Стихи
Шрифт:
. . . . . . . . . . . . .
Вот так бы и мне В налетающей тьме Усы раздувать, Развалясь на корме, Да видеть звезду Над бугшпритом склоненным, Да голос ломать Черноморским жаргоном, Да слушать сквозь ветер, Холодный и горький, Мотора дозорного Скороговорки! Иль правильней, может, Сжимая наган, За вором следить, Уходящим в туман... Да ветер почуять, Скользящий по жилам, Вослед парусам, Что летят по светилам... И вдруг неожиданно Встретить во тьме Усатого грека На черной корме...
Так бей же по жилам, Кидайся в края, Бездомная молодость, Ярость моя! Чтоб звездами сыпалась Кровь человечья, Чтоб выстрелом рваться Вселенной навстречу, Чтоб волн запевал Оголтелый народ, Чтоб злобная песня Коверкала рот,И петь, задыхаясь, На страшном просторе:
"Ай, Черное море,
ВСТРЕЧА Меня еда арканом окружила, Она встает эпической угрозой, И круг ее неразрушим и страшен, Испарина подернула ее... И в этот день в Одессе на базаре Я заблудился в грудах помидоров, Я средь арбузов не нашел дороги, Черешни завели меня в тупик, Меня стена творожная обстала, Стекая сывороткой на булыжник, И ноздреватые обрывы сыра Грозят меня обвалом раздавить. Еще - на градус выше - и ударит Из бочек масло раскаленной жижей И, набухая желтыми прыщами, Обдаст каменья - и зальет меня. И синемордая тупая брюква, И крысья, узкорылая морковь, Капуста в буклях, репа, над которой Султаном подымается ботва, Вокруг меня, кругом, неумолимо Навалены в корзины и телеги, Раскиданы по грязи и мешкам. И как вожди съедобных батальонов, Как памятники пьянству и обжорству, Обмазанные сукровицей солнца, Поставлены хозяева еды. И я один среди враждебной стаи Людей, забронированных едою, Потеющих под солнцем Хаджи-бея Чистейшим жиром, жарким, как смола. И я мечусь средь животов огромных, Среди грудей, округлых, как бочонки, Среди зрачков, в которых отразились Капуста, брюква, репа и морковь. Я одинок. Одесское, густое, Большое солнце надо мною встало, Вгоняя в землю, в травы и телеги Колючие отвесные лучи. И я свищу в отчаянье, и песня В три россыпи и в два удара вьется Бездомным жаворонком над толпой. И вдруг петух, неистовый и звонкий, Мне отвечает из-за груды пищи, Петух - неисправимый горлопан, Орущий в дни восстаний и сражений. Оглядываюсь - это он, конечно, Мой старый друг, мой Ламме, мой товарищ, Он здесь, он выведет меня отсюда К моим давно потерянным друзьям!
Он толще всех, он больше всех потеет; Промокла полосатая рубаха, И брюхо, выпирающее грозно, Колышется над пыльной мостовой. Его лицо багровое, как солнце, Расцвечено румянами духовки, И молодость древнейшая играет На неумело выбритых щеках. Мой старый друг, мой неуклюжий Ламме, Ты так же толст и так же беззаботен, И тот же подбородок четверной Твое лицо, как прежде, украшает. Мы переходим рыночную площадь, Мы огибаем рыбные ряды, Мы к погребу идем, где на дверях Отбита надпись кистью и линейкой: "Пивная госзаводов Пищетрест". Так мы сидим над мраморным квадратом, Над пивом и над раками - и каждый Пунцовый рак, как рыцарь в красных латах, Как Дон-Кихот, бессилен и усат. Я говорю, 1000 я жалуюсь. А Ламме Качает головой, выламывает Клешни у рака, чмокает губами, Прихлебывает пиво и глядит В окно, где проплывает по стеклу Одесское просоленное солнце, И ветер с моря подымает мусор И столбики кружит по мостовой. Все выпито, все съедено. На блюде Лежит опустошенная броня И кардинальская тиара рака. И Ламме говорит: "Давно пора С тобой потолковать! Ты ослабел, И желчь твоя разлилась от безделья, И взгляд твой мрачен, и язык остер. Ты ищешь нас,- а мы везде и всюду, Нас множество, мы бродим по лесам, Мы направляем лошадь селянина, Мы раздуваем в кузницах горнило, Мы с школярами заодно зубрим. Нас много, мы раскиданы повсюду, И если не певцу, кому ж еще Рассказывать о радости минувшей И к радости грядущей призывать? Пока плывет над этой мостовой Тяжелое просоленное солнце, Пока вода прохладна по утрам, И кровь свежа, и птицы не умолкли,Тиль Уленшпигель бродит по земле".
И вдруг за дверью раздается свист И россыпь жаворонка полевого. И Ламме опрокидывает стол, Вытягивает шею - и протяжно Выкрикивает песню петуха. И дверь приотворяется слегка, Лицо выглядывает молодое, Покрытое веснушками, и губы В улыбку раздвигаются, и нас Оглядывают с хитрою усмешкой Лукавые и ясные глаза. . . . . . . . . . . . . . . Я Тиля Уленшпигеля пою! 1923, 1928 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ПТИЦЕЛОВ
Трудно дело птицелова: Заучи повадки птичьи, Помни время перелетов, Разным посвистом свисти.Но, шатаясь по дорогам, Под заборами ночуя, Дидель весел, Дидель может Песни петь и птиц ловить.
В бузине, сырой и круглой, Соловей ударил дудкой, На сосне звенят синицы, На березе зяблик бьет.
И вытаскивает Дидель Из котомки заповедной Три манка - и каждой птице Посвящает он манок.
Дунет он в манок бузинный, И звенит манок бузинный,Из бузинного прикрытья Отвечает соловей.
Дунет он в манок сосновый, И свистит манок сосновый,На сосне в ответ синицы Рассыпают бубенцы.
И вытаскивает Дидель Из котомки заповедной Самый легкий, самый звонкий Свой березовый манок.
Он лады проверит нежно, Щель певучую продует,Громким голосом береза Под дыханьем запоет.
И, заслышав этот голос, Голос дерева и птицы, На березе придорожной Зяблик загремит в ответ.
За проселочной дорогой, Где затих тележный грохот, Над прудом, покрытым ряской, Дидель сети разложил.
И пред ним, зеленый снизу, Голубой и синий сверху, Мир встает огромной птицей, Свищет, щелкает, звенит.
Так идет веселый Дидель С палкой, птицей и котомкой Через Гарц, поросший лесом, Вдоль по рейнским берегам.
По Тюринии дубовой, По Саксонии сосновой, По Вестфалии бузинной, По Баварии хмельной.
Марта, Марта, надо ль плакать, Если Дидель ходит в поле, Если Дидель свищет птицам И смеется невзначай? 1918, 1926 Русские поэты. Антология в четырех томах. Москва, "Детская Литература", 1968.
ПАПИРОСНЫЙ КОРОБОК Раскуренный дочиста коробок, Окурки под лампою шаткой... Он гость - я хозяин. Плывет в уголок Студеная лодка-кроватка. ..
– Довольно! Пред нами другие пути, Другая повадка и хватка!..Но гость не встает. Он не хочет уйти; Он пальцами, чище слоновой кости, Терзает и вертит перчатку...
Столетняя палка застыла в углу, Столетний цилиндр вверх дном на полу, Вихры над веснушками взреяли... Из гроба, с обложки ли от папирос Он в кресла влетел и к пружинам прирос, Перчатку терзая,- Рылеев...
– Ты наш навсегда! Мы повсюду с тобой, Взгляни!..И рукой на окно: Голубой Сад ерзал костями пустыми.
Сад в ночь подымал допотопный костяк, Вдыхая луну, от бронхита свистя, Шепча непонятное имя...
– Содружество наше навек заодно!
Из пруда, прижатого к иве, Из круглой смородины лезет в окно Промокший Каховского кивер...
Поручик! Он рвет каблуками траву, Он бредит убийством и родиной; Приклеилась к рыжему рукаву Лягушечья лапка смородины...
Вы - тени от лампы! Вы - мокрая дрожь
1000 Деревьев под звездами робкими... Меня разговорами не проведешь, Портрет с папиросной коробки!..
Я выключил свет - и видения прочь! На стекла с предательской ленью В гербах и султанах надвинулась ночь Ночь Третьего отделенья...
Пять сосен тогда выступают вперед, Пять виселиц, скрытых вначале, И сизая плесень блестит и течет По мокрой и мыльной мочале...
В калитку врывается ветер шальной, Отчаянный и бесприютный,И ветви над крышей и надо мной Заносятся, как шпицрутены...
Крылатые ставни колотятся в дом, Скрежещут зубами шарниров. Как выкрик:
– Четвертая рота, кругом!Упрятанных в ночь командиров... И я пробегаю сквозь строй без конца В поляны, в леса, в бездорожья... ...И каждая палка хочет мясца, И каждая палка пляшет по коже...
В ослиную шкуру стучит кантонист (Иль ставни хрипят в отдаленьи?)... А ночь за окном, как шпицрутенов свист, Как Третье отделенье, Как сосен качанье, как флюгера вой... И вдруг поворачивается ключ световой.
Безвредною синькой покрылось окно, Окурки под лампою шаткой. В пустой уголок, где от печки темно, Как лодка, вплывает кроватка...
И я подхожу к ней под гомон и лай Собак, зараженных бессонницей: - Вставай же, Всеволод, и всем володай, Вставай под осеннее солнце! Я знаю: ты с чистою кровью рожден, Ты встал на пороге веселых времен! Прими ж завещанье: Когда я уйду От песен, от ветра, от родины,Ты начисто выруби сосны в саду, Ты выкорчуй куст смородины!..