Стеклянная западня (сборник)

Им потребовалось немало времени, чтобы пересечь этот круглый зал. Снова Берк отворил дверь, и снова они видели перед собой техническую аппаратуру. Вокруг сплетения из динамиков, микрофонов и экранов расставлены табуреты. Помещение было пустым. Берк опустился на один из табуретов, Борис сел рядом.

— Тут некогда было место действа папы Джо. Отсюда он правил своей империей. Здесь он узнавал все, что могло ему повредить или принести пользу. И действовал соответственно. Папа Джо действительно был, но он уже давно мертв. В отличие от многих других могущественных мужей он позаботился о своих последователях и отобрал их так, что они продолжали дело в его духе.

Они помолчали какое-то время. Потом Борис сказал:

— Значит, вот он, ключ к власти.

— Да. Нам удалось захватить командный пункт. Тем самым революция была окончена, потому что тот, кто здесь сидит, тот и управляет миллионами людей. Мы знаем, по какому принципу работал папа Джо. Идеалы, которые он внушал, основывались на принципе потребления. Ему было полностью безразлично, увеличивалось ли загрязнение воздуха в его стране, портилась ли вода, истощались ли сырьевые источники. И постепенно дело дошло до того, что государство очутилось на грани разрухи. Чтобы продлить существование, требовалось расширение сфер влияния — новые люди, новые средства власти, новые источники сырья. И тогда вся игра, но в большем объеме, еще какое-то время продолжалась бы. Борис, в тот раз вы всерьез намеревались выступить в пользу этой системы и открыть ей двери в нашу страну?

Борис размышлял с минуту. Потом сказал:

— Не думаю. Пока я был в здравом уме, я успел заметить, что в этой системе фальшиво. Моя ошибка в том, что я сравнительно рано дал себя «повернуть». Это началось еще до «крещения». Они применили старые, проверенные средства — и я клюнул на них. Я был слишком самоуверен. — Он колебался, не спросить ли о Джин, но не сделал этого.

— Они овладели манипуляцией до полного совершенства, — добавил Берк. — Их метод был такой: они проникали в психику и формировали волю по своему вкусу. Они украли у человека свободное волеизъявление. Лишили его достоинства. Конечно, это не лучший способ — в чужой стране способствовать перевороту. Но мы должны были это сделать. — Неопределенным жестом он показал на сложное сооружение, когда-то служившее мозгом этой системы. Теперь оно было мертво — выключено. — Нам придется начинать с самого начала. Я надеюсь, вы опять примете участие, ван Фельдерн. То, что вы сделали, пошло на пользу нашей стране, знали вы об этом или нет. Я могу сообщить вам это от имени нашего президента. Он надеется, что свои знания вы примените здесь, в этой стране.

— Применить здесь? — спросил Борис, смущенный. «Почему бы и нет», — подумал он. Он болел целый год, но теперь был снова здоров. Он снова был активен, как прежде, и сильнее, чем когда-либо прежде, он верил в правильность своих принципов: «…развивать духовные силы… вести людей к осознанному познанию мира… и этот мир поддерживать и охранять, пока есть возможность».

— Я согласен, — сказал он. — Если я могу оказать действенную помощь, я готов. Прекрасная задача: вернуть людям свободу! — Помедлив, спросил: — С чего мы начнем?

— Сначала мы разрушим этот центр. Этот памятник позору человеческого общества. Любое напоминание о папе Джо должно быть стерто с лица земли.

Борис провел пальцами по клавиатуре, находившейся перед ним. Загорелся красный индикатор — устройство еще было готово действовать. От этого передатчика зависели миллионы мозгов. И во всех в них глубоко укоренилась вера в папу Джо. Будет нелегко лишить их этой веры. Но еще труднее будет сообщить им веру во что-то другое — в то, что не было таким благоразумным, как «рай на земле».

Но неисчислимые люди в остальных частях света… Люди, которые требовали благосостояния, требовали работы, хотели извлекать выгоду из богатства. Каких усилий стоило убедить их в том, что было лучшим для них! Сколько неприятностей возникало с теми, кто был упрям, не поддавался обучению или оказывался просто глуп! С этими нерешительными, близорукими массами он имел дело всю свою жизнь…

Еще погруженный в размышления, он нажал на очередную клавишу: вспыхнуло световое табло, из динамика послышался ровный фон. Он поднес микрофон ко рту и услышал собственные слова: «Папа Джо мертв. Он больше не поможет вам. Его лозунги были фальшивыми. Но есть другие ориентиры для счастливого человечества… Сохранить источники сырья… себя добровольно ограничить… довольствоваться достигнутым… помнить о духовных ценностях…»

Зрелище

Рев стотысячной толпы оглушал. Он доверху наполнил гигантскую чашу стадиона и теперь бился прибоем в ее края, захлестывая верхние галереи и отражаясь от прозрачного куполообразного покрытия. Чудовищной силы глухой рев, способный вызвать колики, разнообразили отдельные выкрики, свист, женские взвизги, рыдания — неконтролируемые проявления экстаза, безумные, пьянящие, ударяющие в голову. Спастись было невозможно, это настигало любого, оставалось реветь и визжать вместе с толпой, растворяясь в стихии высвобожденной первозданной агрессивности.

Альф Фишер стоял далеко наверху, у края южной башни, с незапамятных времен определявшей облик города, в закрытом для публики секторе. Облокотившись на перила, он глядел вниз, на арену. Клубы песка взметались над нею. В смертельной схватке сцепились там два существа. Одно походило на гигантского змея, сплющенное его тело было метров двадцати в длину. Оружием змея было нечто, издали похожее на огромный кривой клюв, им он разил направо и налево, словно гарпуном, хвост заканчивался у него острой иглой, и этой иглой он стремился пронзить противника. Потому-то он и бился на песке, словно выброшенная на берег огромная рыбина, подпрыгивал высоко вверх, свиваясь кольцами, и падал стремительно вниз, похожий на гигантскую подкову.

Второе животное представляло летающих ящеров, ему слегка подрубили крылья, чтоб не взлетел под самый купол. Он орудовал когтями и зубами; когда гигантская его пасть хватала пустоту, это звучало как выстрел.

Схватка шла с переменным успехом. Летели в разные стороны куски рогового панциря, оранжевая студенистая масса сочилась из оставшейся незащищенной плоти, коричневая, с оттенком ржавчины кровь пятнами выделялась на песке. В конце концов устрашающие челюсти все-таки сомкнулись на шее у змея. Тут же, словно электропилы, заработали ряды огромных зубов, и когда ящер выпустил наконец своего противника, голова безжизненно отвалилась от все еще извивающегося, сплющенного тела.

Альф шумно перевел дух. Три дня назад вернулся он после долгих странствий на Землю, и казалось, что за многие годы выработался уже некий иммунитет к подобным зрелищам, новый, более трезвый взгляд, несмотря на все былые восторги, взгляд более рассудочный и критический. Но сейчас он понял, что зрелище захватило его, как прежде, когда вместе с воспитателем и школьными товарищами он теснился где-нибудь поближе к арене, со всех сторон зажатый толпой. Так же бешено заколотилось сердце, то же оцепенение сковало его, тот же восторг сопричастности величайшему приключению в мире. С тех самых детских лет не было у него иной цели в жизни, как стать гладиатором, достичь высшей ступени геройства в их вялом, лишенном противоречий мире. У него все было иначе, не как у других ребят в интернате, мечтавших стать капитанами межпланетных кораблей, пилотами-испытателями, разведчиками неведомых планет. И у него мечта эта возникла непроизвольно, из будоражащих ум переживаний, под воздействием увиденного, но он не сразу уступил безумным своим помыслам, поначалу просто испугался — ведь это значило желать почти невозможного! Со временем, однако, идея все больше вызревала в нем, и он принял решение, наметил ближайшие задачи. С тех пор он твердо шел по однажды избранному пути, шаг за шагом приближаясь к поставленной цели, не оглядываясь по сторонам, непоколебимо. И вот он на финишной прямой. Сегодня будет принято решение…

Перерыв закончился; фанфары дружно протрубили их гимн — гимн гладиаторов. Настал черед последнего, завершающего действа, кульминации всего зрелища — поединок между человеком и чудовищем. Ярчайшее утверждение человеческого бытия, древняя и юная драма истории рода, вечная, как отчаяние и надежда, бесстрашие и страх, победа или смерть.

Раздался рык из брызгающей пеной пасти, и чудище о шести ногах стремительно вонзилось в арену: конусообразная голова, длинный ряд зубов, прячущихся в мясистой пасти, выпуклые фасеточные глаза, ощетинившееся оперение. Это был гигантский тапир из болот Герона-4, очень далекой планеты; через расстояние в сотни световых лет доставлен на Землю, дабы здесь под ударами электрического кнута, лучами лазерного пистолета и разрывными пулями испустить дух в поединке с человеком. Монстр был около десяти метров в длину; пригнувшись, он удивительно быстро несся вдоль ограждения, время от времени останавливаясь и выпрямляясь, при этом тапир перебирал в воздухе передними ногами, словно собираясь боксировать с тенью. Там, где пробегало чудовище, зрители невольно подавались назад, близость животного внушала ужас, хотя все хорошо знали, что арену отделяет от зрителей гравитационный щит, прозрачная, но абсолютно непроницаемая преграда, служащая прекрасной гарантией безопасности публики. Еще более важным, хотя и в прямо противоположном смысле, было это ограждение для гладиатора: он вынужден рассчитывать только на свои силы, он находился, хотя на него устремлены были взгляды многочисленных зрителей на трибунах и перед телеэкранами, в собственном, замкнутом и отрезанном от окружающего, мире, в этот мир никто не мог проникнуть, и помощи ждать было неоткуда. А ведь немало было и тех, кому помощь очень бы пригодилась!