Ты знаешь, я томлюсь в неволе, О смерти господа моля. Но все мне памятна до боли Тверская скудная земля. Журавль у ветхого колодца, Над ним, как кипень, облака, В полях скрипучие воротца, И запах хлеба, и тоска. И те неяркие просторы, Где даже голос ветра слаб, И осуждающие взоры Спокойных загорелых баб.
1913
* * *
Углем
наметил на левом боку Место куда стрелять, Чтоб выпустить птицу — мою тоску — В пустынную ночь опять. Милый! Не дрогнет твоя рука, И мне недолго терпеть. Вылетит птица — моя тоска, Сядет не ветку и станет петь. Чтоб тот, кто спокоен в своем дому, Раскрывши окно, сказал: "Голос знакомый, а слов не пойму", И опустил глаза.
1914
* * *
Помолись о нищей , о потерянной, О моей живой душе, Ты, в своих путях всегда уверенный Свет узревший в шалаше. И тебе, печально-благодарная, Я за это расскажу потом, Как меня томила ночь угарная, Как дышало утро льдом. В этой жизни я немного видела, Только пела и ждала. Знаю: брата я не ненавидела И сестры не предала. Отчего же бог меня наказывал Каждый день и каждый час? Или это ангел мне указывал Свет, невидимый для нас?
Май 1912 Флоренция
* * *
Вижу выцветший флаг над таможней И над городом желтую муть. Вот уж сердце мое осторожней Замирает, и больно вздохнуть. Стать бы снова приморской девчонкой, Туфли на босу ногу надеть, И закладывать косы коронкой, И взволнованным голосом петь. Все глядеть бы на смуглые главы Херсонесского храма с крыльца И не знать, что от счастья и славы Безнадежно дряхлеют сердца.
1913
* * *
Плотно сомкнуты губы сухие. Жарко пламя трех тысяч свечей. Так лежала княжна Евдокия На душистой сапфирной парче. И, согнувшись, бесслезно молилась Ей о слепеньком мальчике мать, И кликуша без голоса билась, Воздух силясь губами поймать. А пришедший из южного края Черноглазый, горбатый старик, Словно к двери небесного рая, К потемневшей ступеньке приник.
Осень 1913
* * *
Умирая, томлюсь о бессмертьи. Низко облако пыльной мглы...Пусть хоть голые красные чарти, Пусть хоть чан зловонной смолы. Приползайте ко мне, лукавьте, Угрозы из ветхих книг, Только память вы мне оставьте, Только память в последний миг.Чтоб в томительной веренице Не чужим показался ты, Я готова
платить сторицей За улыбки и за мечты. Смертный час, наклонясь, напоит Прозрачной сулемой. А люди придут, зароют Мое тело и голос мой.
1912
8 НОЯБРЯ 1913 ГОДА
Солнце комнату наполнило Пылью жаркой и сквозной. Я проснулась и припомнила: Милый, нынче праздник твой, Оттого и оснеженная Даль за окнами тепла, Оттого и я, бессонная, Как причастница спала.
1913
* * *
Ты пришел меня утешить, милый, Самый нежный, самый кроткий... От подушки приподняться нету силы, А на окнах частые решетки. Мертвой, думал, ты меня застанешь, И принес веночек неискусный. Как улыбкой сердце больно ранишь, Ласковый, насмешливый и грустный. Что теперь мне смертное томленье! Если ты еще со мной побудешь, Я у бога вымолю прощенье И тебе, и всем, кого ты любишь.
Май 1913 Петербург
* * *
Ты письмо мое, милый, не комкай. До конца его, друг, прочти. Надоело мне быть незнакомкой, Быть чужой на твоем пути. Не гляди так, не хмурься гневно, Я любимая, я твоя. Не пастушка, не королевна И уже не монашенка я —В этом сером, будничном платье, На стоптанных каблуках... Но, как прежде, жгуче объятье, Тот же страх в огромных глазах. Ты письмо мое, милый, не комкай, Не плачь о заветной лжи, Ты его в твоей бедной котомке На самое дно положи.
1912
* * *
Н.Г.
В ремешках пенал и книги были, Возвращалась я домой из школы. Эти липы, верно, не забыли Нашу встречу, мальчик мой веселый. Только ставши лебедем надменным, Изменился серый лебеденок. А на жизнь мою лучом нетленным Грусть легла, и голос мой незвонок.
1912 Царское Село
* * *
Со дня Купальницы-Аграфены Малиновый платок хранит. Молчит, а ликует, как царь Давид. В морозной келье белы стены, И с ним никто не говорит. Приду и стану на порог, Скажу: "Отдай мне мой платок!"
Осень 1913
* * *
Я с тобой не стану пить вино, Оттого что ты мальчишка озорной. Знаю я — у вас заведено С кем попало целоваться под луной. А у нас — тишь да гладь, Божья благодать. А у нас — светлых глаз Нет приказу поднимать.