Стезя и место

«Едренать… это уже даже и не ГУЛАГ, а Освенцим какой-то… ну, предшественник, счастлив твой бог, что тебя в этот раз дома не оказалось… но я до тебя доберусь, падла, сдохну, но доберусь!»

— … У меня еще получше, чем у других — продолжал, между тем, Герасим — охотникам-то можно туда-сюда ходить, а если пахарь или иной кто, кому на месте сидеть положено, то не приведи господь далеко от своего места страже попасться! Стражники-то ни имени, ни занятия не спрашивают, а сразу на печать смотрят! Сказывают, что самое начало заклятия им говорит: где ты живешь и разрешено ли тебе далеко от дома отходить!

«Что-то вроде удостоверения личности… первые цифры, наверно, указывают место жительства и род занятий… вот почему не бегут, дело не только в стражниках! Впрочем, а вдруг особой нужды бежать нету? Так вот подорваться, не зная куда, и где осядешь, чем прокормишься… да еще с семьей, причина серьезная нужна — только, если уж совсем невмоготу…»

— Слушай! — прервал Мишка Герасима. — А как тут вообще живется? Что строго, что воли нет, что Православную Веру попирают, это я уже понял, а как… ну, велики ли подати, сильно ли работами всякими утруждают, сытно ли живете? Я, вот, знаю, что рыбаки рыбку втихую на что-то обменивают, и за это наказание положено. Что, ничем с соседями поменяться нельзя? Торг, ярмарки у вас бывают, купцы приезжают?

— Мы же охотники, запашка у нас небольшая была, да и огородик… — начал было Герасим, но, видимо спохватившись, что выходит как-то несолидно, сменил тон: — как посмотреть, боярич. Живем, по правде говоря, сытно, но обидно. — Парень, явно подражая кому-то, провел рукой по подбородку, словно оглаживая несуществующую бороду. — От урожая оставляют ровно столько, чтобы до нови прокормиться — не в обрез, но без излишеств. И от скотины приплод тоже не весь забирают…

— А на семена не оставляют?

— Нет, семенное зерно перед севом привозят — хорошее, отборное — и осенью и весной…

— Осенью? — Мишка, хоть и был ТАМ сугубо городским жителем, разницу между подсечным земледелием и трехполкой понимал. — Так у вас и озимые сеют и пары оставляете?

— А как же? — Герасим, снова подражая кому-то, солидно покивал. — И не только это! Полевед же приезжает, указывает: где что сеять, в какую очередь. Старики сказывают, что против прежних времен, урожаи раза в полтора, а то и больше увеличились.

— Полевед?

— Ага! А еще скотовед есть — указывает какую скотину с какой вязать. Если хорошего быка или, скажем, жеребца, в деревне своего нет, то с собой привозит. Баранов, там, хряков…

— Так, выходит, о вас заботятся?

— Ну… да, но не даром же! Урожай-то весь выгребают, только на прокорм…

— Понятно, понятно! — Мишке становилось все интереснее. — Значит, Полевед, скотовед… а еще что вам за урожай положено?

— Товар из Крупницы присылают. Как обоз туда уходит, так обратно порожнем не идет — посуду везут, инструмент, ткани, еще всякое, что в хозяйстве надобно, но самим не сделать. Только не то, что хотелось бы, а то, что пришлют, да еще тиун может и не дать.

— Как это «не дать»?

— Ну, скажет, что работал плохо или еще к чему-нибудь придерется… любимчики у него, конечно, есть, им все в первую очередь.

«Так, интересно. Колхоз с трудоднями, автолавкой, агрономом и зоотехником… только кинопередвижки и сельского клуба не хватает. И сакраментальный подход: „бери, что есть, а то и этого не будет“. Знакомая, блин, картина: даже семенной фонд централизованно хранится и перерабатывается. Но, по нынешним-то временам, это можно рассматривать, как прогресс? Трехполка, да еще с планируемым севооборотом, селекционная работа… С другой стороны ЗДЕСЬ идет процесс распада родоплеменного строя, а на землях Журавля административными мерами удерживается сельская община. ТАМ, в процессе коллективизации, тоже реанимировали сельскую общину, начавшую распадаться во времена НЭПа. Можно ли проводить такую аналогию? Хрен его знает… но номера на руках!»

— Слушай, а у старожилов, например в Отишии, тоже так же дело поставлено?

— Не-ет, у старожилов воля! Сами в Крупницу съездить могут, в лавку сходить, что надо выбрать. Вот ты, боярич, про рыбаков помянул. Ну не привезли из Крупницы то, что тебе надо, или тиун не дал, тогда договариваются со старожилами и выменивают нужное у них. Дерут, правда, три шкуры, наживаются, подлюки, на новоселах, но куда же денешься?

«И это знакомо: чем жестче ограничения, накладываемые командно-административной системой, тем изобретательнее народ в поисках возможностей обойти запреты. Нет, милейший предшественник, ни хрена ты выводов из ТОЙ жизни не сделал! На те же грабли наступаешь… Стоп, стоп, стоп! А не шанс ли это, сэр Майкл? Ну-ка, проверим…»

— Герась, а в Отишии христиане были?

— Откуда? — искренне удивился Герасим. — Там же одни старожилы живут! Язычники поганые! Вашими руками их Господь покарал!

— А в других селениях?

— Где есть, где нету. Новоселам же вместе селиться не дают — по разным местам распихивают. Кто-то Истинную Веру забывает, не все же духом крепки… если где православные и есть, то по одной, по две семьи на селение, много — три. На капища языческие, всех ходить заставляют, обряды сатанинские исполнять, жертвы идолам поганым приносить. Следят, наказывают… и не только православных. Здешний народ Велесу поклоняться привык, а тут Сварога славить велят, хотя против Велеса не очень ругаются, христиан сильнее давят. Упорствующих и убить могут, так что мы в тайности…

«Так, картина, похоже, вырисовывается четкая. Верхний уровень — Журавль с ближниками, и у них идет какая-то подковерная борьба, иногда прорывающаяся наружу. Пожалуй, не стоит удивляться и тому, что воевода Гунар так скоропостижно скончался, в отсутствие первого лица. Следующий уровень — та часть дружины, которая сформирована из потомков скандинавов. Еще ниже — дружинники из местных. Несомненно, имеются трения между одной частью дружины и второй, не может не быть трений! То же самое, надо полагать, и в страже — там тоже два слоя: стражники из местных и стражники из новоселов, как, например, Иона. Наверняка, тоже не идиллические отношения между одними и другими. И наконец, гражданское население. Совершенно очевидное неравенство между старожилами и новоселами. Да еще по религиозному признаку, они разделены уже на три группы — исповедующие „официальную религию“, язычники, остающиеся верными Велесу и загнанные в подполье христиане.

Мать честная! На каждом уровне противостоящие друг другу группировки, как будто специально кто-то бомбу замедленного действия под местный социум заложил! Или это — политика сдержек и противовесов? Нет, не похоже. Сдержки и противовесы нужны там, где силы примерно равны и идеология схожа, борьба же ведется за предотвращение доминирования одной из группировок, за достижение компромисса. Здесь же напряжение между противостоящими группировками поддерживается по линии происхождения: нурман — местный, старожил — новосел. И никакие компромиссы невозможны. Рано или поздно, нижестоящая группировка должна попытаться „подправить“ положение, истребив или очень сильно ослабив группировку вышестоящую. Вон как Герасим насчет Отишия высказался — так, мол, им и надо!

И? Вывод-то какой? Очень простой: обострить противостояние можно вмешательством извне, и опираться при этом надо на нижний слой! Как пелось в одной, весьма популярной, в свое время песенке: „Кто был ничем, тот станет всем!“. А христиане, между прочим, уже накопили опыт подпольной работы. Блин, как на блюдечке с голубой каемочкой! Не увлекаетесь ли вы, сэр?..»

— Едут! — донесся с опушки леса голос дозорного.

— Всем оставаться на месте! — «тормознул» Мишка зашевелившихся, было, отроков. — Пока до нас не доедут, никому не высовываться! Урядники, расставить отроков вдоль дороги, чтобы, как выедем из леса, по одному человеку оказалось хотя бы на пару телег. И кнуты держать наготове, если кто-то из возниц дернется, сразу в разум приводить, но не убивать и не калечить! Не отвлекаться, ворон не считать! Телеги с пасеки ставим позади этих!