Степень свободы

Нас, безусловно, глупо не опасаться – пальцев в переплетении, губ в игристом.

Осень – такая девочка – леди Санса – просто мечта любого авантюриста,

Но без автографа Мартина на форзаце.

Путаясь в образах, сложно казаться проще, сложно писать доступно о запрещённом.

Это как будто прятаться в богороще и ощущать условную защищённость,

А представлять толпу, палача и площадь.

Город у нас в раскладе всегда крестовый, осенью опалён, потому опален.

Каждый, кто был вдохновением арестован, перебирая струны случайных спален,

Знает его значенье в игре престолов.

Всё, что могло случиться, уже случилось. Произошло, исполнилось, наступило.

Камера вышла в утро – собрать лучистость, так за чумой выходят во время пира.

Щёлкнул затвор, и на снимке кристально чисто.

После неё

Последнюю ночь забываешь быстрей всего.

По-моему, просто память идёт на помощь,

И ты её с этой женщиной не знакомишь,

Циничной ухмылкой сдерживая зевок.

В число твоих фишек не входит болеть не_той.

Поскольку из гадких утят и простых лягушек

Принцесс не случается. Вскользь помечтаешь в душе,

Вернёшься на землю и выключишь монитор.

Над пропастью сна, там, где луны горят во ржи,

Твой памятный опыт, который нечестно нажит,

Последнюю ночь защищает. Но только нашу.

А после неё не считается, ты не жил.

Последняя ночь чертовщиной не солит внутрь,

Не просит пощады, не клинит тебя по полной.

А первую помнишь, настолько детально помнишь,

Что хочется выпить. И сдохнуть. И всё вернуть.

Солдат удачи

Запах лета

и запах тлена на пороге его исхода.

Амаро

I

запах лета всегда тревожен в ожидании окончанья.

спелый август натянет вожжи так, что прошлое укачает,

в пыль впечатывая подковы ради счастья [давно не метод].

рядом с осенью припаркован, парк наносит её приметы

верноподдаными мазками, устремляясь за новой драмой.

если прошлое отпускает, остальное прижмётся рамкой,

как щекой.

распахнув казарму, убегает солдат удачи

за оранжевыми глазами – в сентябри и немного дальше,

в октябри и немного глубже.

а потом, покорив глубины,

возвращается, самый лучший,

и становится нелюбимым.

II

только пуля хранит солдата, если пулю поймал зубами.

потому как она задаток сентябрей, что верны забаве

измеряться в дешёвых рюмках и словами бросаться в окна.

потому как она, тварюга, в дуло вечности смотрит волком.

но обратно не примет дуло, показательно сплюнет на пол.

девять граммов, а всё же дура, девять граммов, а всё же баба.

по дороге до медсанбата открываются небеса, и

только пуля хранит солдата, если я о нём не писала.

Прободная

Выходя из утра, как из наркоза, допиваешь то, что ещё осталось.

И почти Иванушкой станет козлик.

Но внутри сентябрь, пустота и старость.

Прохудился Бог, засорилась карма. Небеса студёней дамасской стали.

Прободная осень стоит за кадром – ради всех, что губы твои листали

[если сможешь вспомнить – попробуй сверить, а не сможешь вспомнить – забудь, не парься].

Лишь одна волшебно целует веки, лишь одна небрежно ломает пальцы.

Попроси добить тебя и пощады – предложи ей выбор, давно пора бы.

А затем в стихи приходи – прощаться [пусть они рассыпятся на караты –

красота умножится в обречённом]

Но пока в запое, в тумане, в прозе

Отбирает мысли твои девчонка с невозможным именем Очень_Осень,

Завершиться точкой равно кощунству.

Сквозняки измучались на дилемме

И шестым назначили это чувство, не трудясь придумать определенье.

Старше на девять жизней

был же кто-то родиться должен оловянным твоим солдатом.

Ник Туманов

Гнаться за сказками – это стандарт.

Если надумаешь, сделай красиво.

Может прийти оловянный солдат, ржавая фляга полна керосина,

Шрам, ни за что пересекший кадык, в жилистых пальцах – огниво и кремень.

Дверь распахнёт и попросит воды, не замечая твоей наготы

Под безнадёгой цветов в ноябре. И

Нежность заставит себя излучать, неблагодарная. Господи, как же

Сложно признаться: "Ну, ладно, ничья, Ганс Христиан, озорной старикашка!"

Огненной станет живая вода раньше, чем мальчиком станет козлёнок.

Лобное место внизу живота – вечная память невинноказнённых.

Каждый из них, сохранённых в тетрадь, не был ни глуп, ни наивен, ни болен.

Просто однажды пришёл умирать взрослым на поле последнего боя.

Каждого после хотелось создать заново – вылепить, выплавить, выжечь.

Но почему оловянный солдат с ними в сравнении кажется выше,

Кажется старше на целую жизнь, а иногда и на целые девять?

Душу захочется взять и ушить в миг, когда он гимнастёрку наденет