Степень превосходства

Герман, как и каждый, кто работал на Тихой, был знаком с этой проблемой. Биополе планеты, имеющее на экранах орбитальных биорадаров вид окутывающего Тихую тумана красноватого цвета, вдруг начинало вибрировать, шло волнами, как поверхность воды, в которую бросили камень. Иногда волны мощных возмущений обегали всю планету и возвращались к месту «падения камня». Одновременно катастрофически портилась связь. Причем помехи шли на уровне первичных информпотоков, и справиться с этим не всегда могли даже мощнейшие векторные передатчики. Ничего подобного ученые не наблюдали ни в одном из миров земного типа…

Герман очнулся от раздумий, мельком сам себе удивившись. Обычно ему было свойственно совсем другое — меньше размышлять, больше действовать.

А если б наоборот, может, и не торчал бы сейчас в таком дерьме, с ехидством заметил внутренний голос. Мог бы остаться в армии, в которой нет и не предвидится сокращения штатов, в которой нет и не предвидится урезания жалования, и не пришлось бы сейчас ломать голову, как выполнить данное сыну еще три года назад обещание взять его с собой на самое настоящее сафари по Аквилее…

Герман тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли. Он не считал нужным заниматься бесполезным самобичеванием по поводу когда-то принятых решений, даже если они оказались не совсем удачными. А вот поохотиться с сыном на Аквилее, похоже, не получится и в этом году, это правда.

Герман еще раз окинул взглядом ангар. Мерзость запустения — вот как бы он мог коротко охарактеризовать то, что видел. Станция функционировала, но едва ли при этом использовалась десятая часть рабочих мощностей. То же самое, он знал, и на всех остальных двадцати трех станциях системы «СОЗ-Тихая». То же самое на станциях остальных заповедников А-группы. О рядовых природоохранных заповедниках и речи нет — там дела обстояли еще хуже.

Поднявшись на лифте из техблока станции в жилищно-хозяйственный блок, Герман первым делом прошел в душ и долго стоял под струями воды, стараясь расслабиться. Чувствовал он себя не то чтобы плохо, но на сердце было прескверно, и ему не хотелось случайно испортить настроение жене и сыну.

Подходило время обеда. Эвелин уже наверняка на камбузе, готовит что-нибудь вкусненькое. Повезло тебе с женой, смотритель, улыбнулся про себя Герман. Повезло гораздо больше, чем ты того заслуживаешь. Хорошо, что Эрик пошел в нее, а не в тебя… Где он сейчас? Да как обычно — сидит, наверное, на пункте наблюдения или опять гоняет киб-мастера научного отдела по интересующим его вопросам. «Эффект брошенного камня» и прочее… Кажется, информаторий — единственное, что у нас работает с полной нагрузкой, подумал Герман. Эрика давно знали в лицо все научники независимого центра «Тихая», он не раз бывал у них в гостях в большом орбитальном комплексе, и даже заслужил похвалу самого Иванова. Всемирно известный ученый, совершивший за свою долгую карьеру десятки громких открытий, не поленился лично связаться с «Сектором-18».

— Ваш сын, как мне представляется, имеет все задатки талантливого исследователя, — сказал Иванов. — Не мое, конечно, дело вам указывать, господин Левицкий, но на вашем месте я приложил бы все усилия для того, чтобы по окончании общеобразовательной школьной программы отправить Эрика учиться в Институт внеземных цивилизаций — или любой другой, который он выберет. Я лично готов дать свою рекомендацию, а по окончании учебы предоставить Эрику возможность пройти практику здесь, у нас — если только к тому времени все еще буду директором.

— Спасибо, — выдавил удивленный и одновременно польщенный Герман.

— Не за что. Такой энтузиазм и прилежание, как у вашего мальчика, всегда приятно видеть. Что же касается дисциплинированности… — Тут Иванов метнул свирепый взгляд в сторону — на кого-то, кого Герман на экране видеть не мог. — Что касается вопросов дисциплины и корректности исследований, то у него могли бы поучиться многие наши сотрудники со стажем.

Герман вышел из душа и тщательно растерся полотенцем. Мысли о том, что у Эрика, возможно, большое будущее, заметно подняли ему настроение. Сам он был человеком простым, можно сказать — ограниченным, из-за чего втайне страдал. Даже близкие друзья, он знал это, втихомолку над ним посмеивались.

Герман пожал могучими плечами. Что ж, пускай он ограниченный человек. Но в этом мире пока еще есть место людям, подобным ему, простым и прямым, как ровная дорога, с такими же прямыми взглядами на жизнь. Он решал что-то — и делал, не заглядывая далеко вперед, да и не был на это способен. Просто изо дня в день выполнял свою работу. Может, сыну повезет в жизни больше. Надо подумать, где достать денег на институт… И как, черт тебя возьми, ты собираешься отметить его день рождения, решил наконец? Попробуй устроить праздник — и Эрику… и Эвелин. Ей тоже… Уже три года Герман не был в отпуске, и три года они никуда не выезжали вместе. Эвелин отказалась лететь куда-то без него. Эрик сперва летал погостить к родителям жены, но на этот раз не захотел и остался.

Герман прошел по коридору на камбуз. Последний год, когда Левицкие остались на станции совсем одни, они отказались от обедов в кают-компании. Просторное помещение казалось слишком большим, чтобы чувствовать себя уютно. Один из столов, взятых оттуда, поставили прямо на камбузе, организовав «некое подобие семейного очага», как выразилась Эвелин. Она уже была там; Герман подошел к жене, обнял сзади, поцеловал в шею.

— На участке спокойно? — спросила она.

— Вроде да, — ответил Герман, опускаясь на стул.

Оба понимали, что даже с помощью самой совершенной техники невозможно в одиночку контролировать территорию сектора, раскинувшуюся от полюса до полюса, с поперечником в две тысячи километров на экваторе. Невозможно хотя бы просто облететь ее за смену. Качество контроля и при полном составе персонала станции оставляло желать лучшего. В ближайших планах УОП до кризиса было увеличение штатов, а вовсе не их сокращение, закупка дополнительного оборудования, чтобы полностью перекрыть несанкционированный доступ в заповедник. Браконьеров, правда, Тихая не особо интересовала, но случалось, заглядывали и они. Проблему посерьезнее представляли всякого рода экстремалы и любители острых ощущений, которым доставляло истинное удовольствие поиграть в прятки со смотрителями и ребятами из Службы внешнего контроля Комитета по контактам. Немало хлопот было и с научниками Иванова — несмотря на угрозу дисквалификации, они постоянно нарушали все, что можно нарушить, и то и дело норовили сунуть нос в поселения туземцев. СВК, как служба, находилась в зачаточном состоянии, ее команды не были толком укомплектованы ни в одном из заповедников А-группы, и препятствовать незаконной или неэтичной деятельности «очкариков» должны были главным образом смотрители. Короче, забот хватало и раньше, а теперь, когда на каждого смотрителя приходился кусок планеты площадью двадцать пять миллионов квадратных километров, задача из сложной превратилась в нерешаемую.

— Послушай, Герман… — Эвелин на секунду прекратила кухонные хлопоты и замерла, стоя к мужу спиной. — Неужели то, что говорят о сокращении четных секторов, может оказаться правдой?

Герман устало вздохнул.

— Я не знаю, Эви, — сказал он. — Теперь, по-моему, все может случиться. Этот наш новый директор, Василиадис — так, кажется, его?.. Это тебе не Абдулла Шах, он не будет отстаивать заповедник до последнего. Ты заметила, что он так ни разу и не появился ни на одной из станций? Даже на Главной люди видят его от силы раз в неделю. Сидит в кабинете и со всеми общается по связи. Ему на все плевать кроме собственной карьеры. Так что если речь зайдет о новом сокращении штата и консервации станций, Василиадис вряд ли будет защищать в УОП чьи-то интересы, помимо собственных. Сейчас везде так. Принципиальные люди, вроде Шаха, уходят, а их места занимают всякие василиадисы.

Эвелин обернулась.

— Но почему именно четные сектора? — Она смотрела на Германа так, как будто он знал ответ или мог повлиять на решения, принимаемые верхушкой Управления по охране природы.

— Понятия не имею. — Поймав жалобный, почти умоляющий взгляд жены, он встал и обнял женщину. — Да ты не волнуйся так, пока это всего лишь слухи. К тому же закрытие четных секторов еще не означает обязательного увольнения всех, кто работает именно на этих станциях, — добавил Герман, надеясь, что довод звучит убедительно. — Три года назад я был только начальником смены в одном из подсекторов, а теперь я начальник всего «Сектора-18», пусть даже мне и не приходится командовать никем, кроме себя самого да вас с Эриком. Кстати, где он? Что-то не спешит сегодня к обеду.