Стеклянные тайны Симки Зуйка

– Эй, Зуёк! Тормозни на минутку!

Симка «тормознул». Оглянулся. Фатяня подошел. Высокий, костлявый, странно потоптался рядом.

– Ты… это… Просьбочка к тебе одна… Можешь помочь?

Ага, вот оно! А Симка-то, глупый, размяк, думал, что Фатяня лечит без всякой выгоды…

– Ну… я могу. Если смогу…

– Да ты не бойся, дело-то вовсе ерундовское. Только не говори никому, а то подумают, что я совсем… того этого… – Фатяня крутнул пальцем у виска.

– Я не скажу… а что надо-то? – Стало и страшновато, и любопытно.

– Сегодня к трем часам понесу документы в училище. Новое открыли, при судостроительном заводе… Ну, известно, какие у меня документы. Седьмой класс-то я закончил, да только там еще справки и характеристики всякие нужны, а сам понимаешь, что у меня за характеристики… Дядька мой, брат отца, он на заводе в управлении, обещал похлопотать, но сказал: «Точно не обещаю. Начальство будет смотреть и решать». Ну вот, сегодня я и пойду на беседу. Это не совсем экзамен, но вроде того… Врубаешься в суть?

Симка кивнул, хотя не очень врубался.

Фатяня совсем по-ребячьи ковырнул брезентовым башмаком тротуар. Выговорил:

– Я это… вообще-то не суеверный, но тут, говорят, есть одна верная примета. Чтобы на экзамене все было нормально, надо такое… в общем, надо, чтобы кто-то ради того, кто сдает, макнул палец в чернила и не смывал, пока экзамен не кончится… Может, это и глупость, но я слыхал, что помогает… А ты не слыхал?

– Не-е… Я слышал, что надо новенькую денежку, нынешнего года, в ботинок положить. Лучше всего двадцать копеек. Я так и делал на контрольной по арифметике. И помогло…

О том, что главным образом помогла мысленная музыка, боевая песня «Легендарный Севастополь», Симка говорить не стал.

– Всякому свое… А мне вот палец… Русский когда сдавал, его один… одна знакомая мизинец в чернилку макала. И помогло. Да потом я с ней малость поссорился. А надо, чтобы тот макал, кто на тебя никакой обиды не держит. Ты ведь ко мне ничего не имеешь?

Симка так мотнул головой, что фуражка крутнулась и осела на уши. Никакой обиды на Фатяню у него никогда не было.

– Я макну! Трудно, что ли!

– Ты не думай, что я это за пятак прошу. Я уж потом подумал, что хорошо, если ты…

Симка теперь и не думал, что эта просьба – за пятак. Ясное дело, мается Фатяня от беспокойства и неизвестности.

– Я макну, честно! Ты не бойся! По самый корешок!

– Да не надо по корешок. Можно по первую костяшку. И сразу замотай, будто порезал, чтобы никто не спрашивал… Только не позднее трех, ладно?

– Ладно! Какой палец макать-то, на какой руке?

– Какой хочешь. Лишь бы обязательно.

– Я обязательно, не сомневайся… Только знаешь чего?

– Чего?

– Ты… в этой рубахе в училище лучше не ходи. Скажут – вот стиляга явился. Тогда и палец не поможет.

– Само собой! В белой пойду, как юный пионер… А в училище форму дают знаешь какую? Не как в обычной ремеслухе, а флотскую. Судостроители потому что. А можно, говорят, и на матроса выучиться и даже в мореходку оттуда пойти, если занимаешься нормально…

– Зд о рово! – одобрил Симка, хотя и не был уверен в будущем прилежании курсанта Вовы Фатунова.

– Еще бы не здорово!.. У тебя, видать, к флотскому делу тоже есть притяжение? Вон сколько якорей…

Якорей было три. Два скрещенных – на фуражке, третий, с наложенным на него штурвалом, приделан к пряжке школьного ремня, продетого в петли потрепанных (но зато заграничных) штанишек, которые в нынешние времена назывались новомодным словом «шорты».

Симка повел плечом: может быть, мол, «имею притяжение», но чего об этом говорить.

Фатяня хлопнул его по этому плечу.

– Договорились, значит?

– Железно… Ни пуха, ни пера!

– Само собой, к черту. Не обижайся.

– Да что ты! Ну, пока!

– Бывай…

И они разошлись.

Шагов через двадцать Симка оглянулся. Фатяни уже не было, свернул на Запольную. Симка шагнул еще, еще… и снова остановился. Можно, конечно, опоздать в больницу, но… Он с торопливым прихрамываньем вернулся к зловредной рейке. Выпрямил, прислонил ее к брусу. Торчавший гвоздь заупрямился, не хотел лезть в прежнее гнездо. К счастью, за штакетником, в густых одуванчиках, притаился обломок кирпича. Этим обломком Симка вколотил гвоздь и выпрямился. Теперь не будет на душе опасения. А то вдруг кто-нибудь вроде Симки побежал бы тем же путем и тоже – бряк ногой! Или еще хуже: если еле научившаяся ходить кроха вроде Андрюшки…

Вода и огонь

Симка вышел на взгорок, с которого виден был плоский берег с Заречной слободой и уходящие к горизонту дали. Они поблескивали озерками и старицами, курчавились рощами, зеленели лугами и пестрели рассыпанными в зелени деревнями. Над этим простором висели несколько пухлых желтых облаков.

Неподалеку глубокий лог, что тянулся на задах Нагорного переулка, соединялся с рекой. Соединялась с ней и речка Туренька, журчавшая на дне лога. По имени этой речки и был назван город, в котором все свои одиннадцать лет прожил Симка Стеклов.

У большой реки тоже было имя, но его почему-то называли редко, обычно говорили просто «река». Даже пристанская станция железной дороги называлась «Река». А город назывался Тур е нь. Имя женского рода…

Симка спустился по расшатанным ступенькам к Речному проезду, прошагал по мосту через лог (высоченному, Туренька далеко внизу) и вышел на другой мост – ведущий через реку.

Это было старое сооружение на обитых досками опорах. Его венчали две решетчатые фермы из косых балок. Под фермами неспешно двигались туда-сюда грузовики и порой проползал рейсовый автобус. Недавно в Турени построили еще один мост, из бетона и железа. Однако одного моста – даже широкого и современного – было мало. Поэтому деревянный старик по-прежнему кряхтел и трудился изо всех сил.

Правее и левее ферм тянулись дощатые настилы для пешеходов. С перилами. Перила были прочные, из крепких брусьев, а настилы жиденькие, в один слой. Между щелями далеко внизу видна была желтоватая вода. Лучше шагать побыстрее и не думать, какая хлипкость отгораживает тебя от воздушной пустоты и текучей глубины… Симка и не думал! Уж под ним-то, легоньким, как бумажный солдатик, доски никогда не проломятся. Да и привык он к мосту, к его высоте – последние три недели каждый день топал туда и обратно. И сейчас он поглядывал вниз и вдаль без всякой боязни.