Стихи (2)
Шрифт:
– Ну, забирай узлы, пойдём со мной!
И стали жить. И снова, как бывало,
Она пелёнки детские стирала,
Опять повисла люлька на крюке...
Всё это прожито, всё в этой хате было,
Вот так она ребят своих растила,
Тоскуя о солдате-мужике.
* * *
В большой России, в маленьком селенье,
За сотни вёрст от фронта, в отдаленье,
Но ближе многих, может быть, к войне,
Седая мать по-своему воюет,
И по ночам о сыновьях тоскует,
И
Когда Москва вещает нам: "Вниманье!
В последний час... " - и затаив дыханье
Мы слушаем про славные бои
И про героев грозного сраженья,
Тебя мы вспоминаем с уваженьем,
Седая мать. То - сыновья твои!
Они идут дорогой наступленья
В измученные немцами селенья,
Они освобождают города
И на руки детишек поднимают;
Как сыновей, их бабы обнимают.
Ты можешь, мать, сынами быть горда!
И если иногда ты заскучаешь,
Что писем вот опять не получаешь,
И загрустишь, и дни начнёшь считать,
Душой болеть - опять Илья не пишет,
Молчит Володя, нет вестей от Гриши,
Ты не грусти. Они напишут, мать!
1942
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ
АРМЕЙСКОЙ ГАЗЕТЫ
(Быль)
Не помню, право, точной даты,
Тому назад семнадцать лет
У вас в газете для солдата
Был напечатан мой портрет.
Я полагаю, что хранится
У вас архив минувших дней.
Но та газетная страница,
Поверьте слову, мне нужней!
Хочу, чтоб сын меня увидел
Красивым, молодым бойцом
И понял, что не бог обидел
Меня уродливым лицом.
Шёл смертный бой за город Ельню,
Подбит в бою и окружен,
Я был случайно не смертельно
В горящем танке обожжён.
Не ради пенсионной книжки
Тот старый снимок нужен мне.
Я покажу его сынишке
Девятилетнему парнишке
Пусть знает правду о войне!
КАРТА
Вторые сутки город был в огне,
Нещадно день и ночь его бомбили.
Осталась в школе карта на стене
Ушли ребята, снять её забыли.
И сквозь окно врывался ветер к ней,
И зарево пожаров освещало
Просторы плоскогорий и морей,
Вершины гор Кавказа и Урала.
На третьи сутки, в предрассветный час,
По половицам тяжело ступая,
Вошёл боец в пустой, холодный класс.
Он долгим взглядом воспалённых глаз
Смотрел на карту, что-то вспоминая.
Но вдруг, решив, он снял её с гвоздей
И, вчетверо сложив, унёс куда-то,
Изображенье Родины своей
Спасая от захватчика-солдата.
Случилось это памятной зимой
В разрушенном, пылающем районе,
Когда бойцы под самою Москвой
В незыблемой стояли обороне.
Шёл день за днём, как шёл за боем
бой,И тот боец, что карту взял с собою,
Свою судьбу связал с её судьбой,
Не расставаясь с ней на поле боя.
Когда же становились на привал,
Он, расстегнув крючки своей шинели,
В кругу друзей ту карту раскрывал,
И молча на неё бойцы смотрели.
И каждый узнавал свой край родной,
Искал свой дом: Казань, Рязань, Калугу,
Один - Баку, Алма-Ату - другой.
И так, склонившись над своей страной,
Хранить её клялись они друг другу.
Родные очищая города,
Освобождая из-под ига сёла,
Солдат с боями вновь пришёл туда,
Где карту он когда-то взял из школы.
И, на урок явившись как-то раз,
Один парнишка положил на парту
Откуда-то вернувшуюся в класс
Помятую, потрёпанную карту.
Она осколком прорвана была
От города Орла до Приднепровья,
И пятнышко темнело у Орла.
Да! Было то красноармейской кровью.
И место ей нашли ученики,
Чтоб, каждый день с понятным нетерпеньем
Переставляя красные флажки,
Идти вперёд на запад, в наступленье.
1943
ДЕТСКИЙ БОТИНОК
Занесённый в графу
С аккуратностью чисто немецкой,
Он на складе лежал
Среди обуви взрослой и детской.
Его номер по книге:
"Три тысячи двести девятый".
"Обувь детская. Ношена.
Правый ботинок. С заплатой..."
Кто чинил его? Где?
В Мелитополе? В Кракове? В Вене?
Кто носил его? Владек?
Или русская девочка Женя?..
Как попал он сюда, в этот склад,
В этот список проклятый,
Под порядковый номер
"Три тысячи двести девятый"?
Неужели другой не нашлось
В целом мире дороги,
Кроме той, по которой
Пришли эти детские ноги
В это страшное место,
Где вешали, жгли и пытали,
А потом хладнокровно
Одежду убитых считали?
Здесь на всех языках
О спасенье пытались молиться:
Чехи, греки, евреи,
Французы, австрийцы, бельгийцы.
Здесь впитала земля
Запах тлена и пролитой крови
Сотен тысяч людей
Разных наций и разных сословий...
Час расплаты пришёл!
Палачей и убийц - на колени!
Суд народов идёт
По кровавым следам преступлений.
Среди сотен улик
Этот детский ботинок с заплатой.
Снятый Гитлером с жертвы
Три тысячи двести девятой.
1944
ПИСЬМО ДОМОЙ
Здесь, на войне, мы рады каждой строчке
И каждой весточке из милых нам краёв.
Дошедших писем мятые листочки
Нам дороги особо в дни боёв.