Стихи (2)

На воздушном потоке распластанный, одинок, Сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом, все, что он видит - гряду покатых бьющееся с частотою дрожи, холмов и серебро реки, точно ножницами сечет, вьющейся точно живой клинок, собственным движимое теплом, сталь в зазубринах перекатов, осеннюю синеву, ее же схожие с бисером городки увеличивая за счет

Новой Англии. Упавшие до нуля еле видного глазу коричневого пятна, термометры - словно лары в нише; точки, скользящей поверх вершины стынут, обуздывая пожар ели; за счет пустоты в лице листьев, шпили церквей. Но для ребенка, замершего у окна, ястреба, это не церкви. Выше пары, вышедшей из машины, лучших помыслов прихожан, женщины на крыльце.

он парит в голубом океане, сомкнувши клюв, Но восходящий поток его поднимает вверх с прижатою к животу плюсною выше и выше. В подбрюшных перьях - когти в кулак, точно пальцы рук - щиплет холодом. Глядя вниз, чуя каждым пером поддув он видит, что горизонт померк, снизу, сверкая в ответ глазною он видит как бы тринадцать первых ягодою, держа на Юг, штатов, он видит: из

– 30

труб поднимается дым. Но как раз число И тогда он кричит. Из согнутого, как крюк, труб подсказывает одинокой клюва, похожий на визг эриний, птице, как поднялась она. вырывается и летит вовне Эк куда меня занесло! механический, нестерпимый звук, Он чувствует смешанную с тревогой звук стали, впившейся в алюминий; гордость. Перевернувшись на механический, ибо не

крыло, он падает вниз. Но упругий слой предназначенный ни для чьих ушей: воздуха его возвращает в небо, людских, срывающейся с березы в бесцветную ледяную гладь. белки, тявкающей лисы, В желтом зрачке возникает злой маленьких полевых мышей; блеск. То есть, помесь гнева так отливаться не могут слезы с ужасом. Он опять никому. Только псы

низвергается. Но как стенка - мяч, задирают морды. Пронзительный, резкий крик как падение грешника - снова в веру, страшней, кошмарнее ре-диеза его выталкивает назад. алмаза, режущего стекло, Его, который еще горяч! пересекает небо. И мир на миг В черт-те что. Все выше. В ионосферу как бы вздрагивает от пореза. В астрономически об'ективный ад Ибо там, наверху, тепло

птиц, где отсутствует кислород, обжигает пространство, как здесь, внизу, где вместо проса - крупа далеких обжигает черной оградой руку звезд. Что для двуногих высь, без перчатки. Мы, восклицая "вон, то для пернатых наоборот. там!" видим вверху слезу Не мозжечком, но в мешочках легких ястреба, плюс паутину, звуку он догадывается: не спастись. присущую, мелких волн,

– 31

разбегающихся по небосводу, где чьи осколки, однако, не ранят, но нет эха, где пахнет апофеозом тают в ладони. И на мгновенье звука, особенно в октябре. вновь различаешь кружки, глазки, И в кружеве этом, сродни звезде, веер, радужное пятно, сверкая, скованная морозом, многоточия, скобки, звенья, инеем, в серебре, колоски, волоски

опушившем перья, птица плывет в зенит, бывший привольный узор пера, в ультрамарин. Мы видим в бинокль отсюда карту, ставшую горстью юрких перл, сверкающую деталь. хлопьев, летящих на склон холма. Мы слышим: что-то вверху звенит, И, ловя их пальцами, детвора как разбивающаяся посуда, выбегает на улицу в пестрых куртках как фамильный хрусталь, и кричит по-английски "Зима, зима!"

1975

– 32

К УРАНИИ III

ЛИТОВСКИЙ НОКТЮРН: Поздний вечер в Литве.

ТОМАСУ ВЕНЦЛОВА Из костелов бредут, хороня запятые

свечек в скобках ладоней. В продрогших дворах

куры роются клювами в жухлой дресве.

I Над жнивьем Жемайтии

вьется снег, как небесных обителей прах.

Взбаламутивший море Из раскрытых дверей

ветер рвется как ругань с расквашенных губ пахнет рыбой. Малец полуголый

в глубь холодной державы, и старуха в платке загоняют корову в сарай.

заурядное до-ре- Запоздалый еврей ми-фа-соль-ля-си-до извлекая из каменных труб.

Не-царевны-не-жабы по брусчатке местечка гремит балаголой,

припадают к земле, вожжи рвет

и сверкает звезды оловянная гривна. и кричит залихватски "Герай!"

И подобье лица

растекается в черном стекле, IV

как пощечина ливня.

Извини за вторженье.

Сочти появление за

II возвращенье цитаты в ряды "Манифеста":

чуть картавей

Здравствуй, Томас. То - мой чуть выше октавой от странствий в дали.

призрак, бросивший тело в гостинице где-то Потому - не крестись,

за морями, гребя не ломай в кулаке картуза:

против северных туч, поспешает домой, сгину прежде, чем грянет с насеста

вырываясь из Нового Света, петушиное "пли".

и тревожит тебя. Извини, что без спросу.

– 33

Не пяться от страха в чулан: VI то, кордонов за счет, расширяет свой радиус бренность.

Мстя, как камень колодцу кольцом грязевым, В полночь всякая речь

над Балтийской волной обретает ухватки слепца.

я жужжу, точно тот моноплан - Так что даже "отчизна" наощупь как Леди Годива.

точно Дариус и Геренас, В паутине углов

но не так уязвим. микрофоны спецслужбы в квартире певца

пишут скрежет матраца и всплески мотива

V общей песни без слов.

Здесь панует стыдливость. Листва, норовя

Поздний вечер в Империи, выбрать между своей лицевой стороной и изнанкой,

в нищей провинции. возмущает фонарь. Отменив рупора,

Вброд миру здесь о себе возвещают, на муравья

перешедшее Неман еловое войско, наступив ненароком, невнятной морзянкой

ощетинившись пиками, Ковно в потемки берет. пульса, скрипом пера.

Багровеет известка трехэтажных домов, и булыжник мерцает, как пойманный VII

лещ.

Вверх взвивается занавес в местном театре. Вот откуда твои

И выносят на улицу главную вещь, щек мучнистость, безадресность глаза,

разделенную на три шепелявость и волосы цвета спитой,

без остатка. тусклой чайной струи.

Сквозняк теребит бахрому Вот откуда вся жизнь как нетвердая честная фраза,

занавески из тюля. Звезда в захолустье на пути к запятой.

светит ярче: как карта, упавшая в масть. Вот откуда моей,

И впадает во тьму, как ее продолжение вверх, оболочки

по стеклу барабаня, руки твоей устье. в твоих стеклах расплывчатость, бунт голытьбы

Больше некуда впасть. ивняка и т.п., очертанья морей,

их страниц перевернутость в поисках точки,

горизонта, судьбы.

– 34

VIII IX

Наша письменность, Томас! с моим, за поля Мы похожи. выходящим сказуемым! с хмурым твоим домоседством Мы, в сущности, Томас, одно: