Степь

– Падре Патрик хороший человек, священник и добрый христианин.

– Не сомневаюсь. Не смотри на меня так, сын мой. Я ведь не просто инквизитор, я еще и человек с большим жизненным опытом, а потому имею свое суждение. Да, он не еретик, но то, что он делает, может привести к расколу Церкви, так как он весьма влиятелен и имеет много учеников и последователей, а вот это не может пойти на пользу людям. Мы со всех сторон окружены врагами, и только в единстве наша сила.

– Ну не столь уж люди и едины.

– Да, люди частенько проливают кровь друг друга, это происки дьявола, смущающего наши души. Но когда опасность исходит от орков, люди объединяются и встают в едином строю, потому что нас объединяет одна вера, и именно в ней наша сила. Если будет иначе, нас просто уничтожат по отдельности, и это произойдет неминуемо, если будет раскол в Церкви, потому что и люди разделятся на два лагеря, а значит, не станет того, что нас объединяет. Но самое страшное то, что это будет только первым звоночком, потом появятся новые учения – и так будет продолжаться, пока между разными людьми не встанет пропасть. Люди и без того, поддавшись искушению, разделились на разные государства. Так что хотя падре Патрик и не еретик в прямом смысле этого слова, он опасен для паствы, потому как путь, выбранный им, сам по себе ересь. Вот так.

Что тут скажешь. В словах инквизитора чувствовалась железная логика, и по большому счету она была верной, но вот что-то не срасталось. Андрей чувствовал это, но мозаика никак не хотела укладываться в целостную картину. Вроде все правильно, все логично, но чувствовал он, что и этот путь, выбранный Церковью, неверный, но что именно неправильно – это оставалось непонятным. Впрочем, он не собирался переделывать этот мир, да и кто он, чтобы прочить себя в реформаторы. Да, он поклялся, что инквизиция заплатит за все. Однако за что именно должна была заплатить инквизиция? За то, что не давала ему жить тем укладом, к которому он привык? Но здесь уже сложился свой уклад, и он со своим мировоззрением просто не вписывался в него. За то, что он был вынужден убить мальчика? Но ведь он спасал себя и людей, которые хотя и не по его приказу, но ради него пошли на преступление: вышли бы на них – под следствие угодили бы все, тут уж сработала бы корпоративность, и они никого не пожалели бы.

По сути, Церковь в этом мире выполняла роль раствора, скрепляющего взаимоотношения людей, а инквизиция была цементом в этом растворе, каленым железом выжигая все инакомыслие. Но в то же время, несмотря на это, именно Церковь не давала развиваться науке, и за прошедшие столетия в укладе людей ничто не изменилось – они попросту замерли на одном месте, время в этом мире словно остановилось. Благо ли это? Однозначно нет. В силах ли он изменить что-либо? Тоже нет. Изменить что-либо могли только сами люди. Подтолкнуть их? А оно ему надо – взваливать на себя такую непосильную ношу, тем паче что путь этот опасен, и именно те, кому он хочет помочь, будут возбужденно вопить, когда он окажется на костре?

Мудрецы говорили, что жизнь без цели лишена смысла. А разве у него нет смысла в жизни? У него родился сын: чем не смысл существования – позаботиться о своем потомстве? Он вообще считал, что самое главное – это именно дети, ибо только они останутся после нас в этом мире. Подумать о тех людях, которые стали ему близки в этом мире. Чем не смысл жизни? Он не претендует на роль мессии, его запросы куда более скромны. Как говорил Абдулла в «Белом солнце пустыни»: «Хорошая жена. Хороший дом. Что еще надо, чтобы встретить старость?» – по большому счету ничего и не надо.

Но нужно было еще и выжить в бесконечных схватках, на которые он был попросту обречен, – таков уж был этот мир. Хочешь жить – сражайся, не хочешь сражаться – живи простой и незамысловатой жизнью, но будь готов к тому, что кто-то за тебя решит, как тебе быть дальше, – оставаться свободным или в один прекрасный день оказаться в рабстве, при удаче дожить до старости и скончаться в своей постели или сгореть на костре по малейшему подозрению либо оказаться в орочьем котле. Даже если мирно уйти из этого бренного мира, состарившись, то не останется никакой уверенности в том, что такая же судьба достанется и твоим потомкам. Да что там потомки – у него сейчас не было никакой уверенности в том, что ЕМУ удастся выжить. Чтобы обрести хоть какое-то чувство уверенности, ему не хватало самой малости – нужно было преимущество перед остальными, и оно появилось.

Пневматические карабины великолепно показали себя. Грэг с Жаном смогли-таки довести сырой экземпляр до боевого состояния. Просто поразительно, как за такой короткий срок Грэг сумел достичь таких результатов. Изделие казалось не очень сложным, но это только на первый взгляд: на самом деле нужна была точная подгонка частей и механизмов, потом нужно было добиться того, чтобы оружие сохраняло боевые качества в полевых условиях, и Грэгу все это удалось. Карабины зарекомендовали себя с наилучшей стороны. Сорок два орка были уничтожены мальчишками, которых в обычных условиях перебил бы всего один воин.

– Падре, а что вы скажете о нашем новом оружии?

– Я ждал этого вопроса. Это оружие очень похоже на то, которое было изъято у тебя, сын мой, как меня поставили о том в известность, а оно признано орудием сатаны.

– Только на первый взгляд – на самом деле оно отличается настолько же, насколько лук отличается от арбалета, и даже еще больше.

– В чем же отличие?

– Да во всем. Похоже только то, что оба этих оружия мечут пули, правда, это оружие намного слабее того, что у меня забрали. В остальном они отличаются, и очень сильно.

– Ты хочешь сказать, что их изготовили разные мастера?

– Если вас так хорошо проинформировали, то вы должны знать о том, что то оружие я нашел на орочьем берегу, это же – изготовил германский кузнец. То оружие использует боеприпасы, изготовить которые у нас нет никакой возможности, для этого оружия с боеприпасами сложностей нет, так как пули выталкиваются посредством простого воздуха.

– Откуда тебе известно так много об этом оружии?

– Падре, я ведь пользовался и тем и другим.

– Да, это я как-то упустил.

– Так как вам это оружие?

– Впечатляет.

– А каковы шансы на то, что Церковь одобрит его применение?

– Боюсь, что никаких.

– Хорошо, я задам вопрос иначе. Если на орочьем берегу, я нашел то оружие, то там может оказаться еще. Что мы сможем противопоставить ему?

– …?

– Ничего, – сам же ответил на свой вопрос Андрей. – Это оружие может пробивать любые доспехи, а эти карабины могут уравнять наши шансы.

– А если тот мастер также погиб, как и тот германец?

– Возможно, но о гибели кузнеца мы знаем точно, а вот о неизвестном мастере мы ничего не знаем. Может, того оружия больше и нет, а может, есть.

– Чего ты хочешь?

– Если вы сообщите об этом оружии, то и его заберут. Что тогда мы противопоставим оркам?

– Орки – дикие создания сатаны и не способны создать такое оружие.

– Откуда тогда взялось это оружие?

– Порождение сатаны.