Стихотворения и поэмы
Шрифт:
4
Знал окрестный народ гусляра-звонаря, Песня-дума за сердце хватала, И о песне о той старика дударя Сказок дивных сложилось немало. Говорят — только к гуслям притронется он С неотступною вольною песней, — Сон слетает с ресниц, затихает и стон, Не шумят тополя и черешни… Пуща-лес не шумит, белка, лось не бежит, Соловей-пташка вдруг затихает, И река меж кустов, как всегда, не бурлит, Плавники свои рыба скрывает. Притаятся русалки и леший седой, Чибис «пить» не кричит, замолкает, И под звоны гусляровой песни живой Для всех папоротник расцветает. 5
Из
6
«Что ж молчишь ты, гусляр, нив, лесов песнобай, Славой хат моих подданных славный? Спой нам песню свою да на гуслях сыграй — И с тобой расплачусь я исправно. Запоешь по душе, на утеху гостям, Гусли полные дам я дукатов; Если ж песня твоя не понравится нам, — То пеньковую примешь ты плату. Знаешь славу мою, знаешь силу мою…» «Нет людей, что тебя бы не знали. И о том, что я знаю, тебе я спою…» «Ну, старик, начинать не пора ли!» Не ответил ни слова тут князю гусляр, Лишь нахмурил он брови седые, Раздается под сводами первый удар, И заплакали струны живые. 7
«Гей ты, князь! Ты прославлен на весь белый свет! Не такую задумал ты думу, — Гусляра не подкупят ни золота цвет, Ни пиров твоих пьяные шумы. Не продам свою душу за золото я, И не правит закон гуслярами: Перед небом ответ держит песня моя, Рядом с звездами, с солнцем, с орлами. Лишь поля да леса могут ей приказать, Правят только они гуслярами, Волен, князь, заковать, волен голову снять — Только дум не скуешь ты цепями. Славен-грозен и ты, и твой замок-острог, Льдом от стен его каменных веет, Твое сердце — как этот кирпичный порог, И душа, словно склеп, холодеет. 8
Посмотри, властелин, ты на поле свое: За сохою там пахарь плетется, А слыхал ли ты, князь, о чем пахарь поет, Знаешь, как этим людям живется? Ты в подвалы свои загляни лучше, князь, Что под замком ты сам понастроил: Братья корчатся в муках там, брошены в грязь, Черви точат их тело живое. Разве золото все, что ты хочешь, затмит? Приглядись-ка: всего не затмило, — Кровь на золоте этом людская горит, И твоя не сотрет ее сила. Ты усыпал брильянтами бархат и шелк — Это сталь кандалов заблестела, Это висельных петель развитый шнурок, Это рук твоих черное дело. 9
На столе твоем яства, а что под столом? Кости умерших в тяжкой неволе. Утешаешься белым и красным вином — Это слезы сиротской недоли. Замок выстроил ты, и глазам твоим мил Стен его отшлифованный камень — Это памятки-плиты безвестных могил, В них — сердец каменеющих пламень. Любо слушать тебе этой музыки звон: Ты находишь в ней, князь, наслажденье, Но ведь в музыке этой проклятия стон И тебе, и твоим поколеньям. Побледнел и дрожишь ты, владыка земной, И вся дворня твоя онемела… Что ж, настала пора расплатиться со мной! Ты прости, если спел неумело!» 10
Князь стоит, князь молчит, злоба бьет из очей, Звуки стихли, ни шуток, ни смеха… Думал князь, размышлял, стукнул саблей своей, Только лязгом откликнулось эхо. «Эй ты,
солнцу родня, не затем тебя звал Я на свадьбу из милости княжьей. Ты безумный, старик! Кто тебя где скрывал? Ты, знать, выродок голи сермяжной. Как осмелился ты против князя восстать И вызванивать трели пустые? Что ж, немалою платой сумею воздать Я за дерзкие речи такие. Платой княжеской я расплачусь с храбрецом, Ты не хочешь дукатов — не надо! Старика вместе с гуслями — в землю живьем, Пусть он панскую знает награду!» 11
И схватили тогда гусляра-старика, Вместе с гуслями звонкими взяли И на берег крутой, где шумела река, На погибель седого пригнали. В три сажени тут вырыли ров шириной, Старика-гусляра в нем зарыли И насыпали холм трехсаженный крутой, Кол высокий осиновый вбили. Не тесали и гроба ему столяры, И ничьи не заплакали очи, Смолкли гусли, замолк и гусляр — до поры: Все затихло, как позднею ночью. Только княжеский замок гудел, не молчал: Гости музыке в такт хохотали, Князь вина не одну уже бочку кончал, Шумно, весело свадьбу играли. 12
За годами года потекли чередой… На песчаном холме гусляровом Распустилась полынь, вырос дуб молодой, Зашумел непонятным он словом. Может, сотня прошла, может, более лет, Но хранится преданье в народе, Будто в год один раз ночью с гуслями дед, Бел как снег, из кургана выходит. Гусли ладит свои, струны звонко звенят, Он играет рукой онемелой И все что-то поет, чего нам не понять, И на месяц глядит он на белый. Говорят, кто поймет, что звучит в песне той, Горя горького как не бывало. Можно верить всему, только слушай душой…, У курганов преданий немало. ‹1910›
БОНДАРОВНА
(По народной песне)
I
То не буря лес колышет, То не волки воют, Не разбойники проходят Буйною толпою, — На Украйне пан Потоцкий, Из Канева родом, С бандою своей лютует Над бедным народом. Где попало он пирует, Пьет и угощает И ни старым и ни малым Шуток не прощает. Если же краса девичья Пану попадется, Обесславит, обесчестит, Вдоволь насмеется. Стоном стонет Украина, Пана проклинает, Но Потоцкого богатство От беды спасает. По сегодня у людей он Проклят при вспомине На родной на Беларуси И на Украине. В селах как его прокляли, Так и проклинают, И его в палатах панских Только вспоминают. О пригожей Бондаровне И о пане этом Песня с той поры далекой Разнеслась по свету. II
Жил в то время в Берестечке Славный Бондаренко. У него дочь Бондаровна. Поглядеть — паненка. Красоты такой на свете Не было, не будет: О ней люди говорили, Словно бы о чуде. Как малина ее губы, А лицо — лилея, Словно звезды ее очи, Взглянет — свет милее. С плеч спадают ее косы, Золотые косы, И искрятся, как на солнце Алмазные росы. Всем взяла: красивым станом И высоким ростом, В люди выйдет — загляденье, Королевна просто! Вот в корчме она сегодня, Сердцу лишь послушна, Шутки шутит с казаками, Вся, как тень, воздушна. В пляску первою выходит, Хороша, нарядна, Всех собою удивляет, Как заря — отрадна. Ой, красуйся, Бондаровна, От зорьки до зорьки! Тебя враг подстерегает, Будет тебе горько.
Поделиться с друзьями: