Стеклянная невеста

— Пошли, пошли! — торопила она Матвея, нимало не заботясь об оставленных сумках, справедливо полагая, что риск лишиться малоценного имущества, которое приходилось оставлять без охраны, только добавлял изюминку их праздному веселью.

На сером песке пляжа лежали вперемешку бледные, в меру оранжевые и бронзовые тела. Последних было мало; для большинства на этом лежбище солнце было контрабандным товаром — слишком дорогим удовольствием, чтобы потреблять его постоянно.

Матвей посмотрел на загорелые Светины плечи, шелковистую гибкую спину, на ее тонкие городские ножки, на которые — многим, многим! — так приятно было смотреть, и в тот же миг тесная волна вздулась у него под сердцем, и сразу же обожгло всего изнутри…

Но тут они вышли из тени, и солнце вновь навалилось, разжигая тело уже и снаружи; Света побежала к воде, оглянулась и, крича от радости, бросилась в теплую муть воды, куда тут же нырнул и Матвей.

Уже вторая неделя пошла с того дня, как, получив от Атаманши задание оберегать племянницу, он спас ее. С тех пор они, кажется, не разлучались. Если не считать ночные часы; к вечеру добросовестно доставив Свету домой, Матвей уезжал, испытывая тягостное чувство, что обкрадывает и себя, и ее. Нечто подобное ощущала и Света, но она в мыслях не заходила так далеко, и, наслаждаясь каждым мгновением общения с ним, считала, что все идет как надо. Может быть, не совсем хорошо, как мечталось ей наедине, но все же как надо.

Сейчас они плавали среди других тел, не замечая никого вокруг; в яркой паутине солнечных бликов их глаза могли разглядеть только друг друга. Воздух, несмотря на полуденный жар, был насыщен свежестью, неощутимым присутствием страсти, влажностью ускользающих рыбешек, беспокойным полетом ласточек. Их окутывала неосязаемая вуаль немых звуков, завораживала музыка их крови, томительное ожидание того, что все равно должно случиться.

Наплававшись до усталости, они вышли на берег. Взявшись за руки, пошли бродить по лесу. Свернули от проезжей дороги, где иногда замечались медленно проезжавшие корпуса машин, и скоро оказались среди розоватых чешуйчатых стволов сосен, изредка перемежавшихся зарослями высоких и тонких рябин.

Они молчали, изредка поглядывая друг на друга, ощущая себя через ладони — сначала влажные от речной воды, теперь влажные от жара, овладевавшего ими. Изредка они встречались глазами, читая во взглядах друг друга желание. Света вскрикнула: нога, утонувшая в мягком сухом мху, укололась о спрятавшийся сучок; Матвей упал на колени и, держа в ладонях маленькую узкую ступню, пытался разглядеть след укола и не видел. Зато как смотрели на него лучистые глаза Светы!..

Место, где оставили свои вещи, они нашли не сразу — так хорошо кустарник маскировал со всех сторон их розовое махровое полотенце и сумки. Они пробрались внутрь своего убежища и легли рядом. Ограда кустов почти полностью скрывала их. Верховой ветер продолжал с легким скрипом раскачивать верхушки сосен. Истома, овладевшая ими, была почти болезненной. Близко от их убежища двое парней прошли за тремя подружками; девушки нестройно пели песенку, изредка прерывая мелодию взрывами беспечного и здорового смеха. Матвея и Свету никто, конечно, не заметил.

Лежа рядом друг с другом, они постепенно погружались в оцепенелое блаженство любовной муки, а когда она достигла, казалось, предела, Света, все время лежавшая навзничь, перевернулась и легла животом на руку Матвея.

— Какая у тебя гладкая кожа, — сказала она, проведя ладонью по плечу Матвея и словно бы не чувствуя под собой сразу зашевелившиеся пальцы. — А мой живот?.. Он гладкий?

В этот момент его рука, живущая отдельно, нашла то, что искала, и Света так и не сумела досказать начатое: страдальческое выражение появилось на ее лице, и она, вся дрожа, потянулась к его губам…

Безумие, овладевшее ими прямо под жгучим, томительным солнцем, отпустило не сразу. Все уже кончилось, дыхание их шумно соединялось, она изо всех сил руками и ногами продолжала удерживать его, но уже реальность всех трех измерений ударила по нервам, и сразу же еще громче стал щебет ласточек, сильнее включилось солнце, синее небо пуще закружилось вместе с соснами. Повернув голову, Света увидела в просвете кустов два серьезных, завороженных увиденным детских личика, которые, будучи обнаруженными, немедленно исчезли, навсегда оставшись в отретушированной памяти символом того блаженного дня.

Глава 36 ПОРА ЗАНИМАТЬСЯ ДЕЛОМ

В один из дней позвонил Граф. Отчетливый, твердый, немного насмешливый голос коротко отзвучал в телефонной трубке, но остался в голове, продолжил свою тайную работу.

— Пора, солдат, начать заниматься делом. Хватит ходить вокруг да около. Вечером Атаманша тебя ждет. Она после десяти будет, так что и ты подтягивайся.

Матвей медленно положил трубку, Света вопросительно смотрела на него. Они были у нее дома. Так как его хозяйка принципиально была против того, чтобы он приводил женщин домой, тем более оставлять на ночь, а отец Светы удачно улетел в очередную командировку, они находились здесь почти постоянно. Граф, конечно, знал, что Матвей у Светы. Или же позвонил случайно? Рискнул и попал.

Матвей посмотрел на Свету. Неделя, прошедшая с того дня в Серебряном Бору, когда судьба соединила их, прошла как во сне. Все это время мир вокруг них изменился совершенно: все стало чище, яснее. Еще несколько раз они были в Серебряном Бору, и, хотя в прежнее безумие не впадали, продолжали плыть в безрассудном забытьи, ощущая свое радостное единство с деревьями, травой, водой — со всем сущим вокруг.

Голос Графа, коротко прозвучав, начал свою разрушительную работу. Если бы не задание Атаманши и Графа, смог бы он с ней соединиться?.. Можно ли и дальше надеяться на счастье в будущем, если оно замешано на приказах начальства?.. Туман сомнений делал зыбким окрепший было мираж: блаженство рая существует в сказочных грезах, наш мир основан на зле, подлости и крови… на деньгах и приказах начальства.

Света с тревогой следила за Матвеем, не понимая, что с ним происходит. Она обнимала Матвея, крепко прижимая его к своему телу, живущему с некоторых пор только вместе с ним, и он ненадолго становился прежним. Но тайная работа теней делала свое дело — в закоулках сознания уже ткалась паутина мыслей о скользкой вине и не отработанном счастье.

— Я поеду с тобой, — сказала Света так, чтобы это прозвучало окончательным решением. Она все еще не могла понять, что встревожило его.

Матвей хотел воспротивиться, не зная сам почему, но она была решительна. Стала быстро собираться и скоро вновь вся ушла в выбор наряда. Ей все последние дни хотелось выглядеть особенно красивой, она вновь и вновь желала упиваться тем восхищением, которое видела в зеркале его глаз. Но сейчас ее также тревожило сомнение, поселившееся в нем после звонка Графа. Она не понимала, чем оно вызвано.

Летний день долог. Сумерки долго висят над городом, не уступая ночной тьме, — ближе к ночи все серо, тускло, даже огни витрин и фонари на столбах, кажется, едва отмечают свое существование. Шум мотора такси, в котором они ехали, терялся среди тысяч шумов ночного города, которые вползали в открытые окна машины. Они проехали по набережной. По воде медленно плыла баржа. За испуганной кошкой вдоль парапета пробежали два пса.

Возле клуба было полно машин. Ярко освещенная скрытыми за бетонным козырьком лампами, парила над крыльцом толстая позолоченная русалка. Негр Петя суетился возле прибывавших гостей. Костя, лениво курящий возле входных дверей, смотрел на подходивших Матвея и Свету. Пожимая протянутую руку и одновременно гася окурок сигареты о колонну, он сказал:

— Ты, Светка, прямо цветешь последние дни. Если так дело и дальше пойдет, отобью я тебя у парня. Нечего ему тут делать, знаком без года неделю, а уже, вишь, каков!

— Раньше надо было пытаться. Теперь уже поздно, — подхватила шутку Света.

— Раньше смотреть не на что было. Привыкли дитё видеть, а ты уже взрослая. — Он посмотрел на Матвея: — Тебя начальство желают видеть. Граф просил передать, чтобы ты сразу к Атаманше шел.

— Не знаешь зачем?

— Не знаю, парень, — сказал он и посмотрел на Свету. Располневшее от сытой жизни лицо его ничего не выражало.