открывается дверь, и входит Пал Васильич. Я вам доложу: доха на нем - не доха, шапка - не шапка! Вот сволочь, думаю! Лицо красное, и слышу я - портвейном от него пахнет. И ползет за ним какой-то, тоже одет хорошо.

Пал Васильич сейчас же знакомит:

– Познакомьтесь, - говорит, - наш, тоже трестовый. И как шваркнет шапку эту об стол, и кричит:

– Переутомился я, друзья! Заела меня работа! Хочу я отдохнуть, провести вечер в вашем кругу! Молю я, друзья, давайте будем пить чашу жизни! Едем! Едем!

Ну, деньги у меня какие? Я ж докладываю: пятьдесят. А человек я деликатный, на дурничку не привык. А на пятьдесят-то что сделаешь? Да и последние!

Я и отвечаю:

– Денег у меня...

Он как глянет на меня.

– Свинья ты, - кричит, - обижаешь друга?!

Ну, думаю, раз так... И пошли мы.

И только вышли, начались у нас чудеса! Дворник тротуар скребет. А Пал Васильич подлетел к нему, хвать у него скребок из рук и начал сам скрести.

При этом кричит:

– Я интеллигентный пролетарий! Не гнушаюсь работой!

И прохожему товарищу по калоше - чик! И разрезал ее. Дворник к Пал Васильичу и скребок у него из рук выхватил. А Пал Васильич как заорет:

– Товарищи! Караул! Меня, ответственного работника, избивают!!

Конечно, скандал. Публика собралась. Вижу я - дело плохо. Подхватили мы с трестовым его под руки и в первую дверь. Ан на двери написано: "...и подача вин". Товарищ за нами, калоша в руках.

– Позвольте деньги за калошу.

И что ж вы думаете? Расстегнул Пал Васильич бумажник, и как заглянул я в него - ужаснулся! Одни сотенные. Пачка пальца в четыре толщиной. Боже ты мой, думаю. А Пал Васильич отслюнил две бумажки и презрительно товарищу: