Стая

Стринджер…

Всякий раз, как он вспоминал о ней, его охватывало чувство вины. Неужто нельзя было её спасти? Убедить косатку отпустить свою жертву… Какие аргументы дошли бы до её разума, который функционирует иначе, чем человеческий?

Он снова говорил себе, что косатка — всего лишь животное. И для него добыча есть добыча.

С другой стороны, разве люди — добыча для косаток? Да пожирали ли косатки вообще оказавшихся за бортом пассажиров? Или просто умерщвляли их?

Убивали… Но можно ли приписывать косатке осознанное убийство?

Эневек топтался по кругу. Глаза его слезились от многочасовых просмотров. Он был уже не в силах сосредоточиться. Устало выключил монитор, глянул на часы и отправился к Делавэр. Она корпела над телеметрическими данными.

— По куску бы мяса, а? — вяло спросил он.

Она подняла голову и подмигнула. Синие очки она заменила на контактные линзы, которые, впрочем, тоже были подозрительно синими. Если не обращать внимания на её заячьи зубы, то она была очень даже ничего.

— С радостью. И где?

— Есть тут за углом одна изысканная забегаловка.

— Да ну, забегаловка! Нет уж, я тебя приглашаю.

— Вот уж не надо.

— В «Кардеро».

— О боже.

— Там хорошо!

— Да я знаю, что там хорошо. Но, во-первых, я плачу за себя сам, а во-вторых, «Кардеро» мне кажется… ну, как бы это сказать…

Это было модное место с отличной кухней и чудесным видом на гавань и яхты. Напитки в баре лились рекой в глотки хорошо одетых молодых людей. Эневек в своих потрёпанных джинсах и выцветшем свитере чувствовал бы себя там не в своей тарелке. Делавэр же сам Бог велел сидеть в «Кардеро».

А впрочем, «Кардеро» так «Кардеро».

Они поехали на его старом «форде» к гавани, и им повезло: нашёлся свободный столик в углу — как раз на вкус Эневека. Они заказали фирменное блюдо — лосося, зажаренного на кедровых углях, с соей, коричневым сахаром и лимоном.

— Ну, и как успехи? — спросил Эневек, когда официант удалился.

Делавэр пожала плечами:

— Для меня картина ничуть не прояснилась.

— А я к чему-то, кажется, пришёл. Видео этой женщины меня навело.

— Моё видео.

— Ну, ещё бы, — насмешливо сказал он. — Мы всем обязаны тебе.

— Мне вы обязаны, по крайней мере, идеей. И что же ты вынес оттуда?

— В нападении участвовали исключительно косатки-бродяги. Ни одного резидента. И в проливе Джонстоуна, где они живут, нападений не было.

— Итак, опасность исходит от мигрирующих животных.

— И, возможно, от прибрежных косаток. Опознанные горбачи и серый кит — тоже из мигрантов. Все трое провели зиму в Байя-Калифорнии, это даже задокументировано.

Делавэр взглянула на него в замешательстве.

— То, что серые киты и горбачи мигрируют, не новость.

— Мигрируют, но не все. Когда мы в тот день вторично выходили в море — с Грейвольфом и Шумейкером — произошло нечто странное. Я чуть про это не забыл. Нам надо было снять людей с «Леди Уэксхем». «Леди» тонула, а на нас напала группа серых китов. Я уверен, что у нас не было никаких шансов даже самим уйти оттуда живыми, не говоря уже о спасении других. Но тут откуда ни возьмись появляются два серых кита — выныривают и лежат в воде. И остальные отступили.

— И это были резиденты?

— Примерно дюжина серых китов круглый год живёт у западного побережья. Они слишком стары для дальних переходов. Когда с юга приходит стадо, оно принимает этих стариков — с ритуалом приветствия и всё такое. Одного из этих резидентов я узнал, и у него не было в отношении нас враждебных намерений. Наоборот. Я думаю, мы обязаны этим двум китам жизнью.

— У меня нет слов! Они вас прикрыли!

— Господи, Лисия! Что я слышу? Такое очеловечивание — и из твоих уст?

— После того, что случилось за последние три дня, я верю уже всему.

— «Прикрыли» — это всё-таки слишком. Хотя да, я думаю, что это они удержали остальных на отдалении. Им не нравились нападавшие. С некоторой осторожностью можно заключить, что заражены только мигранты. Резиденты вели себя мирно. Казалось, они понимали, что остальные не в своём уме.

Делавэр с задумчивым видом почесала нос.

— Это подходит. Я хочу сказать, много животных исчезло на пути из Калифорнии в открытом море.

— То, что их изменило, следует искать именно там. В глубоком синем море. Далеко-далеко от суши.

— Но что именно?

— Это мы узнаем, — сказал Джон Форд, внезапно появившись перед ними. Он придвинул стул и сел рядом. — И ещё до того, как эти типы из правительства доведут меня до безумия своими звонками.

— Я кое-что вспомнила, — сказала Делавэр за десертом. — Косатки участвовали в деле с удовольствием, а вот большие киты — наверняка нет.

— С чего ты взяла? — спросил Эневек.

— Ну, — сказала она, набив рот шоколадным муссом, — представь себе, что ты должен что-нибудь с разбега таранить и переворачивать. Или падать на что-нибудь угловатое. Ты же сам можешь пораниться!

— Она права, — сказал Форд. — Животное не станет рисковать, если этого не требует защита потомства. — Он снял свои очки и тщательно их протёр. — А что, если нам немного пофантазировать? Что, если всё это было акцией протеста?

— Против чего?

— Против китобойного промысла. Китобои и раньше время от времени подвергались нападению, — сказал Форд. — Когда охотились на детёнышей.

Эневек отрицательно покачал головой:

— Ты сам в это не веришь.

— Это была попытка.

— Неудачная. До сих пор неизвестно, понимают ли киты вообще, что такое китобойный промысел.

— Ты хочешь сказать, они не понимают, что на них охотятся? — спросила Делавэр. — Глупости.

Эневек закатил глаза.

— Они совсем не обязательно усматривают в этом систему. Гринды терпят бедствие всегда в одних и тех же бухтах. На Фарерских островах рыбаки сгоняют в кучу целые стада и без разбору забивают их железными ломами. Настоящая бойня. В Японии, в Футо, забивают афалин и морских свиней. Из поколения в поколение, и животные уже должны бы знать, что их ждёт. Но они всё равно возвращаются в те же места!