Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Допустим, что наши — народ хлесткий; разобрали бы всю эту канитель по шарнерчикам, и всю вон, как старый хлам. Допустим. Хотя, правду говоря, и нельзя этого допустить. Тем, что дома у нас сидят, далеко, например, до обширной философской начитанности и мастерского умения владеть словом.

В прошлом году, отвечая на один упрек, сделанный вам редакциею “Колокола”, вы замечали ей, что она не знает русского общества; что доставляемые ей сведения нередко ложны, а соображения и выводы, делаемые ее корреспондентами, почти всегда натянуты с бесстыднейшим легкомыслием. Вы это развивали потом в трех довольно объемистых передовых статьях и, по мере сил ваших, кажется, ясно доказывали, что подпольные типографии, заведенные молодежью по совету г. Герцена, дело у нас никуда не годное и что социально-демократической революции в России быть не может по совершенному отсутствию в народе русском социалистических понятий и по неудобству волновать народ против того, кого он считает своим другом, защитником и освободителем. Вас за это ругали, ругали да и полно. А г. Герцен тем часом все нес какую-то фантасмагорию. Вы ему рекомендовали Островского почитать, говорили ему: “Вот какие, сударь, нравы-то в нашем городе”. А он извещал, что войска русские перейдут на сторону Польши, что раскольники дышат враждою против царя и правительства. Что же вышло? Вышло, что войска бьют

поляков, Россия заявляет тем или другим способом чувства своей симпатии и преданности государю, а раскольники впереди других и простирают свое усердие далее других.

Что же еще вышло?

А еще журнал “Колокол” до такой степени дискредитовался, что за ним не бегают, как во дни оны, и в Парижском Caf'e de la Rotonde, где ежедневно встречается толпа русской и польской молодежи, нумер “Колокола” лежит две недели в девственной чистоте и неприкосновенности.

Перед вами, разумеется, никто не сознался в безрассудстве тех диких упреков, которые вам делали; но в душе, верно, каждый хоть на маковое зерно смышленый человек согласен, что вы говорили только правду.

Но ваша вина была в том, что вы спорили с самим Герценом!!! А уж, кажется, ему ни крылья не связаны, ни пути не заказаны. Катков же и Юркевич виноваты в том, что возражают мнениям социалистов и материалистов, которые, по словам либерального журнала, уж очень обижены в отношении свободы.

С Герценом потому нельзя не соглашаться, что он сам Герцен, а с этими потому, что они чего-то такого очень хорошего никак выговорить не могут.

Бедненькие! что вы за вздор-то несете? Не вам бы говорить и не нам бы слушать, насколько кто поет полною грудью, насколько кто едва берет только низовые нотки. Кому это вы только рассказываете? “Современник” когда-то приглашал кого-то пожаловать в редакцию, чтобы полюбоваться чем-то очень курьезным; но этих курьезов никто, кажется, не ходил смотреть: “дома”, сказали все, “имеем”.

Социалисты, материалисты, конституционалисты, абсолютисты и всякие исты в нашей благоустроенной земле пишут что хотят, а печатают, что им позволят, так тут ворон ворону глаза не выклюет. А за то, что человек только предпочитает социализм экономическим системам или материализм богопочитанию, не жгут на кострах и в темницы не сажают. “Мысли свободны, поступки ответственны”, и, говоря, что А, В, С, D, Е, F и т. д. социалисты, а X, Y и Z материалисты, я не рискую им причинить ни малейшей неприятности и приношу им высшее наслаждение выдумать себе опасное положение и ругать целую редакцию, связывая с ее “подлостью” свою чистоту недосягаемую.

А все это в существе будет ложь, гнусная мальчишеская ложь, известная только в этой милой сторонушке, где человек начинает лгать от чрева матери своея.

Не смей их трогать, потому что им не очень вольготно! Ну, а если и нам не вольготно? А если все, чего мы ждем, из-за чего бьемся, подрывают, портят; если опровергать то или другое положение известной теории нужно для уяснения истины, то что ж, нельзя этого делать? Не социалисты ли и материалисты русские так щепетильно деликатничали, осмеивая “говорильни” и прочие аксессуары представительства? Не они ли брали в расчет, каково нам ответить положительными словами на их гаерскую ругню? Нет! мы знаем их не два дня.

Пора окончить это ни к чему не ведущее деликатничанье.

Вот если бы гг. Катков и Юркевич теперь говорили то, что они говорят, а зачуяв ветер с другой стороны, запели бы иную песню: Катков бы стал проповедывать социально-демократическую республику, а Юркевич сделался бы московским Фейербахом, да и произошла бы вся эта метаморфоза единственно “страха ради иудейска” — ну, тогда другое дело. Тогда критик либерального журнала имел бы основание построить такую фразейку, по которой “нельзя доверяться авторитетам Каткова или Юркевича, которые не стоят никакого внимания”. А пока нет никаких оснований объяснять образ мыслей этих писателей побуждениями сомнительной чистоты, до тех пор относиться к ним таким образом мог только человек, гадко воспитанный с детства и долго живший в очень дурном кругу. И он-то, по всем соображениям, рискует сделаться человеком, “недостойным никакого внимания”.

Мне нужно было припомнить все то, что я привел выше, и я не мог не говорить о г. Каткове и г. Юркевиче, вовсе не желая защитить их. Я твердо уверен, что они в этом не нуждаются. Мне все это было нужно, чтобы показать, как спуталось понятие о честности в литературных спорах. Обижать, бранить человека, касаться самых нежных струн его сердца, бросать на него обвинения в продажности, в лакействе — позволительно, терпимо, даже прилично. А назвать вещи их настоящими именами — бесчестно. Итак: социалисты и материалисты могут ругать каткистов. Они могут и подрывать всячески их работу, и это все честно. А каткисты, когда захотят, отстаивая себя, сказать им слово супротивное, — это бесчестно и “несогласно с идеей справедливости”.

Это оттого, что не они сила, а когда они будут сила (если рак свистнет), тогда……. да уж тогда Каткову с Юркевичем, пожалуй, говорить будет некогда.

Что ж! Дожидаться что ли такой часинки?

Нет, уж это очень много.

Обвинения в бесчестности изобретены бесчестно, и пользоваться этой уловкой, не имеющей никакого основания, бесчестно. Но во всяком споре, ученом ли или литературном, каждая сторона, без всякого упрека своей совести, должна пользоваться всеми слабыми местами противника и отстаивать то, что, по ее мнению, полезно и нужно для наибольшего счастия наибольшего числа людей. Церемониться же так, как до сих пор все церемонились с нашими социалистами, именуя их теоретиками и Бог весть какими кличками, — совершенно неуместно, а молчать, из страха недостойных намеков и оскорблений, — смешно и нечестно. Их ничто не берет. Они, “яко же мертвии, срама не имут”.

<ЛИТОВСКАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА>

С.-Петербург, вторник, 16-го октября 1862 г

К числу предприятий, приобретающих с каждым днем большую популярность, принадлежит Литовская железная дорога. В нашей газете было уже несколько статей, которые могли познакомить читателей с сущностью этого предприятия. Теперь, когда проект новой железной дороги, следует полагать, близок к осуществлению, всякая весть, всякий факт о ходе предприятия не лишены интереса. Вот почему с особенным удовольствием спешим поделиться сведениями, полученными из местности, в которой производятся изыскания к устройству проектируемой дороги.

Для большей связи, считаем нелишним напомнить читателям ход дела с момента юридического заявления идеи о литовской железной дороге. Моментом этим следует считать день 27-го марта настоящего года, когда литовские землевладельцы: князь Друцкий-Любецкий, г. Скирмунт, князь Владислав Сангушко, князь Роман Сангушко, граф Тарновский, г. Теодор Бобр-Пиотровицкий, граф Иван Тышкевич [22] (недавно умерший), флигель-адъютант Е<го> И<мператорского>

В<еличества> князь Петр Витгенштейн, граф Август Замойский, он же, в качестве опекуна малолетных графов Потоцких, и г. Ян-Завиша подали прошение на имя бывшего главноуправляющего путями сообщений, генерал-адъютанта Чевкина, об исходатайствовании им разрешения соорудить железную дорогу между Белостоком, пунктом на Петербургско-Варшавской железной дороге, и Волынью. Главноуправляющий 7-го июля в ответ на прошение учредителей сообщил им, что последовало высочайшее разрешение приступить к изысканиям по устройству литовской железной дороги, без обеспечения, однако, со стороны правительства просимой гарантии. Ввиду этого последнего обстоятельства, — лицу, облеченному доверием учредителей, предстояло или воздержаться от ведения дела впредь до получения от них полномочия, или же, не теряя времени, немедленно приступить к изысканиям, с личною за них ответственностию до той минуты, пока большинство голосов учредителей решит, отказаться или не отказаться от предприятия. Понятно, что изыскания были начаты, а между тем наступил день 7-го сентября, крайний срок, в который должно было высказаться решение учредителей, и большинство голосов, как и следовало ожидать, решило в пользу дальнейшего ведения дела. Изыскания начались в конце августа, а к 30-му сентября были уже окончены 192 версты, более чем половина всей линии. Именно от Дубровицы до Пинска, на протяжении 70 верст, и от Пинска до Пружан, на протяжении 120 верст. Оставалось затем пространство от Пружан до Белостока с Беловежскою пущею, для прохода чрез которую не получено еще разрешения со стороны министерства государственных имуществ. Вот почему работы, открытые с двух сторон, от Белостока и от Пинска, сомкнутся в Беловежской пуще, как скоро получится ожидаемое разрешение. Сколько мы слышали, местная палата государственных имуществ доставила весьма благоприятные данные касательно проведения железной дороги чрез заповедную пущу, и, вероятно, к окончанию изысканий, производимых с таким успехом, не встретится затруднений. Если позволение министерства состоится на днях — вся работа в поле будет окончена не позже 15-го ноября. Погода, как нам пишут из Пинска, необыкновенно благоприятствует работе: но главным поводом ее успеха все-таки сама местность. Она до такой степени ровна, что, при вычерчивании профилей, не приходится встречаться даже с незначительными бугорками, несмотря на то, что масштаб в профили для вертикальных отметок принимается в десять раз больший, чем для горизонтальных расстояний! Но интереснее всего пространство от Дубровицы до Пинска. Тут-то именно и находятся пресловутые болота, благодаря которым и у нас, в Петербурге, кое-что знают о Пинске. Но жестоко можно было б ошибиться, полагая, что эти болота окружают самый город: здесь только низменный берег, заливаемый всякую весну, а иногда и осенью (но редко) вследствие разлива Пины, Струменя и многих рукавов, образующих близ города целую водную сеть. Этот низменный берег (почти) то же, что левый берег Днепра под Киевом, Десны под Черниговом, Сожи под Гомелем и Березины под Бобруйском. В Пинске, на пространстве левого берега Пины, придется устраивать весьма значительную насыпь, но отнюдь не ради каких-либо болот, а единственно по поводу весеннего разлива Пины и Струменя, возвышающего нормальный горизонт этих рек (не менее) до 9 футов. Вследствие этого насыпи нужно будет сообщить высоту приблизительно до двух сажен на протяжении всей ее длины, то есть на пространстве 28-ми верст, ибо сама местность не более полусажени выше обыкновенного горизонта реки. Эта-то насыпь составит единственную более серьезную работу на всей линии Литовской железной дороги. Южнее Нечатова, по направлению к Дубровице, затруднений в техническом отношении не предвидится: вся местность до Дубровицы, за исключением одного Марочного болота, представляет все удобства к сооружению железной дороги. О местности на север от Пинска и говорить нечего: она до такой степени ровна, что почти можно укладывать рельсы без предварительных земляных работ. Дело обойдется без больших мостов, выемок и насыпей, усложняющих и замедляющих сооружение почти всякой железной дороги. Хотя изредка встречаются незначительные болота, но подпочва на всем пространстве самый крупный песок. Жители Пинска с особым удовольствием встретили мысль об устройстве насыпи чрез низменный берег Пины. Они говорят, что этим приобретется возможность навсегда осушить и предохранить от разлива реки огромную площадь местности под самым городом, — местности, в которой теперь собирается только плохое сено, а в охотничью пору находит безопасное убежище множество дупелей и бекасов.

22

Тышкевич, главный наследник огромного состояния графа Ивана Тышкевича, (должно полагать) не откажется занять место покойного дяди в ряду учредителей Литовской железной дороги.

Собственно в Пинске работы уже закончены и даже, сколько нам известно, сделано обозрение р. Припети, книзу от Пинска, до села Бережцы, лежащего при совпадении р. Припети с Стырем. Ниже этого пункта редко все-таки реже бывают затруднения в плавании судов и пароходов: но зато плавание между Пинском и Бережцами сопряжено с постоянными трудностями, так что, кажется, самой компании, которая возьмет на себя устройство дороги, придется исправить и эту часть реки. Главные затруднения заключаются в частых заворотах реки, отмелях и отсутствии бичевников. Воды тоже немного, хотя, в сущности, ее более, чем нужно было бы для удобного плавания: она расходится многими рукавами по лугу, без малейшей пользы для кого бы то ни было. При пересечении всей местности большой насыпью представится возможность собрать все рукава, находящиеся вокруг Пинска, в одно русло под мост на железной дороге и образовать значительную реку, шириною около 60 сажен. Чтобы вода, пройдя под мост, опять не разветвлялась по лугу, пришлось бы устроить, от Пинска до устья Ясиолды, более или менее обширные плотины или сделать с правой стороны реки непрерывные бичевники, в особенности там, где берега очень низменны. Такая работа обошлась бы, без сомнения, весьма дорого. Но что же выиграет Пинск, даже при устройстве железной дороги, если свободное судоходство между ним и Киевом не будет обеспечено во все продолжение навигации? До сих пор мало обращали внимания на этот вопрос, а между тем, при издержке и во сто тысяч рублей, можно было бы сделать уже весьма много. Правда, эта сумма весьма почтенная: но, ввиду необыкновенно выгодных последствий от подобной работы, будущие акционеры литовской железной дороги, вероятно, не призадумаются над затратою, сколь значительною она ни показалась бы. Мы имеем право думать, что акционерное общество, которое предполагают составить названные нами учредители, будет свободно от расходов, какими блистают книги Главного общества российских железных дорог, вроде классических премий Колиньону и другим достойным их сотоварищам (Колиньон получил 125 тыс. руб.). Будущее акционерное общество будет зато гораздо менее связано в полезных затратах, к числу которых нельзя не отнести устройство удобного судоходства между Пинском и Киевом.

Поделиться с друзьями: