Стихи

Есть чудно-грустная отрада: уйти, не слушать, отстранять день настоящий, как глухую завесу, видеть пред собой не взмах пожаров в ночь лихую, а купол в дымке голубой, да цепь домов веселых, хмурых, оливковых, лимонных, бурых, и кирку, будто паровоз в начале улицы, над Мойкой. О, как стремительно, как бойко катился поезд, полный грез, — мои сверкающие годы! Крушенье было. Брошен я в иные, чуждые края, гляжу на зори через воды среди волнующейся тьмы… Таких, как я, немало. Мы блуждаем по миру бессонно и знаем: город погребенный воскреснет вновь, все будет в нем прекрасно, радостно и ново, — а только прежнего, родного, мы никогда уж не найдем…

<1921>

Родина

Как весною мой север призывен! О, мятежная свежесть его! Золотой, распевающий ливень, а потом — торжество… торжество… Облака восклицают невнятно. Вся черемуха в звонких шмелях. Тают бледно-лиловые пятна на березовых светлых стволах. Над шумливой рекою, — тяжелой от лазури влекомых небес, — раскачнулся и замер веселый, но еще неуверенный лес. В глубине изумрудной есть место, где мне пальцы трава леденит, где, как в сумерках храма невеста, первый ландыш, сияя, стоит… Неподвижен, задумчиво-дивен ослепительный, тонкий цветок… Как весною мой север призывен) Как весною мой север далек!

<1921>

Тихая осень

У самого крыльца обрызгала мне плечи протянутая ветвь. Белеет небосклон, и солнце на луну похоже, и далече, далече, как дымок, восходит тонкий звон, вон там, за нежно пожелтевшим сквозным березняком, за темною рекой… И сердце мягкою сжимается тоской, и, сетуя, поет, и вторит пролетевшим чудно-унылым журавлям, за облаками умолкая… А солнце круглое чуть тлеет; и такая печаль воздушная блуждает по полям, так расширяется и скорбно и прекрасно полей бледнеющая даль, что сердцу кажется притворною, напрасной людская шумная печаль.

<1921>

Храм

Стоял костел незрублены, а в тум костеле три оконечки… Стих калик перехожих Тучи ходят над горами, путник бродит по горам, на утесе видит храм: три оконца в этом храме небольшом, да расписном; в первом светится оконце ослепительное солнце, белый месяц — во втором, в третьем звездочки… Прохожий! Здесь начало всех дорог… Солнце пламенное — Бог, Месяц ласковый — сын Божий, Звезды малые во мгле — Божьи дети на земле.

<1921>

Поэт

Являюсь в черный день родной моей земли, поблекшие сердца, в пыли поникли долу… Но, с детства преданный глубокому глаголу, нам данному затем, чтоб мыслить мы могли, как мыслят яркие клубящиеся воды, — я все же, в этот век поветренных скорбей, молюсь величию и нежности природы, в земную верю жизнь, угадывая в ней дыханье Божие, лазурные просветы, и славлю радостно творенье и Творца, да будут злобные, пустынные сердца моими песнями лучистыми согреты…

1921?

России

Не предаюсь пустому гневу, не проклинаю, не молю; как изменившую мне деву, отчизну прежнюю люблю. Но как я одинок, Россия! Как далеко ты отошла! А были дни ведь и другие: ты сострадательной была. Какою нежностью щемящей, какою страстью молодой звенел в светло-зеленой чаще смех приближающийся твой! Я целовал фиалки мая, — глаза невинные твои, — и лепестки, все понимая, чуть искрились росой любви… И потому, моя Россия, не смею гневаться, грустить… Я говорю: глаза такие у грешницы не могут быть!

1921?

Грибы

У входа в парк, в узорах летних дней скамейка светит, ждет кого-то. На столике железном перед ней грибы разложены для счета. Малютки русого боровика — что пальчики на детской ножке. Их извлекла так бережно рука из темных люлек вдоль дорожки. И красные грибы: иголки, слизь на шляпках выгнутых, дырявых; они во мраке влажном вознеслись под хвоей елочек, в канавах. И бурых подберезовиков ряд, таких родных, пахучих, мшистых, и слезы леса летнего горят на корешочках их пятнистых. А на скамейке белой — посмотри — плетеная корзинка боком лежит, и вся испачкана внутри черничным лиловатым соком.

13 ноября 1922

* * *

Ясноокий, как рыцарь из рати Христовой, на простор выезжаю, и солнце со мной; и последние стрелы дождя золотого шелестят над истомой земной. В золотое мерцанье, смиренный и смелый, выезжаю из мрака на легком коне: Этот конь — ослепительно, сказочно белый, словно яблонный цвет при луне. И сияющий дождь, золотясь, замирая и опять загораясь — летит, и звучит то земным изумленьем, то трепетом рая, ударяя в мой пламенный щит. И на латы слетает то роза, то пламя, и в лазури живой над грозой бытия вольно плещет мое лебединое знамя, неподкупная юность моя!

1. 12. 22.

Волчонок

Один, в рождественскую ночь, скулит и ежится волчонок желтоглазый. В седом лесу лиловый свет разлит, на пухлых елочках алмазы. Мерцают звезды на ковре небес, мерцая, ангелам щекочут пятки. Взъерошенный волчонок ждет чудес, а лес молчит, седой и гладкий. Но ангелы в обителях своих все ходят и советуются тихо, и вот один прикинулся из них большой пушистою волчихой. И к нежным волочащимся сосцам зверек припал, пыхтя и жмурясь жадно. Волчонку, елкам, звездным небесам — всем было в эту ночь отрадно.