Стеклянные книги пожирателей снов
Шрифт:
Еще его называли Чань, оттого что в молодости он получил удар кнутом по переносице и глазам. Он ослеп на три недели, а когда зрение все же вернулось к нему, то увидел, что обзавелся грубыми шрамами, которые пересекли уголки его век, а со временем стали выступать над ними, будто кто-то изуродовал его лицо ножом, превратив в карикатуру на косоглазого злобного китайца. Как следствие этого удара, его глаза стали чувствительными к свету, быстро утомлялись. Если ему доводилось прочесть что-нибудь длиннее газетной страницы, у него начинала болеть голова, и унять эту боль удавалось — в чем он неоднократно убеждался на практике — только с помощью глубокого опиумного сна или же, если опиум был недоступен, алкоголя. В любое время дня и ночи он носил очки с круглыми темными стеклами.
Новое имя он принял далеко не сразу — сначала так его называли только чужие, потом и он сам стал им пользоваться. Он прекрасно помнил тот
Удар кнутом повредил ему и носовую перегородку, а потому он почти не ощущал запахов. Отвлеченно он понимал, что доходный дом, в котором он снимает комнату, куда хуже, чем ему представляется, — он видел неподалеку сточные коллекторы, и логика подсказывала ему, что полы и стены должны быть пропитаны зловонием. Но это не доставляло ему особых неудобств. Его мансардная комната была дешевой, изолированной, в нее можно было попасть с крыши, и, самое главное, находилась она вблизи громадной Библиотеки. Что же касается запаха его тела, то он ограничивался еженедельными посещениями славянских бань около Седьмого моста, где пар смягчал раздражение вечно красных кругов под его глазами.
Кардинал Чань был завсегдатаем Библиотеки. Он чувствовал, что именно знание помогает ему опережать конкурентов, — потому что жестоким может быть кто угодно, а проявлять жестокость со знанием дела не каждому дано. Больное зрение мешало ему проводить долгие часы за исследованиями. Вместо этого Чань знакомился с библиотекарями, вел с ними долгие разговоры, расспрашивал о круге обязанностей каждого, о текущей расстановке фондов, расположении книг в хранилищах и планах новых поступлений. С бесстрастной, но неутомимой настойчивостью вел он долгие разговоры на интересующие его темы с библиотекарями, и таким образом ему удалось, не прочтя ни одного слова, узнать многое из того, что ему требовалось. Хотя он и наведывался в эти мраморные залы чуть не каждый день, чаще всего Кардинала Чаня можно было увидеть в коридорах, которые он в задумчивости мерил шагами, бродя в полутьме между стеллажей или обмениваясь с тоскующим, но профессионально терпеливым хранителем зала замечаниями о том или ином томе «Полного свода родословных изысканий», в которые ему, может быть, понадобится заглянуть чуть позже в этот же день.
До происшествия с кнутом и молодым аристократом, который и нанес этот удар, Чань был вечным студентом, а это означало, что бедность не беспокоила его, а потребности — тогда по необходимости, а теперь по привычке — были невелики. Хотя он окончательно расстался с прежней жизнью, ее образ наложил на него свой отпечаток, и часы его обычного сурового распорядка дня были поделены между Библиотекой, кофейней, посещением клиентов, поездками по их поручению, банями, курильней опиума, борделем и попытками (часто с применением угроз) получить плату за уже проделанную работу, что нередко подразумевало внезапный визит к нанимателю. Его борьба за собственное существование характеризовалась периодами активной деятельности и довольно длительными промежутками как бы впустую потраченного времени, занятого праздными размышлениями, наркотическими грезами и заведомыми пустяками.
Если же что-то выбивало его из этой привычной колеи, то его разум начинал беспокойно и лихорадочно метаться. Одним из регулярных источников успокоения была для него поэзия. Предпочитал он современных поэтов, чьи стихотворения были достаточно короткими. Он обнаружил, что если читать мало, а потом долго сидеть с закрытыми глазами, обдумывая прочитанное, то можно скоротать массу времени. Как раз на такой манер он и занимал себя новыми переводами Линча из «Персефоны» (фрагменты поэмы были обнаружены при раскопках в Фессалониках), когда поднял голову и увидел ту женщину в поезде. Лежа на своем тюфяке, он улыбнулся при воспоминании об этом, потому что прочитанные им тогда строки («принцесса свергнута / Она — невеста ада»), казалось, точно описывали существо, представшее перед ним. Грязное пальто, забрызганное кровью лицо, растрепанные волосы, пронзительный взгляд — встреча с такой сильно помятой красотой показалась ему воистину впечатляющей, даже поразительной. Тогда он решил не вмешиваться, пусть, мол, это происшествие останется как оно есть, но теперь, вспомнив следы, прочерченные слезами на ее грязных щеках, он начал подумывать о том, чтобы разыскать ее. Прикинув, Чань решил справиться в борделе — не может быть, чтобы хоть кто-нибудь не заметил новой шлюхи, так изгвазданной кровью.
Серый свет за окном напомнил ему, что он заспался позже обычного. Он поднялся, ополоснул лицо в тазу, потом усердно отерся старым полотенцем и решил, что вполне может обойтись
без бритья еще один день. Поколебавшись несколько мгновений, он решил ополоснуть рот соленой водой, сплюнул в горшок, пописал туда же, а потом вместо расчески прошелся по волосам пятерней. Его вчерашнее белье было еще достаточно чистым, и он, надев его, заново повязал черный галстук, в один из карманов пальто засунул свою бритву, в другой — тоненький томик «Персефоны», потом надел очки, потому что даже такой слабый свет причинял боль его глазам, взял свою тяжелую с металлическим набалдашником трость и запер за собой дверь.Время только-только перевалило за полдень, но узкие улицы были пусты. Чаня это не удивило. Много лет назад этот район считался престижным — ряды шестиэтажных доходных домов выстроились у берега, неподалеку от городского парка, но все возрастающее зловоние реки, ночной туман и совершающиеся под его покровом преступления привели к тому, что владельцы стали сдавать жилье внаем задешево. Дома с изящной лепниной были перестроены, разделены перегородками на сотни клетушек — теперь сюда вселялись обитатели, принадлежащие совсем к другой касте, к касте личностей сомнительных, к каковой принадлежал и он сам. Чань прошел два квартала на север — в сторону, противоположную его маршруту, чтобы купить утреннюю газету, сунул ее, не читая, себе под мышку и повернул назад к реке. Изначально «Ратон марин» была таверной — и до сих пор функционировала в этом качестве, но днем там подавали кофе, чай и горький шоколад. Таким образом таверна расширила ассортимент услуг, предлагая желающим место, где можно было засесть, с одной стороны, на виду, а с другой — оставаясь невидимым, в ожидании того, кто нужен тебе или кому нужен ты.
Кардинал уселся за столик в полутемном главном зале, подальше от света открытого перехода, и заказал чашечку самого черного и острого южноамериканского шоколада. Сегодня утром он ни с кем не хотел говорить, по крайней мере пока. Он хотел полистать газету, а на это требовалось время. Он разложил ее на столике перед собой первой страницей вверх и скосился так, чтобы видеть только самые крупные шрифты, щадя по возможности глаза от ненужных текстов. Таким образом он просмотрел заголовки, быстро разобрался с международными трагедиями и скандалами, погодой, болезнями и финансовыми проблемами. Он протер глаза и набрал полный рот горячего шоколада. Горло у него перехватило от горечи, но все равно он почувствовал, как все его ощущения обострились. Он вернулся к газете, перешел к местным новостям, настраивая себя на более мелкий шрифт, и наконец нашел то, что искал. Чань сделал еще один укрепляющий глоток напитка и погрузился в плотную колонку текста.
Исчезновение полкового героя.
Сообщается, что полковник Артур Траппинг, командир Четвертого драгунского полка, орденоносец, герой осады Франкской крепости и сражения у Рокраальского водопада, не явился сегодня к месту службы. Отсутствует он и у себя дома на Адриан-Сквер. Отсутствие полковника Траппинга было замечено во время официальной церемонии присвоения Четвертому драгунскому полку звания «Собственный его высочества» и передачи ему функций по защите дворца, сопровождения высоких лиц и обеспечения безопасности правительства. На церемонии место полковника Траппинга занял адъютант-полковник Ноланд Аспич, принявший официальный приказ о новых обязанностях от герцога Сталмерского, которого сопровождали представители дворца. Несмотря на озабоченность, выраженную на самых правительственных верхах, власти так и не смогли обнаружить пропавшего офицера…
Чань закончил читать и протер глаза. Заметка сообщила ему все, что его интересовало, или все, что ему нужно было знать в настоящий момент. Либо правду скрывают, либо факты и в самом деле пока остаются неизвестными. Он не мог поверить, что перемещения Траппинга представляли собой такую уж тайну — ведь он-то сам без особого труда выследил его, — но за прошедшее время могло произойти всякое, изменившее то, что представлялось ему фактами. Он вздохнул. Хотя его участие на этом должно бы закончиться, существовала высокая вероятность того, что для него это только начало. Все будет зависеть от клиента.
Он уже собирался перевернуть страницу, когда его внимание привлек еще один заголовок. Погиб некий провинциальный аристократ — лорд Тарр, о котором он, Чань, никогда прежде не слышал. Чань принялся читать и узнал, что недомогавший Тарр был найден в своем саду, с разодранным горлом. Хотя рана и могла быть нанесена диким хищником, теперь возникли подозрения, что рваные края лишь имитировали волчьи укусы, дабы скрыть глубокий разрез, сделанный лезвием. Проводилось расследование, а расследование может затянуться… Чань, взяв чашку, подумал, что именно поэтому у него хватает заказов. Никто не любит ждать.