Степные боги

– И, говорят, моей Алены муж?

– Ну да. С обеда уже на станцию все ушли. Там их встречают.

– Так пошли тогда в деревню скорей. Может, успею еще разок.

Соколов мечтательно улыбнулся и толкнул Хиротаро в плечо.

– Вперед! Уснул, что ли?

* * *

Хиротаро не очень понимал, куда и зачем его ведут. Мальчик и охранник говорили между собой так быстро, что в его затуманенном сознании весь их разговор отражался как блики на воде в солнечный день. То есть он как будто улавливал отдельные яркие всполохи, дрожащие на водной ряби, однако самого солнца увидеть не мог. Оно постоянно дробилось и никак не хотело складываться в понятный отчетливый круг.

К тому же его сильно мутило. Ковшик воды, жадно выпитый на плацу, булькал у него теперь внутри при каждом шаге, ощутимо и неприятно переливался и вот-вот грозил вырваться наружу. Хиротаро думал о том, что кактус устроен гораздо эффективнее человека, поскольку легко удерживает в себе любую влагу, и что когда он сам наконец умрет, он бы хотел родиться снова обязательно кактусом – чтобы его не тошнило вот так, как сейчас, и чтобы рядом не бегал этот русский мальчишка, а этот охранник не толкал его в спину, потому что там на спине будут большие и острые колючки. Хиротаро представлял себе знойную сухую пустыню, посреди которой он будет прислушиваться к бесконечному шелесту песка, и радовался мысли о том, что у него больше не будет тела.

– А ты Алениного пацана знаешь? – говорил тем временем ефрейтор Соколов Петьке.

– Леньку Козыря? Конечно, знаю, – ответил тот, а затем еще для чего-то соврал: – Мы с ним дружим.

– Понятное дело. А почему его, кстати, Козырем-то зовут?

– Козырный – вот и зовут.

Отставший от них японец негромко промычал что-то, склонился к большому кусту на обочине и содрогнулся в приступе рвоты. Петька остановился, и в этот момент мимо него в сторону Разгуляевки пронеслась председательская бричка.

На облучке Петька успел заметить почтальона дядю Игната. Из следующей брички, которая летела уже в клубах пыли, поднятой первым экипажем, кто-то плюнул в Петьку и весело засмеялся, а сидящий на облучке рядом с кучером гармонист растянул меха и, лихо подсвистывая сам себе, рванул «Яблочко». Следом за этой второй бричкой подпрыгивала на ухабах простая телега, а в ней подпрыгивали пыльные люди в городской одежде. На шеях у них висели фотоаппараты.

Петька вытер со щеки чужую слюну, продолжая глядеть вслед развеселой компании, и увидел, как дядя Игнат обернулся к своим седокам. В следующее мгновение бричка остановилась, и над ее верхним краем показалась голова какого-то мужика в военной форме. На груди у него ярко сверкнула на солнце Золотая Звезда Героя. Вторая бричка и телега с городскими тоже остановились, едва не сцепившись ступицами колес. Хиротаро продолжал блевать у большого куста. Ефрейтор Соколов, прищурив глаза от поднятой пыли, настороженно смотрел на неожиданно остановившуюся процессию.

– Эй, шкет! – нетрезво закричал высунувшийся из брички мужик. – А ну, дуй сюда! Быстро!

Проходя мимо второй брички, Петька увидел в ней Леньку Козыря. Тот сидел на настоящем кожаном сиденье, весело скалился и украдкой показывал ему кулак. Ленька вертелся между красной то ли от стыда, то ли от счастья теткой Аленой и огромным мужиком, который был, наверно, его отец. Петька не помнил мужа тетки Алены, потому что того забрали на фронт совсем давно.

Он бы и своих дядьку Витьку с дядькой Юркой не помнил, но над комодом у бабки Дарьи в светлых красивых рамках висели их фотографии.

Кулаки у мужика, прижимавшего к себе Леньку, были каждый размером с пасхальный кулич.

– Сюда иди! – заорал на Петьку мужик, из-за которого остановилась вся компания. – Чего рот разинул? Долго тебя ждать?

Петька подошел к бричке и увидел, что мужик был одноногий. Слева от него сидел упревший в своем френче председатель колхоза, а справа какая-то размалеванная тетка. Одноногий крепко прижимал тетку к себе, поглаживая ее по бокам.

– Залазь, – склонился он к Петьке, протягивая руку.

Рука на ощупь оказалась крепкая, шершавая и твердая, как лопата.

– Вот так! А ну, двинься, – одноногий ткнул в спину дядю Игната, который и без того сидел на облучке, сильно скособочившись и озираясь назад, как будто боялся пропустить что-нибудь.

Почтальон с такой готовностью бросился на край своего сиденья, что Петька испугался за него – как бы тот не упал. Но дядя Игнат только счастливо оскалился и закивал, как его собственная лошадь, когда она отгоняет мух. Петька перелез через деревянную культю, вальяжно пристроенную одноногим на облучке, и примостился напротив размалеванной тетки.

– Видал? – сказал одноногий, толкая локтем упревшего председателя. – Видал, какой получился? Хорош, а? Похож на героя? А ну-ка, иди сюда!

Он резко дернул Петьку к себе, и тот от неожиданности едва не свалился на дно брички. Чтобы удержать равновесие, он оттолкнул от себя одноногого и крепко вцепился в сиденье.

– Ты чего? – зашипел на него дядя Игнат. – Ты чо творишь-то? Это же, знаешь кто? Это ж Герой Советского Союза! Это же папка твой. Вот дурак… Ничо не понимает…

Петька замер, уставившись на одноногого, и весь мир вокруг него прекратил свое существование. Уходящая к станции дорога; степь, лежащая слева от нее; пыльный кустарник справа; ефрейтор Соколов, который уставился на тетку Алену и на огромные кулаки ее мужа; Хиротаро, которого наконец перестало тошнить, и он выпрямился, и смотрел на Петьку, прикрывая ладонью глаза – все это исчезло в одно мгновение, и остался только шепот дяди Игната: «Дурак… Это отец твой… Папка…»

– Папка, – повторил Петька, и в голове у него стало так странно, как бывает, когда не можешь найти какой-то важный ответ, и бьешься над ним целый день, и потом еще целый вечер, а он никак не приходит, и ты в полном отчаянии, но когда просыпаешься утром и открываешь глаза – ответ уже тут, и ты уже все знаешь, как будто кто-то шепнул, кто-то прислал телеграмму. Но Петька твердо знал, что телеграф этот работает только ночью, а тут прямо днем, без всякого сна – залез в бричку, и вот он, ответ. Сидит без ноги, пьяный, скалится…

– Ну чо рот разинул? Иди сюда, говорю!

Одноногий со смехом стянул Петьку с облучка и снова толкнул локтем председателя:

– Пересядь! Не видишь – тесно.

Председатель нахмурился, но все же полез на высокое сиденье рядом с дядей Игнатом. Почтальон от такого соседства уполз уже совсем на край облучка и висел там каким-то непонятным своим почтальонским чудом.

– Вот так вот, – дыхнул сладким запахом водки на Петьку одноногий, усаживая его рядом с собой. – Вот здесь теперь самое для тебя место. Рядом с героем. Смотри!

Он выдернул откуда-то из-за спины раздувшийся вещевой мешок, раскрыл горловину и показал Петьке целую кучу денег.

– Бери, мне не жалко. На! – одноногий схватил пригоршню мятых купюр и сунул их Петьке за пазуху. – Гуляй, деревня! Ты вот сюда еще погляди! Глянь, какую я тебе кралю привез!

Он обхватил размалеванную тетку за шею, прижал ее к себе и крепко поцеловал в накрашенные губы.

– Эх, Настюха! Да ты знаешь, кто это? Это же сын мой! Ты понимаешь?

– Я не Настюха, – сказала размалеванная, отталкивая от себя одноногого. – Меня Люба зовут.