Статьи разных лет

Бесспорно, на свете много женщин, и некоторые из них прекрасны. Но где мне найти еще лицо, каждая черта, даже каждая морщинка которого пробуждали бы во мне самые сильные и прекрасные воспоминания моей жизни? Даже мои бесконечные страдания, мою невозместимую утрату читаю я на твоем милом лице, и я преодолеваю это страдание, когда осыпаю поцелуями твое дорогое лицо. „Погребенный в ее объятиях, воскрешенный ее поцелуями“, – именно в твоих объятиях и твоими поцелуями…

Прощай, моя любимая, тысячи и тысячи раз целую тебя и детей.

Твой Карл».

Письмо само по себе не нуждается в комментариях, если не считать тех многочисленных, в том числе литературных, фактов, которыми оно насыщено. С интересующей нас точки зрения следует, конечно, обратить особое внимание на ту часть письма, которая начинается словами «временная разлука полезна…». Здесь, где явно сквозит некоторая горечь, затрагивается проблема соотношения любви и быта, чувства и той социальной действительности, среды, в условиях которой оно развивается. Как и всякий другой человек, Маркс испытал это на собственном опыте. Его «идеальная любовь» возникла и развивалась далеко не в идеальных условиях, хотя это и не были худшие из возможных тогда условий.

Началось с того, что Карл и Женни вынуждены были обручиться тайно, а затем в течение долгих семи лет вести упорную борьбу за право стать мужем и женой. Он был студент, из небогатой и незнатной семьи, с весьма неопределенными видами на будущее, хотя и со страстным желанием «работать для человечества». Она – девушка из богатой аристократической семьи, «первая красавица Трира и царица балов». По понятиям ее среды, брак с этим юношей был бы партией далеко не блестящей, короче говоря – мезальянс. И вот любовь уже вынуждена бороться за свое существование и за свое будущее.

Через семь лет, незадолго до того, как они стали наконец мужем и женой, Маркс писал одному из друзей:

«Могу Вас уверить без тени романтики, что я по уши влюблен, и притом – серьезнейшим образом. Я обручен уже более семи лет, и моя невеста выдержала из-за меня самую ожесточенную, почти подточившую ее здоровье борьбу, отчасти с ее пиетистски-аристократическими родственниками, для которых „владыка на небе“ и „владыка в Берлине“ в одинаковой степени являются предметами культа, отчасти с моей собственной семьей, где засело несколько попов и других моих врагов. Поэтому я и моя невеста выдержали в течение ряда лет больше ненужных и тяжелых столкновений, чем многие лица, которые втрое старше и постоянно говорят о своем „житейском опыте“…» (т. 27, стр. 374).

Так начиналась их совместная жизнь. А впереди предстояли еще годы преследований, изгнаний, нужды. У них было семь человек детей, четверо из которых умерли в условиях поистине пролетарской нищеты. Буржуазное общество, в условиях которого им приходилось жить и бороться, мстило им, как могло.

Внешние условия жизни не могли не омрачать чувства. Поэтому изображать эту действительно исключительную любовь одной розовой краской было бы искажением правды. Но об этом речь еще впереди.

Пять лет назад, то есть в том же году, когда впервые полностью было напечатано упомянутое письмо Маркса Женни 1863 года, в составе второго русского издания Сочинений Маркса и Энгельса, этого в настоящее время наиболее полного в мире издания литературного наследства основоположников научного коммунизма, а именно в его 31-м томе (стр. 435 – 436) было вообще впервые опубликовано интереснейшее письмо Маркса Полю Лафаргу, которое мы и приведем здесь целиком, с некоторыми комментариями, ибо все это письмо – о любви.

Маркс выступает теперь в новой роли – в роли отца, дочь которого собирается замуж. Поль Лафарг – юный друг Маркса (ему 24 года) и в будущем один из самых способных его учеников и самых замечательных его последователей – любит его вторую дочь Лауру (ей 21 год) и хочет на ней жениться.

Посмотрим, какую позицию занимает в этой ситуации Маркс. Вот его письмо, оно помечено: «Лондон, 13 августа 1866 г.» (Марксу 48 лет).

«Дорогой Лафарг!

Разрешите мне сделать Вам следующие замечания:

1) Если Вы хотите продолжать свои отношения с моей дочерью, то нужно будет отказаться от Вашего метода „ухаживания“. Вы прекрасно знаете, что твердого обещания нет, что все еще неопределенно. И даже если бы она была помолвлена с Вами по всем правилам, Вы не должны были бы забывать, что дело это затяжное. Проявления слишком большой интимности были бы тем более неуместны, что оба влюбленных будут жить в одном городе в течение длительного периода, неизбежно полного тяжелых испытаний и страданий. Я с ужасом наблюдал перемены в Вашем поведении изо дня в день, за геологический период одной только недели. На мой взгляд, истинная любовь выражается в сдержанности, скромности и даже в робости влюбленного в отношении к своему кумиру, но отнюдь не в непринужденном проявлении страсти и выказывании преждевременной фамильярности. Если Вы сошлетесь на свой темперамент креола, моим долгом будет встать с моим здравым смыслом между Вашим темпераментом и моей дочерью. Если, находясь вблизи нее, Вы не в силах проявлять любовь в форме, соответствующей лондонскому меридиану, придется Вам покориться необходимости любить на расстоянии. Имеющий уши поймет с полуслова.

2) Прежде чем окончательно определить Ваши отношения с Лаурой, мне необходимо иметь полную ясность о Вашем материальном положении. Моя дочь предполагает, что я в курсе Ваших дел. Она ошибается. Я не ставил этого вопроса, так как, по моему мнению, проявить инициативу в этом отношении следовало Вам. Вы знаете, что я принес все свое состояние в жертву революционной борьбе. Я не сожалею об этом. Наоборот. Если бы мне нужно было снова начать свой жизненный путь, я сделал бы то же самое. Только я не женился бы. Поскольку это в моих силах, я хочу уберечь мою дочь от рифов, о которые разбилась жизнь ее матери. Так как это дело никогда не достигло бы нынешней ступени без моего непосредственного вмешательства (слабость с моей стороны!) и без влияния моей дружбы к Вам на поведение моей дочери, то личная ответственность всей тяжестью падает на меня. Что касается Вашего теперешнего положения, то те сведения, которых я не искал, но которые получил помимо своего желания, вовсе не успокоительны. Но оставим это. Что же касается общего Вашего положения, то я знаю, что Вы еще студент, что Ваша карьера во Франции наполовину разбита событиями в Льеже, что для Вашей акклиматизации в Англии у Вас пока что отсутствует необходимое условие – знание языка и что в лучшем случае Ваши шансы являются совершенно проблематичными. Наблюдение убедило меня в том, что Вы по природе не труженик, несмотря на приступы лихорадочной активности и добрую волю. В этих условиях Вы будете нуждаться в поддержке со стороны, чтобы начать жизнь с моей дочерью. Что касается Вашей семьи, о ней я ничего не знаю. Предположим, что она обладает известным достатком, это не свидетельствует еще о готовности с ее стороны нести жертвы ради Вас. Я не знаю даже, какими глазами она смотрит на проектируемый Вами брак. Мне необходимы, повторяю, положительные разъяснения по всем этим пунктам. Кроме того, Вы, убежденный реалист, не можете ожидать, чтобы я отнесся к будущему моей дочери как идеалист. Вы, будучи человеком столь положительным, что хотели бы упразднить поэзию, не пожелаете ведь заниматься поэзией в ущерб моей дочери.

3) Чтобы предупредить всякое ложное истолкование этого письма, заявляю Вам, что если бы Вы захотели вступить в брак сегодня же, – этого не случилось бы. Моя дочь отказала бы Вам. Я лично протестовал бы. Вы должны быть сложившимся человеком, прежде чем помышлять о браке, и необходим долгий срок проверки для Вас и для нее.

4) Я хотел бы, чтобы это письмо осталось тайной между нами двумя. Жду Вашего ответа.

Ваш Карл Маркс».

В этом письме поражают контрасты: любовь к дочери и к другу, возвышенное отношение к самой любви – и необычайная трезвость; блестящее остроумие – и глубокая горечь.

О своем отношении к любви Маркс говорит здесь прямо, и мы повторим это важнейшее место еще раз:

«На мой взгляд, истинная любовь выражается в сдержанности, скромности и даже в робости влюбленного в отношении к своему кумиру, но отнюдь не в непринужденном проявлении страсти и выказывании преждевременной фамильярности».

Что касается поражающей трезвости этого письма, то неверно было бы думать, что с годами Маркс отрезвел, забыл о своей собственной эпохе бури и натиска, что перед нами привычное отношение старшего поколения к младшему.

Ведь еще до того, как он посвятил две большие тетради своих стихов «Моей дорогой, вечно любимой Жении фон Вестфален», в сочинении на аттестат зрелости он с удивительной для 17-летнего юноши трезвостью писал: «Но мы не всегда можем избрать ту профессию, к которой чувствуем призвание; наши отношения в обществе до известной степени уже начинают устанавливаться еще до того, как мы в состоянии оказать на них определяющее воздействие» («Из ранних произведений», стр. 3). И эта необычайная трезвость, глубокий реализм его отношения к жизни, к окружающему миру приведет его сначала к объективному идеализму Гегеля и в конце концов – к самому последовательному материализму и к научному коммунизму.