Стихотворения

Преобразуют мир века.

Но речь одна — сады и рощи,

Другая речь, когда — река.

Однажды, идя по Трубной площади, я увидел, что открыты большие железные люки, около которых стоят грузовики, наполненные снегом. Грузовик за грузовиком сваливали снег, как в бездонную пропасть. Мне стало интересно, куда снег девается, и я подошел. В темной глубине, в тесных осклизлых стенах, бурля и как бы радуясь мгновенному просвету открытых люков, быстро неслась вода. Она подхватывала глыбы грязного городского снега, тотчас размывала и уносила его.

— Что это? — спросил я у рабочих, занятых снегом.

— Как что? Река Неглинка.

В другой раз, в июле, на центр Москвы обрушился светлый ливень. Ручьи мчались вдоль тротуаров, становясь все обильнее. Вдруг, на той же Трубной площади, на месте как бы взорвавшихся люков, вздыбились большие бугры воды. Площадь превратилась в натуральное озеро. Теперь мне не надо уж было спрашивать, я знал, что это вырвалась из подземного заключения к летнему небу, к ливню река Неглинка.

Так дважды я убедился, что даже такой город, как Москва, не может окончательно умертвить маленькую речушку, что, загнанная под землю, придавленная навалившимся на нее многомиллионным городом, она все-таки жива, и, в то время как мы проезжаем по Москве в троллейбусах и такси (когда спим — тоже), под нами бьется, как жилка, как слабенький пульс земли, вечная и живая струя реки.

Шумит великая столица,

Шуршит машинами над ней.

И что же ей, Неглинке, снится

Среди подземных кирпичей?

Кувшинки, синие стрекозы,

Чуть розоватый свет зари?

Луга, песчаные откосы

И на быстринке пескари?

Весной лихое половодье,

Июль в цветах, январь во льду?

Хоть в берегах, да на свободе,

Хоть под уклон, да на виду?

Или мечтает, может статься,

И видит, словно наяву,

Как лет мильонов через двадцать

Она переживет Москву?

Как расточатся по крупинке

Асфальт, чугун, кирпич, гранит

И будет у реки Неглинки

Опять речной, привычный вид?

Леса вокруг. Свежо. Светает.

Природа в вечной кутерьме…

Что ж, время есть. Пускай мечтает,

А что ей делать там, во тьме?

1974

КАКТУСЫ

СПЕЦИАЛЬНОСТЬ

У каждого зверя,

У каждой птицы

Есть своя врожденная специальность.

Отклоненья неизбежны и повседневны,

И все же главное остается главным.

Так, например,

У лисы специальность — мыши

(Но, конечно, не откажется от цыпленка)

У соболя специальность — белка.

У орлана-белохвоста — рыба.

У ежа, как ни странно, — змеи.

У кукушки

Редчайшая специальность —

Волосатые черные гусеницы,

Которых не берет ни одна из птиц.

Ну вот.

А у ласточек специальность — пчелы,

Летящие к ульям со сладким грузом.

Но все равно и без груза

Пчелы —

Главная специальность ласточек.

Белогрудых, прелестных птичек.

Я знаю, что они неподсудны,

И моя рука не поднимается, чтобы

Разорить гнездо под сухим карнизом.

И все же как бы ни умилялись,

Каких бы песен про них ни пели,

Я знаю,

Что их специальность —

Пчелы.

И когда мы любуемся их полетом,

Их зигзагами в небе (ах, как изящно!),

Я знаю, что это летают в небе

Молниеносные, обтекаемые, литые,

Не знающие ни промаха, ни пощады

Истребители

Мирных медовых пчел.

Право же,

Лучше б не знать об этом.

1973

УВИДЕТЬ БЕЛКУ

А все же прекрасно, гуляя в лесу,

Увидеть живую белку.

Мордочка,

Проворные зубки,

Классический беличий хвост.

И вот

Замираете, приятно поражены, —

Вверху,

В зеленых дебрях сосны,

Белка!

Смело

Она бросается с дерева

И влет, как будто оперена,

Перелетает на соседнее дерево.

Здорово

Это у нее получается.

Мы так не умеем.

Можем только смотреть, как умеет она.

Провожая ее восторженным взглядом

И мыслью. Между прочим,

В древние славянские времена

Проворный зверек назывался мысью.

Мысь. Мызнуть. Умызнуть.

Мысля,

Мыслью по дереву не скачи,

Мысли сумрачно, сдержанно. И молчи.

Но это — другая опера.

А пока

Не грибы, не орехи домой несу.

Что грибы и орехи? Безделка!

Несу в душе, как скачет в лесу

По деревьям живая белка.

В душе

При виде маленького зверька

Пробуждаются важные чувства,

Которых лишает нас времени быстротечность,

Безотчетная нежность,

Тихая доброта, теплота,

Человечность.

Идешь и думаешь — увидеть бы белку.

Но по заказу ее увидеть нельзя.

Это тебе не ворона и не овца.

Жди счастливого случая,

Чтобы со стезей совпала стезя,

Как стрелка часов находит на стрелку.

Разговорчивый мне попался водитель такси.

Круглолицый такой.

Улыбающийся. Сама доброта.

— Погодка-то! Лучше и не проси.

Я охотник.

Вчера проверил свое ружье.

Ружьишко, говорю, проверил свое.

Воскресенье.

Целый день в лесу. Красота!

— И добыли?

(Стараюсь подделаться под охотничий разговор.)

И кого?

— Я больше по белкам. У меня лайка.

По кличке Сонька.

Ездили в Краснохолмский бор.

Специалистка.

У нее ни одна не отобьется от рук.

Для начала добыли девятнадцать штук.

— Ско-олько?!

На девятнадцать зверьков обедневший лес…

Зачем я в эту машину влез?

Мало забот?.. Краснохолмский бор…

Разговорчивый мне попался шофер.

— Ободрал, вот высушу, понесу.

Три рубля за каждую шкурку.

Лишь бы не лень.

Пятьдесят семь рублей как нашел в лесу,

Пятьдесят семь рублей за воскресный день.

А другие проторчат у телевизора.

Или в гости.

Закусочка. Пиво-воды.

Нет, я охотник.

И в выходной я как чокнутый или больной,

Я, как говорится, —

Любитель природы.

Подышишь воздухом. На душе веселей.

Снег там чистый. Весь белый, белый…

…Кому бы отдать пятьдесят семь рублей,

Чтобы в лесу прибавилось девятнадцать белок?..