Статьи за 10 лет о молодёжи, семье и психологии

Культ молодости, красоты и силы, царящий в глобализированном пространстве, плохо совмещается с сантиментами. Надо быть жестким, собранным, а не разнюниваться. А где жесткость, там совсем рядом, на расстоянии всего лишь одной буквы, — жестокость. Тем паче, что молодежь нынче через специфическую субкультуру (в частности, через юношеские СМИ) усиленно информируют о всяких малоприятных физиологических подробностях, связанных со старением. Подробностях, которые, естественно, вызывают у эгоистичных, грубых натур брезгливое отталкивание.

Вы заметили, что раньше молодой человек, не желавший уступить место в транспорте старому, хотя бы опускал глаза, утыкаясь в газету, или закрывал их, делая вид, что спит? Теперь спокойно смотрит в упор, как сказал бы Хемингуэй, «холодными голубыми глазами пулеметчика». А в подростково-молодежной прессе уже инструктируют, как этим «пенсам» (пенсионерам), смеющим посягать на ваше законное место, давать отпор. Причем не тупо с ними собачиться, а поставить их на место весело, с истинно молодежным задором. Об одном таком «приколе» нам недавно рассказала женщина, ставшая его свидетельницей. В автобус вошла старушка и попросила юношу уступить ей место. В ответ он прикинулся иностранцем и стал, гримасничая, изображать, что не понимает по-русски (в журналах предлагают и такую «модель поведения»). Хотя за минуту до этого он очень бойко болтал со своими приятелями. Старушке уступила место сидевшая рядом с парнем пассажирка, тоже не первой молодости, а другие пассажиры умеренно повозмущались. Видимо, парня это задело, потому что, выйдя со старушкой на одной и той же остановке, он в отместку снял штаны и показал ей голую задницу. Под одобрительный гогот своих товарищей.

Более широкомасштабная картина недалекого будущего развернута в одном из романов Биоя Касареса, классика современной латиноамериканской литературы. Сюжет строится вокруг физического истребления стариков, которые приравнены в некоем городе к шелудивым псам и уничтожаются в рамках программы «санации» — общего оздоровления обстановки. Развитие глобалистской реальности, увы, не оставляет надежд на то, что сей «гуманофашизм» не перешагнет из антиутопии в жизнь. Вернее, в антижизнь.

Асимметричный ответ

Неужели все пропало? Неужели на этот сатанинский вызов «Русь не дает ответа»? К счастью, дает. Исходит он, как и должно быть в борьбе с сатанизмом, от христиан. Но поскольку ответ — используем популярное нынче в политологии слово — асимметричен, он не сразу опознается как таковой. Будь он симметричным, «белым платочкам» оказывали бы у нас в храмах почет и уважение. В православных же семьях внуки не дерзили бы бабушке и дедушке, а набирались бы у них разнообразной жизненной премудрости. Но такой идиллии пока не наблюдается. Слишком мало времени прошло после семи директивно-безбожных десятилетий.

Зато наблюдается нечто неожиданное. Вдруг по всей России появились старцы, к которым народ буквально валом повалил. И хотя этих старцев немало, нуждающихся в них несравненно больше. Люди готовы сутками ждать возможности хотя бы передать записку с вопросом, не говоря уж о трехминутном свидании. Причем вопросы самые разные, вплоть до хозяйственно-бытовых, с которыми прежде обращались не к духоносным старцам, а к обыкновенным старикам — своим или соседским.

Вспоминается картина. Монастырь в русской глубинке, поздняя осень, дождь. Седовласый монах, до этого много лет живший на Афоне, идет по двору. Его осаждает людская толпа. Келейник пытается поскорее увести старца в тепло, потому что он недавно болел, а сейчас промочил ноги. Но тот останавливается возле женщины, опирающейся на костыль и, стоя прямо в луже, выслушивает ее горестные жалобы по поводу заболевшей козы. Келейник уже откровенно выказывает неудовольствие. Толпа тоже недовольна, что старца отвлекают по пустякам. А он все слушает и слушает, а она все жалуется и просит совета. Наконец вопрос лечения козы разрешен, и старец поднимается на крыльцо. Разгневанная толпа, видя, что он через мгновение исчезнет, готова наброситься с упреками на владелицу болящего животного: дескать, из-за тебя никто не успел подойти.

Но старец оборачивается и говорит: «Не серчайте. Для нее коза — это все: и кормилица, и дитя малое. А посоветоваться не с кем. Кончились советчики. Один телевизор остался. Но он про козу не разумеет».

* * *

Может, и правы те, кто утверждает, что подлинное старчество — это редчайший дар, столь же редкий, как дар поэтический. Мы об этом судить не беремся. Господь рассудит, кто подлинный, а кто не подлинный.

Но даже если все правда, как правда и то, что в народном поклонении старцам много магизма, попытки развенчать это, на наш взгляд, опрометчивы. По крайней мере, в сегодняшнем историческом контексте.

Традиционная роль старости под натиском глобализма сокрушена. И старцы сейчас стоят — помните песню? — «за себя и за того парня» (вернее, деда). В человеческом организме тоже если какой-то орган поражен, то включаются компенсаторные механизмы и другой орган может частично взять на себя функцию вышедшего из строя.

Стоит ли добивать тяжело больной социальный организм, нападая на «белые платочки» и высмеивая тягу народа к старцам? Может, лучше попробовать восстановить разрушенные функции? В данном случае — вернуть старость на ее законное место. Тогда, глядишь, про козу будут спрашивать у «простых» стариков, а у старца, как и положено, про спасение души.

09 / 01 / 2007

ТРУППА ПАТРИОТОВ В ОРАНЖЕВЫХ КОСТЮМАХ

Бывают идеи, которые как-то подозрительно быстро овладевают массами. Причем идеи явно бредовые, которые человек в здравом уме и твердой памяти поддерживать не может. Но поддерживает, а когда бредовость становится абсолютно очевидной, предпочитает не анализировать, не вспоминать, как на него нашло такое затмение. А уходя от анализа, не учитывая своих ошибок, вскоре заглатывает новую приманку и попадает в ту же ловушку.

Информационные волны, затопляющие рассудок

«Это ж надо! Меня, ученого, кандидата наук, как сопляка обдурили с „деревянным“ рублем! — сокрушался в беседе с нами один московский интеллигент. — Помните? Вдруг, непонятно с чего, пошли разговоры, что рубль, дескать, ничем не обеспечен, что это пустые бумажки, которыми можно оклеивать стены. И все, в том числе и я, соглашались, продолжая на эти „пустые бумажки“ покупать продукты, одежду, машины, стройматериалы… Это теперь выясняется, что как раз доллар, который тогда дружно называли самой твердой валютой всех времен и народов, на самом деле обеспечен товаром на 4 %, и его давно поддерживают искусственно, по политическим соображениям. Короче, все оказалось ровно наоборот… Вот вы, психологи, — обратился он к нам с оттенком вызова, — объясните мне, старому дураку, какую операцию проделали с нашими головами? Это, что ли, и есть НЛП?»

Мы ответили, что нет. НЛП, нейролингвистическое программирование, более тонкая штука. А это обыкновенная наглая долбежка, которая приводит к потере здравого смысла. Как в известном американском эксперименте: тебе показывают квадрат, но десять человек, один за другим, уверяют, что это треугольник. И когда очередь доходит до тебя, ты, поверив в их коллективный разум, заворожено вторишь: «Треугольник…». Да и задолго до всяких научных экспериментов сей нехитрый трюк ярко и лаконично описал Андерсен в сказке «Голый король».

Под впечатлением разговора с озадаченным ученым мы вспомнили еще несколько сходных примеров оболванивания. Тогда, в перестройку, это шло бесперебойно. Сколько твердили, что наша земля никому не нужна! «Да кто ее купит? Даром — и то не возьмут!..» И люди, как эхо, повторяли: «Кому она нужна?» И, отождествляя себя с землей, добавляли для усиления эффекта: «Кому мы нужны? — Никому!»

Последнее — чистая правда. Мы действительно никому не нужны. В особенности тем, кто хочет завладеть землей, которая в реальности оказалась настолько желанной, что закон о ее продаже (в том числе иностранцам) продавливался силой, невзирая ни на какие протесты оппозиции.