Степной рассвет

— Понял, Иван Олегович. Спасибо.

— На здоровье. А сейчас, иди к Ванину, и договорись о завтрашней отправке пары «Кирасиров» и четырех И-14 в особую эскадрилью Петровского.

Начлет непонимающе уставился на своего командира.

— Чего смотришь так удивленно? Неужели же наши болтуны до сих пор тебе ничего не разболтали?!

— О чем? Это, какого еще Петровского эскадрилья? Это в том смысле, что…

— Да-да, товарищ старший лейтенант, не оговорился я. «Батя» твой из Житомира приехал и служит тут как раз по «цветочной» части. Так что после особого отдела у тебя завтра будет целый день в воспоминаниях с земляками. Все, иди, начлет, еще день не начался, а я уже устал от тебя.

— Есть идти, товарищ майор. И спасибо.

Горелкин глядел в спину уходящего заместителя со смешанными чувствами. С одной стороны век бы не видеть эту наивно-нахальную физиономию, а с другой стороны жаль, что боевое содружество с этим ершистым и талантливым парнем вскоре закончится. Хотя, кто его знает…

***

— Ваше превосходительство. Сообщение от генерала Кобаяси из пункта переформирования вышедших из-за реки частей.

— О чем сообщение?

— Приземлился вражеский самолет с пилотами-тошибу.

— Им удалось?!!!

— Почти удалось, господин генерал.

— Не говорите загадками, подполковник! Что значит «почти»?

— После посадки самолета сработал самоликвидатор. Теперь аппарат не пригоден для полетов.

— А пилоты?!

— Один из них получил две пули из зенитной установки в спину и плечо. Он в сознании и готов давать показания, второй сильно обгорел при взрыве и получил осколочные ранения лица и шеи. Состояние его тяжелое. Оба пилота переданы в ближайший полевой госпиталь. После получения разрешения от врачей мы перевезем их в Хайлар.

— Пришлите мою машину, я выезжаю. И заодно оповестите генерал-лейтенанта Янагито Гендзо. Нам с ним нужно закончить это дело.

— Да, ваше превосходительство.

***

Утром на небольшом кладбище рядом с Тамцаг-Булаком сводная делегация от особого авиаполка и особой эскадрильи провожали в последний путь четырнадцать человек. Вместе с погибшими в позавчерашнем бою бойцами охраны и ОСНАЗа, хоронили единственного погибшего на аэродроме пилота Максима Юркевича из эскадрильи Кольцова. Павла всматривалась в глаза этих ребят, отдавших свои жизни для того, чтобы враги ничего не узнали о настоящей реактивной программе Советского Союза. Вернее за то, чтобы они узнали, ровно то, что требуется, чтобы направить их по ложному пути. Перед тем, как закрыли крышки гробов, Павла успела заметить в одном из них осунувшееся лицо Гусака. Она знала уже тогда на аэродроме Учебного центра, что его не станет. Что очень скоро не будет рядом этого молчаливого парня, все никак не научившегося верить ее словам. Но тогда ей очень хотелось верить, что он все же выкарабкается.

«Ты все-таки не выполнил мой приказ, товарищ чекист. Жаль. Когда мой путь здесь завершится, я отыщу тебя там, и мы обязательно потолкуем с тобой о всяком разном. Жди меня там, Валера, у нас еще много разных тем для дискуссии осталось, за вечность бы управиться…»

Пока гробы, заколачивали, Павла стояла не шелохнувшись. Глаза ее были сухими. Горелкин сказал речь, Павла не расслышала слов. Вот прозвучал прощальный залп из винтовок, и народ стал потихоньку разбредаться. Из-за спины вышел Петровский. Он вынул из кармана галифе тонкую флягу, отвернул крышку и сунул ее в руку своему «блудному подчиненному». Вокруг глаз полковника собрались усталые морщинки. Глядя в затянутые пустотой глаза еще совсем недавно нарушителя дисциплины, а сейчас уже начлета особого полка, он тихим голосом проговорил.

— Выпей, Паша, сегодня я сам тебе разрешаю. Но только сегодня!

— Не хочется, Иваныч. Даже не тянет.

— Пей, старлей, это приказ! Наши ребята свой долг выполнили. Мы с тобой тоже. Вот и давай, помянем их, как на Руси положено. Только закусить этот коньяк нам с тобой нечем.

Павла глотнула ароматный напиток, не чувствую вкуса. Петровский сделал большой глоток и шумно выдохнул.

— Настоящие были бойцы. И дай… Гм. Вот такой геройской смертью любому пилоту и воину не стыдно погибнуть. Пусть земля им будет пухом, Паша. Пей еще.

— Хватит, товарищ полковник. Мне еще сегодня пилотаж у твоих проверять.

— Может завтра?

— Не будет завтра у меня уже никакого пилотажа, Иваныч. Дела, они ведь ждать не станут.

— И куда ты теперь?

— Куда Родина прикажет, туда и компас покажет.

— Ладно, врать-то. Небось, опять придумал что-то шибко секретное, наболтал о том начальству, вот теперь и паришь мне мозги. Еще скажи – не так?

— Не придумал, а поставил перед командованием вопрос. А вот когда примет командование это решение, стану я его выполнять как рядовой красноармеец. Да, кстати, вот тебе кое-какие мои наметки предложений по постановке учебного процесса в реактивных авиачастях. Поглядишь?

— Погляжу. Я так понял, что скоро всех, кто такой опыт получил, соберут где-нибудь для дальнейшего совершенствования тактики. И наверняка учебный процесс именно по твоим предложениям там будут строить. А? Или скажешь не по твоим?

— По моим или не по моим. Это совсем не важно, Иваныч. А важно то, что ты для этого дела нужен. Так что быть тебе первым в истории нашей авиации реактивным комбригом.

— Что, прям так сразу и комбригом?

— Даже если и не сразу. Все равно быть тебе первым реактивным командиром соединения. И еще очень важно, что ты будешь в Житомире обо мне рассказывать.

— Гм. Твои бы слова, да командованию в уши. А что бы ты хотел, чтобы я рассказывал?

— Я бы хотел, чтобы ты говорил, будто вроде бы как, в испытатели меня перевели. Скажешь?

— Скажу. Врать-то оно дело нехитрое. Видишь, как ты меня приучил своими просьбами, даже и не ругаюсь уже.

— Считаешь, что я зря к тебе все это время с просьбами бегал?

— Нет, не считаю. Удивляюсь я тебе только. Да и слова комиссара полка, нет-нет, да и припомню…

— Небось, о том Ильич кручинился, что меня надо бы в церкви причастить.

— А ты сам-то… Вот что бы ты о таком думал? А?

— Врать не стану, не знаю, командир. Думай про меня, что хочешь… только поддержи ты наше дело не бросай его! Ну что, может, поедем, а то такая тоска тут, что прямо выть хочется? Покажешь мне, чему твои орлы вместе с орлами Грицевца научились. Или они теперь уже все твои?

— Все мои уже.

— Да ну. Поздравляю!

— Вот тебе и «ну»! Думаешь, для чего мне еще восемь ваших И-14 из 1-го особого отдали? Сегодня приказ пришел, моя отдельная особая эскадрилья разворачивается во второй особый авиаполк. Эскадрильями в нем Грицевец, Супрун, Таракановский да наш Саня Николенко командовать будут. Да еще нам там новые ускорители из России прислали. Не «Тюльпаны», другие какие-то. Внутри пусто как в водосточной трубе, а, поди ж ты, работают! Поехали, покажу.

— Поехали, командир.

Перед самым приездом новоиспеченного комполка и проверяльщика-начлета дежурная пара второго особого полка сумела завалить летевшего на большой высоте разведчика Тип 97. Это была уже восьмая победа молодой авиачасти. Петровский, выслушивая доклад, расцветал прямо на глазах. Еще совсем недавно ссутуленные плечи, расправились. Приложенная к козырьку ладонь напоминала чуть шевелящийся перед самым касанием полосы элерон. И хотя утреннее мероприятие все-таки сильно расстроило начлета, но глядя на замерших в строю будущих реактивных асов, и на его лице нежданно засветилась гордость за подрастающую смену. Впрочем, некоторые пилоты из этой смены были лет на восемь старше прибывшего с визитом «реактивного патриарха».