Стечение обстоятельств

Надежда рассмеялась.

– У вас это присказка такая – нормально? Что-то мне подсказывает, что не всё у вас нормально. Голос грустный, почему вы один? Не с кем праздновать?

Ширали неожиданно для самого себя сказал:

– Я уже привык так. Третий год уже так.

Он осёкся, сообразив, что вышло, будто он жалится женщине. Это он всегда считал неправильным для мужчин, и добавил, бодрясь:

– Нормально. Всё нормально.

Но вышло у него это безрадостно.

В повисшей долгой паузе, он слышал в телефоне музыку.

– А знаете, что, великий лев. Давайте нарушим эту нехорошую традицию и привычку. Приходите ко мне. У меня, как и у вас, по странному совпадению, уже третий год всё, м-мм, нормально. До чего же безлико это слово! Оно совсем не равно слову хорошо. На часах половина двенадцатого. Президент вот-вот станет поздравлять страну с праздником. Приходите, Ширали.

У Ширали перехватило дыхание, он выдохнул:

– Неудобно это, да…

– Что же здесь неудобного? Составьте мне кампанию. Адрес вы знаете.

В магазин Ширали влетел птицей. Схватил с витрины коробку «Рафаэлло», бросив юному продавцу узбеку:

– Эй, болам, шампанское нормальное давай. В пакет всё положи нормально.

Парнишка ухмыльнулся.

– Сладкий или сухой давать, ота?

– Мокрое, – рассмеялся Ширали. – Ты, что меня подкалываешь, пацан? Нормальное шампанское давай.

К дому он бежал, в лифт влетел, но у двери Надежды остановился. Попытался перевести дух, успокоится, сердце колотилось, но не от бега, а от каких-то неизъяснимых сладостных предчувствий и радости. Но это были не плотские предчувствия: он радовался, что сбежит хоть на какое-то время от одиночества, будет говорить с живым человеком, женщиной. Рука дрожала, когда он нажал на кнопку звонка.

Надежда была в длинном тёмно-синем платье, рядом с ней витал запах ванили. Ширали заметил бинт на голени, из кухни был слышен голос Президента поздравляющего страну с праздником. Он суетливо достал из пакета конфеты и шампанское, замялся.

– Вам.

– Не нужно было, Ширали. Зачем вы тратились? – укоризненно покачала головой Надежда.

– Нормально, – улыбнулся Ширали.

Надежда рассмеялась:

– Раздевайтесь. Мойте руки, мы можем проворонить приход Нового года.

Из комнаты вышла сиамская кошка, подошла к Ширали, потёрлась о его ногу, он присел и, улыбаясь, погладил её.

– Надо же! – удивлённо произнесла Надежда. – Она вас признаёт. Это совсем не её стиль. Она и меня иногда игнорирует.

В ванной его ноздри затрепетали от удовольствия: пахло свежестью, он жадно уткнулся лицом в полотенце и долго вдыхал этот запах чистоты.

Шампанское он открывал под бой курантов и, полыхавшие за окном фейерверки. Надежда подняла свой фужер, лицо её было серьёзно:

– Давайте, Ширали, выпьем за то, чтобы этот год стал для всех людей счастливым. В самом деле, человек должен быть счастлив, без этого его жизнь теряет яркость. Попросите любого взрослого человека вспомнить счастливые мгновенья жизни, что он первым делом вспомнит? Самую счастливую пору - детство! За ним первую любовь, рождение ребёнка, а после у большинства произойдёт запинка и рытьё в памяти. Он их найдёт, эти мимолётные радости, но они будут иметь совсем другой вес, на весах жизни. Человек, как дерево: с годами обрастает корой невзгод, забот, обид, разочарований, потерь, болезней, грехов, через которую уже с трудом проникают лучи счастливых озарений. Но он хочет счастья, он всегда помнит свои счастливые дни, часы… или миги. Что обычно говорят на Новый год? С Новым годом и с новым счастьем. Счастья вам в новом году, Ширали.

Ширали, жадно глядя в зелёные глаза Надежды, заметил в уголках этих прекрасных глаз неумолимую и грустную примету старения – «гусиные лапки». На тост Надежды, в котором он не всё понял, потому что, больше любовался ею, чем вникал в слова, он ответил, зардевшись:

– И вам тоже.

Пригубив шампанского, он спрятал руки под стол, стеснительно оглядывая кухню.

Надежда засуетилась. Кладя ему на тарелку салат, она быстро говорила:

– Я пожарила отбивные, но они, извините, из свинины. А вам, знаю, это мясо запрещено религией. Возьмите нейтральную ко всем верованиям курицу. К ней соус берите, пробуйте грибы, рыбу.

Ширали неожиданно рассмеялся.

– Я анекдот расскажу, да?

– Нормальный? – рассмеялась и Надежда.

– Нормальный очень. Один раз Ходжа Насреддин долго, долго шел, он был сильно голодный, а хурджин уже пустой был. У речки русский поп сидел. Он сидел и кушал. У него на полотенце сыр был, хлеб и сало. Ходжа сказал: «Привет, поп», сел рядом, помолился: «Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим», это знаете, как у вас – слава Богу, и стал кушать. Поп молчал. Они оба голодные были. А когда они всё кушали, поп сказал: «Ты же мусульманин, вам нельзя с неверными кушать, а ты ещё сало кушал». Ходжа тогда сказал ему: «Э-э-э, дорогой, когда человек голодный, не имеет значения верный-неверный»

При последних словах Ширали расхрабрился, вошёл в роль, скопировал азиатский говор и даже взмахнул руками, тут же покраснев.

Надежда от души расхохоталась.

– Да вы прекрасный рассказчик, однако. И неплохо говорите по русски. К вашему анекдоту вполне можно прилепить нашу русскую пословицу: голод не тётка.

– У нас соседи русские были, мы нормально дружили. Я в армии в Вологде служил, – сказал Ширали.

Он иногда поглядывал на портрет улыбающегося мужчины на стене за спиной Надежды, ему очень хотелось узнать, кто это, к чему горящая лампадка, но он понимал, что это может быть неприятно Надежде, понимал, что они мало знакомы, чтобы он мог задавать такие вопросы. Он долил шампанское в фужеры и поднялся.

– Я скажу, да? – сказал он и сразу продолжил, – знаете, все люди, говорят, что у них всё нормально. Они, когда у них тут болит (Ширали постучал себя по сердцу), никому не говорят. Зачем другим настроение портить, да? Себе тоже. Если будет рассказывать, где болит, почему болит, люди не будут с такими общаться. Так все живут. Хорошо, когда друг есть. Когда нет, кому расскажешь своё горе или радость? В аптеке счастье не продают, в магазине тоже, да? Человек сам себе лекарство придумал, говорит: нормально, нормально, нормально. Вы тоже, наверное, всем говорите: нормально. А я вижу, у вас здесь болит! (Он опять показал на сердце) А вы хорошая, добрая и… красивая. У вас горе есть. Я вижу. Я очень вижу. Знаете, я хочу, чтобы у вас в жизни было не нормально, а очень нормально, очень нормально, хорошо, чтобы было. Вы хорошая, Аллах и ваш бог помогут вам.

Он, выпил стоя до дна и сел за стол, спрятав руки на коленях.

Надежда смотрела на него пристально, расширившимися глазами, она пригубила шампанское и повернулась к портрету. Долго смотрела на него, а когда повернулась к Ширали с повлажневшими глазами, улыбнулась печально. Положив в его тарелку кусок куриной грудки, вздохнув, она проговорила:

– Спасибо, добрый человек и ясновидец. И ешьте, ради Бога, не стесняйтесь, я же вижу, что вы голодны. Вы часто посматриваете на портрет за моей спиной. Это мой муж Андрей. Он умер. Умер на моих руках. Страшно умирал, долго… рак.

Быстрым движением ладони она провела по побледневшему лицу, будто смахивала с него паутину воспоминаний и продолжила, бесцельно теребя салфетку:

– После одной моей операции, мы перестали ждать ребёнка. Собирались усыновить мальчика, но на нас обрушилось болезнь моего Андрюши, долгое время лечения, а после короткого времени надежд, время горькой реальности. А я осталась жить. Как я жила? Жила в ночи без рассвета. Из родственников у меня осталась в живых только тётя, сестра матери. Она меня поддерживала. Я приходила домой и разговаривала с портретом мужа, ходила на кладбище и… плакала, плакала, плакала, а слёзы не приносили мне облегчения. Люди говорили, что обычно боль утраты дорогого человека на втором году притупляется, но ничего этого у меня не произошло. Я возвращалась в квартиру, а там всё, всё, всё, говорило об Андрее, и я плакала…