Стеклодувы

Семнадцатого октября вандейцы потерпели сокрушительное поражение при Шоле в Мэн-и-Луар, где были серьезно ранены двое из их главных военачальников – д'Эльбе и Воншам. Это было началом конца повстанческой армии, хотя сами они об этом еще не знали; и вместо того чтобы отступить за Луару и укрепиться на своей собственной территории, они рванулись на север, намереваясь захватить Гранвиль, один из портов в Ла-Манше, поскольку англичане якобы готовили мощный флот, который должен был прийти к ним на помощь. Население Гранвиля, надо отдать им должное, оказало мятежникам сопротивление, и в середине ноября началось долгое отступление к Луаре, во время которого республиканские армии теснили вандейцев со всех сторон.

У нас в Шен-Бидо работы почти полностью прекратились. Несмотря на то что мятежники находились от нас достаточно далеко к западу, в Майене, а мы – на границе Сарта и Луар-и-Шер, не было никакой гарантии, что их лидерам не придет в голову совершить бросок, в результате которого они окажутся в нашем департаменте. Мишель, так же как и наши рабочие, все время находился в состоянии напряженного ожидания, и ему, капитану Национальной гвардии в Плесси-Дорен, не терпелось построить своих людей и бросить их в самую гущу схватки. Долг, однако, повелевал ему охранять и защищать деревню в случае, если ей будет грозить опасность; и хотя я понимала, что эта горстка рабочих мало что сможет сделать против тысячной армии, если они повернут в нашу сторону, все-таки вид марширующих на нашем заводском дворе вооруженных людей, одетых в форму, придавал мне некоторую уверенность.

Жизнь снова приобрела для меня свою прелесть – двадцать седьмого мая у меня родилась дочь Зоэ-Сюзанна, и ей к этому времени исполнилось уже полгода. Пухленькая и здоровая, она с первого же дня своей жизни выказала больше жизненной стойкости и энергии, чем те два младенца, которых я потеряла, и матушка, приехавшая к нам на лето из Сен-Кристофа, предсказывала, что все будет хорошо. Пусть только вандейцев наконец разобьют, и тогда мы сможем успокоиться – те из нас, кто принадлежит к патриотам. Твердое правление Робеспьера, несмотря на то что при нем сотни людей были отправлены на гильотину, включая королеву и бывшего патрона Робера, Филиппа Эгалите, герцога Орлеанского, не только спасло страну от поражения, но и сделало каждодневную жизнь простого народа более сносной благодаря законам максимума, ограничивающим цены на продовольствие, ходовые товары и рабочую силу.

В эту осень мы больше всего тревожились за Пьера с его семейством и за Эдме. Вандейцы в своем броске на север к побережью, проходя через Лаваль, находились всего в девятнадцати лье от Ле-Мана, а месяц спустя, при отступлении, они снова проходили по тем же местам. Майен, Лаваль, Сабле, Ла-Флеш – каждый день мы узнавали новости о продвижении на юг этой армии мятежников, не подчиняющейся ни дисциплине, ни законам морали, сплошь зараженной дизентерией, отягощенной огромным количеством женщин, детей, монахов, монахинь и священников, которые тащились за повстанцами.

Во вторник тринадцатого фримера (или третьего декабря) мы узнали, что они подошли к Анжеру и собираются взять город в осаду. Жак Дюваль жил в это время с нами, и именно он привез эту новость из Мондубло, куда ездил на совещание с начальством.

– Все в порядке, – сообщил он. – Анжер будет обороняться. Следом за противником идет наша армия под командованием Вестермана. Мы отрежем их и заманим в ловушку, прежде чем они успеют дойти до Луары.

Анжер находится в двадцати двух милях к юго-западу от Ле-Мана, на расстоянии более чем одного марша от него, и меня охватила волна благодарности – я благодарила Бога за спасение Пьера, Эдме и Мари с ребятишками.

– Тут им придет конец, – продолжал мой деверь, – наши армии зажмут их в клещи. А с отставшими и дезертирами мы сумеем справиться сами.

Я видела, как Мишель бросил быстрый взгляд на Франсуа, и поняла, что произойдет дальше.

– Если бы отряды Национальной гвардии слились воедино и мы выступили бы все вместе, единым фронтом, – сказал он, – мы могли бы разбить их, пусть они только посмеют снова сунуться на восток.

Он подошел к окну и, открыв его, крикнул Андре Делаланду, который в это время проходил через двор:

– Труби тревогу! Явиться всем до одного в полной боевой готовности через час. Будем преследовать этих проклятых разбойников.

Они выступили в третьем часу. По крайней мере три сотни человек шагали под гром барабанов, под трехцветным знаменем, во главе с Мишелем. Будь жив наш отец, он гордился бы своим младшим сыном, который в свое время, более тридцати лет назад, огорчал его своим вечно надутым видом и заиканием.

Весь остаток той недели мы находились во власти слухов, если не считать достоверного известия о том, что под Анжером вандейцы потерпели поражение. Город доблестно защищался и устоял, и повстанческие лидеры теперь пытаются решить, где и когда им следует переправиться через Луару, не дожидаясь, пока республиканская армия атакует их с тыла.

Мне следовало знать, что никогда нельзя доверять слухам, ведь, когда раньше все говорили о разбойниках, никаких разбойников не было. Теперь же все было наоборот: слух о победе разнесся еще до того, как она была одержана.

– Мы уже давно ничего не знаем о Пьере, – сказала я Франсуа в следующий понедельник, как только мы проснулись. – Я хочу поехать сегодня в Ле-Ман, переночевать там и, если все там благополучно, завтра вернуться обратно. Меня отвезет Марсель.

По обычаю всех мужей, Франсуа начал протестовать, уверяя, что, если бы с Пьером что-нибудь случилось, мы бы давно об этом узнали. На дорогах все еще неспокойно, да и погода не слишком хорошая. Если нужно, пусть Марсель едет один и отвезет письмо, а мне лучше сидеть дома, в Шен-Бидо, тем более что ребенок будет ночью без меня беспокоиться.

– Зоэ еще ни разу не плакала и не будила нас ночью с самого своего рождения, – возразила я. – Колыбельку можно поставить возле мадам Верделе, и она там прекрасно будет спать. Я буду отсутствовать всего полдня и ночь, не более, и, если Эдме и Мари с мальчиками захотят, я могу их привезти сюда.

Я настояла на своем, несомненно, из одного упрямства. Мне, должно быть, придал храбрости вид Мишеля, который неделю назад во главе своего отряда отважно бросился в погоню за вандейцами. А разве Жак Дюваль не уверил меня, что «разбойники», как мы совершенно справедливо их называли, разбиты наголову и отчаянно бьются, чтобы только успеть переправиться через Луару?

Кроме того, – впрочем, в этом я не смела признаться даже себе – я, возможно, думала, что Франсуа оказался не таким смелым и решительным, как Мишель. Мой муж, в отличие от брата, не вызвался добровольно выступить в этот поход с Национальной гвардией. Он мог бы догадаться, что жена не разделяет его колебаний.

Мы с Марселем выехали сразу же после завтрака. Франсуа, видя, что на меня не действуют никакие резоны, в последний момент заявил, что поедет вместе со мной. Но я не согласилась и просила его остаться дома и смотреть за ребенком.

– Если мы увидим разбойников, – сказала я ему напоследок, – мы сумеем с ними справиться. – И я указала на два мушкета, прикрепленных к верхушке шарабана. Я сказала это в шутку, не подозревая о том, насколько близкими к правде окажутся эти слова.

Как только мы проехали Вибрейе, мне пришлось признать, что Франсуа был прав, во всяком случае, в одном отношении – в смысле погоды. Стало ужасно холодно, пошел дождь вперемешку со снегом. Я была тепло укутана, и все равно руки и ноги у меня заледенели, а у Марселя, который пытался что-то разглядеть сквозь потоки дождя, был совсем унылый вид.