Статьи

О пользе, приносимой малою экономическою говорильнею, не может быть никакой речи, потому что эта говорильня не имеет ровно никаких средств проявлять свою деятельность во внешности: она только может заниматься известными вопросами в теории.

Но, может быть, и занимаясь теоретическими рассуждениями, она могла бы принести более пользы, чем она приносит? Очень может быть, и мы постараемся это доказать, как только покончим с тремя остающимися к отчету говорильнями и от вопроса, что говоруны делают, перейдем к вопросу, что они могли бы делать?

3) Географическая говорильня (Русское географическое общество) положительно бездействует. Кроме экспедиции, работающей на Каспийском море, да сибирского отдела, нигде и ни в чем не видно его инициативы. После блестящих его заседаний, происходивших под председательством великого князя Константина Николаевича, два года тому назад, мы решительно не узнаем, что с ним сделалось? Где делись эти молодые, свежие люди, которые вошли и заговорили как-то смело, честно, дельно? Куда спрятался этот отлично разрабатывавшийся там и вовсе неразработанный еще вопрос о русском расселении? Что делают отделения этнографии и статистики? Почему молодые, способные члены никуда не посылаются, и еще мудренее, почему они или не ходят в заседания, или даже вовсе выбывают из общества? Все эти вопросы весьма интересные, и ежели географическое общество, или по крайней мере хоть редактор его записок г. Бестужев, ставит во что-нибудь любопытство публики, недоумевающей, почему это общество так вяло и пассивно, то, авось-либо, хоть словцом обмолвятся на эти вопросы. Пассивность этого общества доходит вот до чего: один русский литератор, известный собиратель песен, былин и прочего, просил у общества посодействовать ему только выдачею бумаги, гарантирующей во время ходьбы от подозрений и недоразумений. Общество не дало такой бумаги, нашло себя не вправе этого сделать. Что же оно может? Говорить? Оставим другие отделения, но что, что, спрашиваем, сделают когда-нибудь таким образом статистики и этнографы?.. Ведь это толченье воды, игра в обедню, пустяки, вздор, ломанье и больше ничего. Нам не раз доводилось слышать от молодых, некогда рьяных членов этих отделений географической говорильни, что не стоит ходить в ее заседания, и мы с ними вполне согласны. Сядь да прочти порядочно составленные очерки и рассказы из народного быта, да добрую статью, вроде тех, какие время от времени попадаются в журналах, — <в> сто раз более узнаешь, чем слушая безобразовские бредни и глядя на его нервораздражающую жестикуляцию, положительно неудобную для кружка людей мало-мальски просвещенных. Не хвастаясь, укажем на статистические этюды, напечатанные в октябрьской книжке нашего журнала: их прочтешь и поймешь и даже придешь по ним к известному заключению. А нуте-ка, одолейте статистическую гиль, появляющуюся иногда в записках Русского географического общества. Черт ногу сломает, прыгая по этим цифрам, а не поймет ничего, и это тоже статистика называется!

Журнал общества под редакциею г. Бестужева-Рюмина, к крайнему нашему удивлению, также плох, также утомительно скучен. Хотя на вид он и смотрит книгой, но читать в нем нечего, и если кто-нибудь из наших читателей собирался запастись этим изданием, то не советуем производить такой, вполне бесполезной, затраты.

В нынешнем, 1863 году общим собранием решено украсить залу общества портретом адмирала Федора Петровича Литке, человека, который действительно понес в своей жизни очень полезную географическую службу и должен быть дорог Русскому географическому обществу.

Ну, это похвально, — а дальше что?

А дальше ничего.

4) Говорильня о грамотности шептала, что непременно ей нужно на место Сергея Сергеевича Лашкарева выбрать себе нового председателя; стали выбирать — и выбрали Сергея Сергеевича Лашкарева. Эта говорильня достойна порицания. Каждый сколько-нибудь серьезный человек, желающий успеха народному развитию и рассматривающий возможность этого успеха в связи с гражданскими способностями людей, берущихся идти впереди народа, выходя из безалаберных и пустых заседаний комитета грамотности, почувствует себя обиженным, угнетенным, раздавленным. Он ощутит все свои заветные надежды разбитыми. Он увидит тут господство бездарности, давящей и гнетущей, прыткие, но бестактные стремления молодости и ровно никакого регулирующего начала.

Комитет этот основан при III отделении Вольного экономического общества по программе довольно скромной, но весьма удобоисполнимой и полной. Эта удобоисполнимость сначала понравилась очень многим, и в комитет беспрестанно поступали очень молодые люди, истинно преданные делу распространения в народе полных сведений посредством грамоты. Начал этот комитет как будто и дельно: положено было заниматься решением возникающих педагогических вопросов, критическим разбором книг, назначаемых для распространения в народе; содействием учителям и вообще ревнителям грамотности в устройстве и содержании школ, изданием нужных книг с соблюдением возможно большей экономии и наконец усилением сбыта издаваемых и приобретаемых комитетом книг во всех углах государства. Для последней операции предположено было учредить в разных местах по городам книжные склады, из которых бы товар без коммерческого повышения цены шел прямо в руки народа. Кажется, ничего будто, — все удобоисполнимо, возможно и довольно нехитро.

Но только что дело началось (тогда комитет собирался под председательством Ивана Васильевича Вернадского), пришла г. Вернадскому несчастнейшая мысль выделить из комитета какое-то “бюро”, обязанное делать предварительные соображения, вести дела и полагать мнения, внося их, впрочем, на утверждение комитета. Кажется, на что бы в свободном и тогда весьма еще не большом собраньице еще создавать собранье в собраньи. Сойдутся люди и могут посудить, порядить, лучше ли обязательное обучение грамоте или лучше необязательное? Держаться ли какой-нибудь угрожающей системы с учениками или отбросить вовсе эту систему? Издавать ли старые, любимые народом буквари с оксиями и овариями или стараться выводить их из употребления сразу? и т. п. Потом посмотрят новые книги или рукописи, предлагаемые к покупке, и порешат, что вот предлагаемую арифметику прочитайте вы, г. Студитский, историю вы, г. Небольсин, бытейские рассказы вы, отец Гумилевский, азбуку вы, г. Паульсон, тот или другой, кто этим делом маракует больше, — да и расскажите нам по совести. А не полагается комитет на одного, ну, поручи двум, трем, наконец, а в следующем заседании выслушай их, сообрази их мнения и поступай по усмотрению. Для складов же ищи по городам соревнователей, которых, если с толком искать, в каждом городке всегда найти можно; или в крайнем случае, сходись с книгопродавцами, вызывай их к соревнованию. На столько-то русский купец податлив. А затем пожелай друг другу всякого благополучия и расходись по дворам на страду до будущего собрания.

Все думали, что так оно и будет, и потому все были очень рады сесть в комитете. Но не так думал Иван Васильевич Вернадский. С учреждением пресловутого “бюро” тотчас появилось естественное его последствие — бюрократия. Вместо того, чтобы вопрос тут стал, тут разобрался и тут же был зарешен, его стали жевать сначала в “бюро”, “бюро” предрешало его иногда, не хотим сказать пристрастно, но весьма часто по-своему, в духе симпатий меньшинства. Собранию вопрос докладывался уже предрешенным и потом ставился в известном освещении и известною стороною. Другие же вопросы, уже раз рассмотренные в “бюро”, собрание только перекидывало с рук на руки, как мячик, и само опять сдавало в “бюро”. “Передать в бюро”, “поручить бюро” — в комитете стали самыми часто употребляемыми фразами. Люди баловались и совсем упускали из вида свою прямую цель и свои настоящие обязанности. Кто поумнее и посерьезнее, скоро увидал, что здесь никакого прока не будет; что “бюро” тешится и не делает настоящего дела, а подогнать его, обрезонить его нет никакой возможности. Этим людям надоело быть пешками, и они перестали ходить в комитет, решив для себя, что это учреждение не только бесполезное, но даже в некоторой степени вредное, ибо непроизводительно поглощает время у людей, по преимуществу рабочих; приучает их не различать дела с бездельем и вводит в общество, так сказать, умственный онанизм, угрожая в то же время подрывом всякого доверия к способности свободной коллективной деятельности людей, стремившихся в ту эпоху к заявлению своих гражданских дарований. Дело шло плохо, то есть не будет греха, если скажем, что оно даже совсем не шло, ибо все, что сделано комитетом со дня его основания и до сегодняшнего дня, вне стен дома, принадлежащего Вольному экономическому обществу, не проявилось почти ничем, достойным усилия такого большого числа людей, связанных единством цели. Каталог его книг беден до крайности, и хороших изданий в нем менее, чем пальцев на руках у одного человека. Цены некоторых книг действительно очень умеренны, но зато цены других очень высоки. Комитет не позаботился уравновесить этих цен, что весьма возможно, наложив две, три копейки на пятачковые книги, которых, разумеется, будет расходиться гораздо более, чем книг, стоящих дороже. Вообще издано в три года очень мало, и то, что издано или приобретено, почти вовсе не расходится. Если это покажется комитету несправедливым или обидным, то пусть он назовет открытые им в течение трех лет склады и объявит цифру книг, проданных его комиссионерами. Мы избегаем цифр и вообще сухих доказательств, ибо не видим нужды распинаться перед читателями в том, что мы знаем и о чем сообщаем наши беглые заметки, а не полемическую статью пишем; но не прочь будем дать место и ясным возражениям против себя, если таковые воспоследуют. Одно из последних прений комитета резюмируется таким или почти таким образом: у нас складов нет, и наши дела с книгами не идут. Красноречивей этого нечего требовать. Субсидии, выдаваемые комитетом на воспитание нескольких учениц, ничтожны, а больших комитет не может производить, потому что он не умеет вести своих денежных дел, потому что он не пользуется способностями своих членов, потому что он не понимает книжного дела, за которое взялся; потому что он не умеет сойтись с людьми, которые ему действительно нужны; наконец, просто потому что он говорун и ничего больше.

А какие ж там у них разговоры идут?

Разговоры самые интересные. Мы можем взять из разнообразных там постоянных рассуждений по образчику.

РАЗГОВОРЫ БЕЗ ОППОЗИЦИИ

№ 1-й

— Милостивые государи! Иван Иванович Икс посетил школу, подведомую баронессе Игрек, присутствовал при экзамене; да, остался очень доволен, вот, и то-то; ну, и вот он составил об этом записочку, которую и может, то-то, прочесть (пауза). Читать, господа? — Молчание.

— Так как вам угодно, господа: читать?

— Читать, — раздается один голос иксова доброхота.

— Да, так читать?

— Читайте, Иван Иванович!

Все остальные молчат, зная, что такое значит записочка Ивана Ивановича. А Иван Иванович пойдет с расстановкой выколачивать: “Вообще примерный порядок, чистота и благонравие суть истинно отличительные качества сего заведения, достойного своей попечительницы. При испытании воспитанницы оказали самые блистательные успехи, делающие честь как главной руководительнице сего заведения, так и отдельным наставницам, а также и наставникам, и воспитателям. В память сего события преосвященный епископ Иринарх, удостоивший сей акт своего присутствия, пожертвовал в память святую икону святаго священномученика Пантелеймона, врача безмездного. Икона сия в серебряной, вызлощенной ризе принята достойною попечительницею заведения и ее просвещенною помощницею, а также и наставницами, и руководительницами, равно как и наставниками, и всеми питомцами с истинно христианским благоговением и торжественно перенесена чрез зал, где и устроена на приличном сей святыне месте…” и т. д. Три листа читает все в этом роде.

При чтении таких записок дамы шепотом переговариваются, молодые члены бродят за колоннадою; козероги сидят, черкают карандашами и зевают.

(Разносят чай.)

№ 2-й

— Милостивые государи! (Возглашается это всегда высоким фальцетом.) Наш почтенный корреспондент, ротмистр Яков Захарьич Шпорин пишет из Глуповского уезда, что его соседка, вдова полковника Каскина, Наталья Ивановна Каскина, устроила у себя в селе Воздыхалове школу, в которой обучаются пятнадцать девочек.

— Все врет, должно быть, — шепчет один скептик соседу. — Небось, насчет клубнички увивается, вот и пишет.

— Как же, господа! Не прикажете ли заявить вдове-полковнице Шпориной наше сочувствие? — продолжает фальцет.

— Да.

— Почему же.

— Отчего же.

— Заявить.

№ 3-й

— Милостивые государи! Мой знакомый Ордальон Ордальонович Ордальонов пишет, что помещица Евгения Николаевна Нестоянова желает заняться раздачею книг безграмотному народу. Как вам будет угодно: войти ли по этому случаю в непосредственные сношения с помещицей Нестояновой? Бюро рассматривало это дело и положило войти с нею в сношения. Угодно ли вам войти в сношения с помещицей Нестояновой?