Стихи из планшета гвардии лейтенанта Иона Дегена

Воскресли в искристой росинке фетяско,

В кровавой слезе саперави.

Не хмель разгулялся, а просто заныли

Рубцы на ранениях старых.

И даже в гвоздиках под солнечной пылью

Мне чудятся взрывов кошмары.

Довольно, зловредная память людская,

Достаточно, хватит, не надо!

Пусть мирное солнце растит и ласкает

Прекрасную кисть винограда.

Август 1961 г.

НАСТОЯЩИЕ МУЖЧИНЫ

Обелиски фанерные.

Обугленные машины.

Здесь самые верные

Настоящие мужчины,

Что неправды не ведали

И верили свято.

Не продали, не предали

В экипажах ребята.

Не несли на заклание

Ни надежды ни веры

Даже ради желания

Не истлеть под фанерой.

Шли в огни бесконечные,

Отдавая все силы.

Но умолкли навечно мы

В братских могилах.

Стой!

Не мертвый ведь я!

Я-то выполз оттуда

Из могил, из огня,

Из обугленной груды.

Стой! Ведь я уцелел!

Только сломано что-то...

Я обрюзг, растолстел,

Убаюкан почетом.

И боясь растерять

Даже крохи уюта,

Нучился молчать,

Лицемерить,

Как-будто,

Ничего не страшась

Ни ранжира, ни чина

Не расшвыривал мразь

Настоящий мужчина.

Только в тесном кругу

(Эх, мол, мне бы да прав бы!),

Озираясь шепну

Осторожную правду.

Осень 1962 г.

РАЗГОВОР С МОЕЙ

СТАРОЙ ФОТОГРАФИЕЙ

Смотришь надменно? Ладно, я выпил.

Мне сладостно головокружение.

Швырнул к чертям победителя вымпел,

Поняв, что сижу в окружении.

Выпил и сбросил обиды тонны.

И легче идти. И не думать - к цели ли.

Эмблемы танков на лейтенантских погонах

Дула мне в душу нацелили.

Думаешь, что ты честней и смелей,

Если ордена на офицерском кителе?

А знаешь, что значит боль костылей,

Тем более - "врачи-отравители"?

А что ты знаешь о подлецах

Из нового фашистского воинства.

Которое, прости, на с того конца

Судит о людских достоинствах?

Верный наивный вояка, вольно!

Другие мы. Истина ближе нам.

Прости меня, мальчик, очень больно

Быть без причины обиженным.

Но стыдно признаться: осталось что-то

У меня, у прожженного, тертого,

От тебя, лейтенанта, от того, что на фото

Осени сорок четвертого.

1962 г.

МЕМОРИАЛЬНАЯ ДОСКА В Ц.Д.Л.

В Центральном Доме Литераторов

Как взрыв сверкнул войны оскал:

В Центральном Доме Литераторов

Мемориальная доска.

И мир внезапно стал пустыннее.

Пожарища.

Руины.

Тени.

(Седой поэт с почтенным именем

Пронесся мимо по ступеням.

Удачлив. Крови не оставил он

Спецкорр, конечно, не пехота).

Поэты гибли не по правилам.

Какие там права у роты!

Права на стойкость и на мужество

И на способность не быть слабым

Поэту в боевом содружестве,

А не в укромном дальнем штабе.

Но вот предел правдоподобия:

Не признанный своей державой,

Как будто мраморным надгробием

В углу придавлен Окуджава

И Панченко, правдивый, искренний,

Пижонов резвых антитеза,

И Слуцкий с огненными искрами

В культе, продолженной протезом.

Но не запечатлят для вечности

На мраморе над мутной Летой

В бою потерянных конечностей,

Ни даже пуль в сердцах поэтов,

Ни вдруг запевших в дни военные

Восторженных и желторотых.

Могла б услышать их вселенная,

Но вот... успели только в ротах.

Доска... И крохи не уляжется.

Лишь оглавление потери.

И вдруг!

Не может быть!

Мне кажется!

Идут, плечом толкая двери.

Идут...

Вглядитесь в них, погибшие!

Не эти ли, - вы их узнали?

С окурками, к губам прилипшими,

Нас хладнокровно убивали?

Идут в буфет.

А их бы в камеру.

И на цемент со снегом голый.

И доску. Только не из мрамора,

А из тринитротолуола.

Но там все ладно, чинно, чисто там.

Смешные надписи на стенах.

Сосуществует там с фашистами

Антифашист, солдат бессменный.

В Центральном Доме Литераторов

Мемориальная доска...

2 февраля 1965 г.

Опять земли омоложение

С тревожным прошлым чем-то сходно:

Набрякших почек напряжение,

Как будто танки на исходной.

Опять не то.

Искал сравнение

Мазок прозрачный без помарок,

Слова мажорные весенние,

Где каждый звук - небес подарок.

Но почки выстрелить готовы.

Опять стрельба...

Не то.

Я знаю.

Воспоминания-оковы

Из прошлого не выпускают.

Весна 1965 г.

Я весь набальзамирован войною.

Насквозь пропитан.

Прочно.

Навсегда.

Рубцы и память ночью нудно ноют,

А днем кружу по собственным следам.

И в кабинет начальства - как в атаку

Тревожною ракетой на заре.

И потому так мало мягких знаков

В моем полувоенном словаре.

Всегда придавлен тяжестью двойною:

То, что сейчас,

И прошлая беда.

Я весь набальзамирован войной.

Насквозь пропитан.

Прочно.

Навсегда.

Весна 1965 г.

Грунтовые, булыжные - любые,

Примявшие леса и зеленя.

Дороги серо-голубые.

Вы в прошлое уводите меня.