Стихотворения и поэмы

Беседа с Костей во время бегства, когда герой в ответ на патетику спутника говорит: „не поймут и повесят“, — это уже первые признаки необходимости рвать с враждебной средой.

При этом надо иметь в виду, что многое, как например философия о картах, не есть наше воззрение, а воззрение героя, его среды — и тогда будет понятна симпатия автора к активному и органическому протесту героя, симпатия, которую я стараюсь вызвать и у читателя.

Писал я „Милое детство“, имея в виду главным образом молодежь. Я хотел показать подростка, окруженного нуждой, голого, разутого, предпочитающего жизнь беспризорника жизни „с удобствами“.

Против чего же протестует поэма? Против „удобств“, против „кушанья с рук“. Против „гостеприимства ватрушек, приручающего душу“. Против тех, которые в меблированных будках показывают зубы, защищая свой прокислый быт.

То есть — против мещанства.

Главная сила, противопоставленная „вещам“, в поэме — природа. Природу, которую я противопоставляю мещанскому „великолепию“, которую делаю как бы союзником моих героев, — я считаю художественным аргументом против мещанства.

Мы мало развиваем в нашей молодежи, у нас в комсомоле, любовь к природе. Физкультура — это еще не обязательно любовь к природе. Я бы даже сказал, что нам нужно молодежь учить уважению к природе. Природа — огромный источник бодрости и энергии.

К языку „Милого детства“ я подошел сознательно. В „Мотэле“ я использовал интонацию национальную, здесь я постарался, по возможности, с чувством меры использовать акцент люмпен-пролетария. И вот по каким соображениям. Слово — это среда. Поэма, которая берет героем парнишку окраины и пишет для рабочей молодежи, жителей окраины, — и по языку должна быть близка к первому и вторым. В искусстве нет плохого и хорошего языка, а есть язык большей или меньшей выразительности… [65]

65

Недавно я читал поэму в кругу работников «Комсомольской правды» и услышал ряд замечаний, считаться с которыми нужно и из которых я сделал вывод, что следует работу обсудить, и может быть не раз на широкой аудитории, которая, наверное, поможет мне кое-что и выкинуть, и кое-чем пополнить.

И если „Милое детство“ хоть немножко поработает на очистке „российской пыли“, автор будет считать свою задачу выполненной» (О, 1929, № 4).

Публикации в КП следующих глав поэмы предшествовало авторское вступление:

«„Милое детство“ — часть небольшой поэтической трилогии о человеке, который в детстве был беспризорником, он сформирован революцией, идет ее путями и доходит до наших дней.

Три поэмы, по моему плану, охватывают три периода жизни героя. Первый период — детство. Второй — гражданская война, третий — современность.

О чем рассказывает „Милое детство“? О подростке, которому „судьба не скроила шубы“, который наполовину уже бродяга, который голодает и зябнет, но все же отказывается от шубы, которую предлагает ему тетя в обмен на его совесть, отказывается от шубы, вместе с которой он должен принять и „господа“ и торговлю.

И когда тетя продолжает настаивать, герой и его спутник с ножом в руках прорываются сквозь буржуазно-мещанский чертополох, на волю, — „удобную“ жизнь они меняют на жизнь беспризорников.

Ребят поймали. Они мужественны перед глазами всемогущего генерал-губернатора. Они бегут и, счастливо избегнув мчащейся за ними фурии генеральши, уходят из проклятого города, в который они бросили камнем и который их чуть не потопил в своей грязи, — уходят навстречу… чему навстречу?

Об этом я скажу в отдельной поэме и на этом кончаю поэму „Милое детство“.

Как и чем смыкается поэма с нашими днями? Во-первых, мне кажется, каждый мой сверстник, да и более молодые товарищи, найдут частицу своих переживаний в переживаниях героя. Во-вторых, конечно, силой неподчинения опошляющей среде. В-третьих, призывом „не кушают с рук!“» (КП, 1929, 10 февраля).

Начало ранней редакции поэмы (НМ, 1927, № 11), в окончательный текст не вошедшее:

ЗЕЛЕНАЯ ЛИРИКА

Летом — прекрасно! Ни вши, Ни снежка, Выше колен Знаменитые гачи, [66] Бредень — на плечи, Под «же» — корешка, [67] И — На протоку рыбачить. Если плашкетам Удача далась, Если сумели Местечко нащупать, — Бьется в мотне Золотистый карась, Синий налим И крылатая щука. Жизнь на протоке Сыта и тиха… Ляжешь к костру, Убаюканный ленью. Тихо и вкусно Воркует уха, Тихо и кротко Воркует теченье. Луг за протокой И пышен и ал: Тлеет и пышет Цветочное благо! Смотришь — И кажется. Кто разбросал Национальные флаги…

66

Штанины.

67

Товарища.

ИСПОРЧЕННАЯ БИОГРАФИЯ

Так протекала бы Скромная жизнь, Если не этот бы Случай проклятый, Если в судьбу мою Не ввяжись Сам — Генерал-губернатор! Кто-то И где-то Калечил жену. Лирик по сердцу, Грабастая глыбу, Бью я — Без промаху… Н-ну… и ну… Глаз оказался Выбит… Город Иркутск Удивительно мал: Утром Сморкнетесь — Звучит до заката. Тут обо мне Впервые узнал Сам генерал-губернатор. Ну, так повестка! Повестку прочел И, пораздумав… Не поднял перчатки. Нет, я не струсил, Я пред-по-чел Лучше уж Не встречаться. Зимнее небо Роняет снег, Летнее небо — Звездные свечи; Что же может Простой человек? Маленький человечек?!

НЕБОЛЬШОЙ ДИАЛОГ И БОЛЬШИЕ ДЕЛА

Но губернатор Был не поэт. Он был сторонник «Твердых позиций». Ну, если так, Почему бы и «нет»? Можно сразиться! На губернаторе Синий сюртук, По сюртуку — Горизонт из медалей. «Здравствуйте!» — «Здравствуйте, Милый друг!» (Давно, говорит, Не видались.) Старый барон Был сугубо суров. Главное — глазки: Не смотрит, А… греет! «Ну-с, — говорит, — Ты… из жидов?.» — «Нет, — говорю, — Из… Евреев». Тут, невозможно Гремя и трубя, Стал он Описывать круги. «Да я те-е-ебе! Да я Из те-бя Сделаю Кугель!»

Вступление, предпосланное поэме в беловой рукописи 1928 г

Ст оит лирически Только вздохнуть, Стоит в раздумии оглядеться, — Дверь — нараспашку и кошкой — на грудь Это вот самое: Милое детство. Критик — с подходом Скажет опять: «И-де-оло-гия, жили получше», Ой, не хотел бы я Вам пожелать Такое благополучье!..

ГЛАВА 1

После строфы 5 в рукописи и в БР:

Что говорить! Посмотрите: как все — Лошадь! Под плетью, Под ношею — Лошадь Мечтает О лучшем овсе, Извозчик — О лучшей лошади.

ГЛАВА 2

После строфы 1 в рукописи:

Как-то проснулся, Глянул — сосна, И растерялся сразу. Я — на сосну: И не сосна, А белоснежная ваза?! Я — к тополям, Я — на поля, — И не могу надивиться: Вижу: стоят мои тополя Все, как один, — В рукавицах?! Я — на дома: И — не до-ма! Бабушки в чепчиках белых! Патриархальная зима?! Чтоб ты Сгорела! За ночь И ветер И стужу скрутя, Утро дремало На перьях метели, Спокойное, как дитя в колыбели.