Стервец

Брехня. Нет никого продуктивнее отдохнувшего человека. И если уж Корду приходилось работать всю ночь, на следующий день он брал отгул и как следует отсыпался. И лишь затем возвращался к работе. Но сегодня он решил сделать исключение

Поэтому с утра пораньше Корд ввалился в кабинет своего друга.

– Даров.

Форс, сидевший в наушниках, занимался расшифровкой аудиозаписи. Заметив Корда, он нажал на магнитофоне кнопку «Приост.».

– Ты сегодня не опоздал, – заметил Форс, снимая наушники. – И нарядный.

– Да в чём в бордель вчера ходил, в том и сюда пришёл. Кассеты в джинсы не влазят, – пояснил Корд. – Что думаешь о том, что я тебе сообщил?

– Между прочим, нормальный человек начал бы с извинений. Звонить в пять утра – эва что придумал!

– Ты бы всё равно через час встал.

– И этот час сна был чрезвычайно важен.

– Ну ладно, прости. – Корд сел на своё обычное кресло у стола Форса.

– Хотя ты, кажется, оказался прав.

– Проблемы были?

– Он даже не удивился, когда за ним пришли. Хотя был сонный, может, не сразу понял.

– Допросил?

Вместо ответа Форс указал на магнитофон.

– Скоро закончишь с расшифровкой?

– Только начал.

– Значит, перематывать немного. Дай-ка.

Корд развернул магнитофон к себе и нажал кнопку «Извлечь». Вытащив кассету, взял со стола карандаш и начал аккуратно сматывать плёнку к началу. Тот самый случай, когда «раньше было лучше» и допросы записывались на бобинники. Пусть они были тяжёлыми и громоздкими, зато проблем с автоматической перемоткой не возникало. Но нет, нужно идти в ногу со временем, нужно использовать эти маленькие современные кассетники, которые чуть что либо ломались сами, либо портили запись. Зато переносные и наушники можно воткнуть. Красота, блин!

Закончив сматывать плёнку, Корд надел наушники и включил кассету.

Запись оказалась недлинной. Фамильяр послушно отвечал на вопросы Форса, не тянул время, не увиливал. То есть вёл себя как законопослушный, уверенный в себе гражданин. Это немного не клеилось со словами Форса: обычно законопослушные удивляются, когда к ним приходит милиция, и начинают нервничать, даже если ничего предосудительного не совершали. Хотя всех под одну гребёнку грести нельзя, но реакция Фамильяра была любопытна.

– Свои-то кассетки дашь? – поинтересовался Форс.

Корд, поставив запись на повторное воспроизведение, молча протянул Форсу свои материалы. Вновь прослушав допрос, Корд резюмировал:

– Хорошо. Он сейчас где?

– В допросной, тебя ожидает. Что-то полезное узнал?

– Посмотрим. Жаль только, что ты про время их ухода не спросил.

– Вот блин, забыл! – разочарованно хлопнул по столу Форс.

– Ничего. Он дал нам имена своих друзей, так что узнаем у них. Ты с ними уже связался?

– Да, придут к одиннадцати.

– Отлично. Значит, у нас есть два часа, чтобы сформулировать цели их допроса. А что насчёт проституток?

Форс покраснел.

– К часу позвали.

– То есть сегодня работаем без обеда? – усмехнулся Корд.

– Я с собой взял, – улыбнулся Форс.

– Значит, без обеда только я. Ладно-ладно! – Корд вернул Форсу наушники. – У тебя есть чистые кассеты?

– Сколько тебе надо? – Форс выдвинул ящик стола.

– Давай парочку.

– О, чуть не забыл, – добавил Форс, протягивая другу кассеты. – Зайди к Шефу перед допросом. И к себе в кабинет можешь заглянуть, там отчёты судмеда и криминалистов по вчерашнему дню. Сегодня к вечеру обещают по борделю информацию предоставить.

В принципе, ничего удивительного, что Шеф захотел его видеть. Не каждый же день сына подозревают в убийстве.

Корд постучал.

– Входите!

– Здравия желаю, товарищ генерал-майор!

– А-а-а, это ты, сынок, присаживайся, будь добр, – поприветствовал его Шеф. – И чего это тебя на официоз сегодня потянуло?

Корд усмехнулся. Надо ж ему хоть иногда выглядеть нормальным сотрудником, а не раздолбаем.

Его начальник, недавно отметивший шестидесялетний юбилей, был крепок и духом, и телом, хотя по виду и не скажешь – похож он был скорей на веселого молочника: седые усищи, круглое лицо, смеющиеся глаза и тёплая отеческая улыбка. Так и не скажешь, что раньше этот добрый дядюшка был грозой преступников, и это в те времена, когда преступления были гораздо злее, чем сейчас.

– Ты сегодня рано, – подметил Шеф и отложил в сторону бумаги, которые заполнял перед приходом Корда.

– Как я понял, Фамильяр уже здесь. Чем скорей допросим, тем быстрей отпустим. Или наоборот.

– Да-да, конечно, гхм… – Шеф сложил руки домиком так, что его указательные пальцы коснулись усов.

Корд молча смотрел на него.

– Гхем… Я хочу спросить. Почему ты решил, что мой сын имеет отношение к этому делу?

– Вчера, когда мы с Форсом вернулись из парка, я встретил на крыльце Фамильяра и покурил с ним. Ваш сын упомянул, что ходил на блядки. А позже проститутки описали одного клиента как высокого блондина.

Шеф закивал.

– Угу, угу… Ну хорошо. Делай свою работу.

Шеф жестом показал Корду, что тот свободен.

Странный разговор.

Нет, Шефа можно понять – заподозрили его сына, поэтому любопытство вполне оправдано. Но что-то Корду всё равно казалось неправильным. Шеф вроде был самим собой, но сегодня в образе чуялась некоторая искусственность.

После беседы с начальником Корд ещё немного задержался: нужно было подготовиться. Он зашёл к себе в кабинет и внимательно прочитал материалы криминалистов и судмедэксперта. Чем дальше он изучал данные, тем шире становилась его улыбка.

Джекпот.

Почти.

Пора наведаться к Фамильяру.

2

На устройство допросных комнат имелось две противоположных точки зрения.

Первая ратовала за комфорт: преступнику следовало чувствовать невраждебность обстановки, следователю полагалось быть чутким и дружелюбным, а допрос вести мягко, чтобы он походил на разговор двух приятелей.

Приверженцы второй точки зрения утверждали обратное: допросные должны быть максимально враждебны к преступнику, чтобы ему физически и психологически тяжело было в них находиться. Это, дескать, мотивировало его побыстрее все рассказать и поскорей убраться из адского места.

Допросная комната Центрального управления милиции принадлежала ко второму типу. Связано это было со старостью самого здания: в ту пору, когда оно строилось, никаких дискуссий о комфортности не велось. Допросная, располагавшаяся в подвале, предоставляла подозреваемому только стул, стол и мысли о неотвратимости наказания. Но это было хорошо. Корд считал так: совершил преступление – страдай. Ибо нефиг. А все эти игры в гуманизм ни к чему хорошему не приводят.

Спустившись в подвал, Корд подошёл к серой металлической двери с врезанным в ней окошком. Отодвинул заслонку, заглянул в комнату. Фамильяр сидел на пластиковом стуле развалившись, закрыв глаза и будто бы ни о чём не беспокоясь. Совсем не выглядит напряжённым. Ну ладно.