Стихотворения и поэмы. Том 1

3

Средь туманного дня, созерцая минувшие грезы, близ речного ручья великан отдыхал у березы. Над печальной страной протянулись ненастные тучи. Бесприютной главой он прижался к березе плакучей. Горевал исполин. На челе были складки кручины. Он кричал, что один, что он стар, что немые годины надоели ему… Лишь заслышат громовые речи, — точно встретив чуму, все бегут и дрожат после встречи. Он – почтенный старик, а еще не видал теплой ласки. Ах, он только велик… Ах, он видит туманные сказки. Облака разнесли этот жалобный крик великана. Говорили вдали: «Это ветер шумит средь тумана». Проходили века. Разражались ненастные грозы. На щеках старика заблистали алмазные слезы.

4

Потянуло грозой. Горизонт затянулся. И над знойной страной его плащ растянулся. Полетели, клубясь, грозно вздутые скалы. Замелькал нам, искрясь, из-за тучи платок его алый. Вот плеснул из ведра, грозно ухнув на нас для потехи: «Затопить вас пора… А ужо всем влетит на орехи!» Вот нога его грузным столбом где-то близко от нас опустилась, и потом вновь лазурь просветилась. «До свиданья! – кричал. — Мы увидимся летними днями…» В глубину побежал, нам махнув своей шляпой с полями.

5

В час зари на небосклоне, скрывши лик хитоном белым, он стоит в своей короне замком грозно-онемелым. Солнце сядет. Всё притихнет. Он пойдет на нас сердито. Ветром дунет, гневом вспыхнет, сетью проволок повитый изумрудно-золотистых, фиолетово-пурпурных. И верхи дубов ветвистых зашумят в движеньях бурных. Не успев нас сжечь огнями, оглушить громовым ревом, разорвется облаками в небе темно-бирюзовом.

1902

Не страшно

Боль сердечных ран, и тоска растет. На полях – туман Скоро ночь сойдет. Ты уйдешь, а я буду вновь один… И пройдет, грозя, меж лесных вершин великан седой: закачает лес, склон ночных небес затенит бедой. Страшен мрак ночной, коли нет огня… Посиди со мной, не оставь меня!.. Буйный ветер спит. Ночь летит на нас… Сквозь туман горит пара красных глаз — страшен мрак ночной, коли нет огня… Посиди со мной, не оставь меня! Мне не страшно, нет… Ты как сон… как луч… Брызжет ровный свет из далеких туч… Надо спать… Всё спит… Я во сне… …Вон там великан стоит и кивает нам.

Май 1900

Москва

Поединок

Посвящается Эллису

1

Из дали грозной Тор воинственный грохочет в тучах. Пронес огонь – огонь таинственный на сизых кручах. Согбенный викинг встал над скатами, над темным бором, горел сияющими латами и спорил с Тором. Бродил по облачному городу, трубил тревогу. Вцепился в огненную бороду он Тору-богу. И ухнул Тор громовым молотом, по латам медным, обсыпав шлем пернатый золотом воздушно-бледным: «Швырну расплавленные гири я с туманных башен…» Вот мчится в пламени валькирия. Ей бой не страшен. На бедрах острый меч нащупала. С протяжным криком помчалась с облачного купола, сияя ликом.

2

Ослепший викинг встал над скалами, спаленный богом. Трубит печально над провалами загнутым рогом. Сердитый Тор за белым глетчером укрылся в туче. Леса пылают ясным вечером на дальней круче. Извивы лапчатого пламени, танцуя, блещут: так клочья палевого знамени в лазури плещут.

Октябрь 1903

Москва

Битва

В лазури проходит толпа исполинов на битву. Ужасен их облик, всклокоченный, каменно-белый. Сурово поют исполины седые молитву. Бросают по воздуху красно-пурпурные стрелы. Порою товарищ, всплеснув мировыми руками, бессильно шатается, дружеских ищет объятий: порою, закрывшись от стрел дымовыми плащами, над телом склоняются медленно гибнущих братий!..

…………………………

Дрожала в испуге земля от тяжелых ударов. Метались в лазури бород снегоблещущих клоки – и нет их. пронизанный тканью червонных пожаров, плывет многобашенный город, туманно-далекий.

Июль 1903

Серебряный Колодезь

Пригвожденный ужас

Давно я здесь в лесу – искатель счастья. В душе моей столетние печали. Я весь исполнен ужасом ненастья. На холм взошел, чтоб лучше видеть дали. Глядит с руин в пурпурном карлик вещий с худым лицом, обросшим белым мохом. Торчит изломом горб его зловещий. Сложив уста, он ветру вторит вздохом. Так горестно, так жалобно взывает: «Усни, мечтатель жалкий, – поздно, поздно»… Вампир пищит, как ласточка, шныряет вокруг него безжизненно и грозно. Ревут вершины в ликованье бурном. Погасли в тучах горние пожары. Горбун торчит во мгле пятном пурпурным. На горб к нему уселся филин старый… Молился я… И сердце билось, билось. С вампирным карлом бой казался труден… Был час четвертый Небо просветилось. И горизонт стал бледно-изумруден. Я заклинал, и верил я заклятью. Молил творца о счастии безбурном. Увидел вдруг – к высокому распятью был пригвожден седой вампир в пурпурном. Я возопил восторженно и страстно: «Заря, заря!… Вновь ужас обессилен!..» И мне внимал распятый безучастно. Вцепившись в крест, заплакал старый филин.

1903

На горах

Горы в брачных венцах. Я в восторге и молод. У меня на торах очистительный холод. Вот ко мне на утес притащился горбун седовласый. Мне в подарок принес из подземных теплиц ананасы. Он в малиново-ярком плясал, прославляя лазурь. Бородою взметал вихрь метельно-серебряных бурь. Голосил низким басом. В небеса запустил ананасом. И, дугу описав, озаряя окрестность, ананас ниспадал, просияв, в неизвестность, золотую росу излучая столбами червонца. Говорили внизу: «Это – диск пламезарного солнца…» Низвергались, звеня, омывали утесы золотые фонтаны огня — хрусталя заалевшего росы. Я в бокалы вина нацедил и, подкравшися боком, горбуна окатил светопенным потоком.

1903

Москва

Вечность

Шумит, шумит знакомым перезвоном далекий зов, из Вечности возникший. Безмирнобледная, увитая хитоном воздушночерным, с головой поникшей и с урной на плечах, глухим порывом она скользит бесстрашно над обрывом. Поток вспененный мчится серебряной каймой. И ей все то же снится над бездной роковой. Провалы, кручи, гроты недвижимы, как сон. Суровые пролеты тоскующих времен. Все ближе голос Вечности сердитой… Оцепенев, с улыбкою безбурной, с душой больной над жизнию разбитой — над старой, опрокинутою урной — она стоит у пропасти туманной виденьем черным, сказкою обманной.

1902

Маг

В. Я. Брюсову

Я в свите временных потоков, мой черный плащ мятежно рвущих. Зову людей, ищу пророков, о тайне неба вопиющих. Иду вперед я быстрым шагом, И вот – утес, и вы стоите в венце из звезд упорным магом, с улыбкой вещею глядите. У ног веков нестройный рокот, катясь, бунтует в вечном сне. И голос ваш – орлиный клекот — растет в холодной вышине. В венце огня над царством скуки, над временем вознесены — застывший маг, сложивший руки, пророк безвременной весны.