Статьи

– Вы действительно так думаете?

– Он мог отрубать кошке хвост в три приема, растянув катастрофу на несколько поколений, но отданное им все равно пришлось бы отдать. И отдать все сразу – это был гениальный шаг. Во-первых, чтобы прекратить откат и начать движение на развитие. А во-вторых, чтобы понять одну вещь, которая, возможно, и для него стала открытием: Запад не способен воспользоваться этим подарком так, как воспользовался бы им русский человек. Это был момент истины, который четко показал, чем мы отличаемся от Запада.

– Запад нам прозрачно намекал, что платой за Восточную Германию может быть договор о непродвижении НАТО на Восток. Но мы ответили, что договор нам не нужен, потому что "друзьям мы верим на слово".

– То, что Запад повел себя именно так, – его историческая ошибка. В мире Россия всегда играла определенную роль. Некоей необычной закваски, выдающей миру неоформленное, до конца не просчитанное, странное, местами ненужное, но в конечном счете весьма ценное интеллектуальное сырье. И в тот момент, учитывая прозападные настроения в стране, ее легко можно было сделать участником общей игры. В этом случае Запад не получил бы 11 сентября 2001 года. Если бы Россию не ослабляли намеренно, если бы между нею, США, Европой и Японией сложились нормальные отношения, то эти игроки сегодня вместе отвечали бы на возникшие вызовы, а не подсиживали друг друга. И поверьте: ни Китай, ни арабский мир, хоть в целом, хоть по кусочкам, и думать бы не могли нанести ущерб кому-то из этой четверки.

– Благородные порывы России в отношении Запада никогда не ценились. Вспомнить хотя бы хрестоматийный пример с Австро-Венгрией. Та картина, что вы нарисовали, красивая, конечно, но совершенно утопическая.

– Я знаком с людьми, занимавшимися на Западе проектом демонтажа России, и знаю, что они до последнего пытались убедить свое руководство отказаться от этих планов. Эти люди, входившие в так называемую группу Лэнгли, работали и на победу Запада в третьей мировой войне. У Азимова есть занятный рассказ "Нечаянная победа", где сценарии конца холодной войны описаны достаточно подробно. Рассказ написан в шестидесятых годах и посвящен советскому народу. Но даже из него видно, что автор предполагал совершенно иное использование плодов победы. Победа в третьей мировой – это была блестяще проведенная операция, возможно, лучшая в истории. В ней американцы показали себя по-настоящему великими. Но когда дело дошло до дележа шкуры, они переплюнули участников Версальского договора.

– Под разговоры об общих ценностях, демократии и правах человека…

– Обвинять Запад в лицемерии не совсем справедливо. Нам непонятно, почему когда мы входим в Афганистан – это агрессия, а когда США входят в Ирак – это борьба за демократию. Вроде бы налицо двойной стандарт. Но если бы это было лицемерие, Запад проиграл бы цивилизационную гонку: невозможно так долго обманывать самих себя. Психика не выдержит. Надо усвоить, что они свято верят в то, что говорят, иначе Запад с его мессианским пафосом мы не поймем никогда. Проблема не в том, что он пытается продвинуть свой образ жизни, плохо то, что он не умеет это делать, не уничтожая чужого. В отличие от России, которая умела. ЕС как интегрирующая система оказался гораздо более нивелирующим фактором, чем СССР.

– Распад СССР был неизбежен?

– Союз развалили два момента. Первый – так называемая транспортная теорема: транспорт развивался медленнее, чем экономика республик. Империя – это универсальность смыслов: внутри некоей границы объединены нации, культуры и вероисповедания. Вместе их держит защита имперских войск и возможность беспошлинной торговли на общем пространстве. И если транспорт отстает в развитии, провинции выпадают из единого пространства. Да и защитить их в случае чего трудно. Когда элита провинций поняла, что должна сама решать вопросы жизнеобеспечения, она стала дистанцироваться от центра. А второй момент – это поражение в холодной войне: проигравший платит по счетам.

– С Россией такой казус не может повториться?

– По транспортной теореме мы можем развалиться очень легко. Связь с Севером и Дальним Востоком очень низкая, с Калининградом – отрицательная. Но помимо транспортной есть связь информационная. СССР развалился бы еще в пятидесятые годы, если бы не было общего информационного пространства. Именно с этой стороны Запад к нам и подкопался в конечном итоге. Наше информационное пространство разрушали виртуозно. Были посеяны сомнения в верности нашей идеологии. Мы платили оппонентам той же монетой и в какой-то момент одержали верх – в начале шестидесятых годов, когда развалилась колониальная система. Но Запад сильно опередил нас в развитии культуры, которая является продолжением идеологии: притягательность западной культуры для советских людей обеспечили поп-музыка, новый кинематограф и литература, особенно фантастика. Вдобавок мы делали ошибки: закрыли свое идеологическое пространство. Был также вызов со стороны космоса, и здесь решающую роль сыграла американская лунная программа. Внятным ответом на нее мог стать только Марс, но на это сил у СССР уже не было. Заметьте, что после Луны никто уже никуда не летал – ответ был дан. Как правильно писал Тойнби, цивилизация – это ответ на вызов. Западный ответ на вызов космоса оказался более адекватным.

– А почему так важен был вызов космоса?

– Других не было, ислам еще не проснулся. Тогда в мире конкурировали идеологии развития, представленные двумя культурами: англосаксонской и советской. Германская еще не оправилась после войны, что жаль. Две соперничающие культуры столкнулись с проблемой вертикального развития – космос был важен как свидетельство того, что данная система позволяет развиваться быстрее. Поэтому наши успехи в 1957 году и вызвали в Америке такой шок: растерянный Эйзенхауэр сказал тогда свою знаменитую фразу: "Да, они полетели в космос, зато у нас телевизоры цветные". Кеннеди же, придя к власти, ответил: "Пока в сфере познания Россия впереди, мы не можем радоваться тому, что у нас лучше телевизоры и холодильники".

– Как вам нравится наша элита?

– С элитой у нас проблема серьезная. Наполеон как-то сказал: "Нельзя поднять народ в стране, где дворянство и духовенство были уничтожены революцией, а я уничтожил революцию". Наши элиты оказались в положении Наполеона: они сами уничтожили революцию, которая до этого уничтожила дворянство и духовенство. В итоге выяснилось, что идеологии у них нет никакой. И теологии тоже: они не верят ни в бога, ни в черта. Налицо то, что называют экзистенциальным голодом. Человек – существо разумное, но с ограниченной жизнью во Вселенной, безграничной и в пространстве, и во времени. Он чувствует Вселенную, свое малое место в ней, и возникающее противоречие снимается экзистенциальными переживаниями, обычно связанными с верой в бога. Либо с каким-то другим чувством трансцендентного экстаза. Но если у вас нет ни бога, ни познания, ни акта творчества, ни акта любви, то возникает самый страшный голод. Вы можете есть икру ложками, но ощущения, что жизнь удалась, не будет.

– Элита отдает себе в этом отчет?

– Самые умные все понимают. Они не знают, во имя чего управляют: им не на что опереться. В этом случае власть надо бы отдать, но логика борьбы за нее говорит, что просто так власть не отдают. Тогда зачем она? Чтобы взять еще денег? Они не могут любить Россию, потому что не могут любить себя. Они не могут любить себя, потому что при сильном экзистенциальном голоде чувство любви уходит первым. Ясное дело, что таким людям совершенно безразлично, у кого останутся Курильские острова.

– Очень безрадостная картина… Где же выход?

– Выход есть всегда. Вот два на выбор: быстрый и медленный. Быстрый – через левый проект. То есть через революцию. Почитайте последнюю книгу Гейдара Джемаля – он пишет о революции, основанной на ценностях ислама. Ее главный пафос – вы разучились любить своего бога, полюбите нашего. Проект страшный, но надо иметь в виду, что он существует. И двигают его люди, у которых трансценденция еще жива. Второй выход – дети: они так жить не станут. Но как они будут строить свой постиндустриальный проект, мы не знаем. Фазовый скачок с возникновением компьютерных технологий оказался так велик, что будущие формы управления цивилизацией мы сегодня и представить себе не можем. Самый серьезный вопрос, на который надо ответить нынешнему активному поколению, в том числе и элите, это вопрос детей: а что ты сделал в жизни? И ответ "я накопил для тебя много денег" здесь не пройдет. Признать, что расчленение России произошло именно при тебе, – стыдно, и этот стыд – единственное трансцендентное чувство, которое у нас еще осталось. Стыдно перед историей, то есть перед собственными детьми.

– А если все же предположить худший результат: Россия распалась?

– Даже если страна будет разделена на несколько государств, структурная основа российской цивилизации не исчезнет, она расползется по всему миру. Будут очень серьезные проблемы, но это будет означать лишь изменение формы, в которой создается национальный постиндустриальный проект. Русская идентичность очень устойчива. Психологи знают, что нейролингвистическое программирование (НЛП) – самая популярная сегодня методика зомбирования – в России не работает. Инструмент действия НЛП – язык: надо договориться так, чтобы объект принял весь блок через язык, что успешно применяется при строительстве объединенной Европы. Но русский язык для этого не годится: в отличие, скажем, от английского он является языком идентичности, а не коммуникации. Русские общаются друг с другом понятиями, а не словами. Наш человек выставляет вперед метафорический уровень сознания, более глубинный, чем нейролингвистический, и кодированию не поддается.