Стихотворения

Что я наделала с тобою!

Как позабыла в той беде,

что стал ты рыбой голубою,

взлелеянной в моей воде!

И повторяют вслед за мною,

и причитают все моря:

о ты, дитя мое родное,

о бедное, прости меня!

* * *

Он поправляет пистолет,

свеча качнулась, продержалась...

Как тяжело он постарел,

как долго это продолжалось.

И вспомнил он издалека

там, за пределом постаренья,

знамена своего полка,

сверканья, трубы, построенья.

Не радостно ему стареть.

Вчера побрел, побрел далеко

на первый ледоход смотреть,

стоял там долго, одиноко.

Потом направился домой,

шаги тяжелые замедлил

и вдруг заметил, боже мой,

вдруг эту женщину заметил.

И вспомнилось - давным-давно,

гроза, глубокий след ботинка,

ее плечо обведено

оборкой белого батиста.

Зачем она среди весны

о той весне не вспоминала,

стояла просто у стены,

такая жалкая стояла.

И вот непоправимый гром

раздастся, задевая рюмки,

стемнеет, упадут на гроб

жены его большие руки.

Придет его старинный друг,

успевший прочитать в газете.

Для утешенья этих рук

он поцелует руки эти.

Они нальют ему вина,

и глянет он непринужденно,

как на подушке ордена

горят мертво и отчужденно.

Метель

Переделкино снег заметал.

Средь белейшей метели не мы ли

говорили, да губы немые

целовали мороз, как металл?

Не к добру в этой зимней ночи

полюбились мы пушкинским бесам.

Не достичь этим медленным бегством

ни крыльца, ни поленьев в печи.

Возносилось к созвездьям и льдам,

ничего еще не означало,

но так нежно, так скорбно звучало:

мы погибнем, погибнем, Эльдар.

Опаляя железную нить,

вдруг сверкнула вдали электричка,

и оттаяла в сердце привычка:

жить на свете, о, только бы жить.

Строка

"...Дорога, не скажу, куда..."

Анна Ахматова

Пластинки глупенькое чудо,

проигрыватель-вздор какой,

и слышно, как невесть откуда,

из недр стесненных, из-под спуда

корней, сопревших трав и хвой,

где закипает перегной,

вздымая пар до небосвода,

нет, глубже мыслимых глубин,

из пекла, где пекут рубин

и начинается природа,

исторгнут, близится, и вот

донесся бас земли и вод,

которым молвлено протяжно,

как будто вовсе без труда,

так легкомысленно, так важно:

"...Дорога, не скажу куда..."

Меж нами так не говорят,

нет у людей такого знанья,

ни вымыслом, ни наугад

тому не подыскать названья,

что мы, в невежестве своем,

строкой бессмертной назовем.

Подражание

Грядущий день намечен был вчерне,

насущный день так подходил для пенья,

и четверо, достойных удивленья,

гребцов со мною плыли на челне.

На ненаглядность этих четверых

все бы глядела до скончанья взгляда,

и ни о чем заботиться не надо:

душа вздохнет - и слово сотворит.

Нас пощадили небо и вода,

и, уцелев меж бездною и бездной,

для совершенья распри бесполезной

поплыли мы, не ведая - куда.

В молчании достигли мы земли,

до времени сохранные от смерти.

Но что-нибудь да умерло на свете,

когда на берег мы поврозь сошли.

Твои гребцы погибли, Арион.

Мои спаслись от этой лютой доли.

Но лоб склоню - и опалит ладони

сиротства высочайший ореол.

Всех вместе жаль, а на меня одну

пускай падут и буря, и лавина.

Я дивным, пеньем не прельщу дельфина

и для спасенья уст не разомкну.

Зачем? Без них - не надобно меня.

И проку нет в упреках и обмолвках.

Жаль - челн погиб, и лишь в его обломках

нерасторжимы наши имена.

* * *

Предутренний час драгоценный

спасите, свеча и тетрадь!

В предсмертных потемках за сценой

мне выпадет нынче стоять.

Взмыть голой циркачкой под купол!

Но я лишь однажды не лгу:

бумаге молясь неподкупной

и пристальному потолку.

Насильно я петь не умею,

но буду же наверняка,

мучительно выпростав шею

из узкого воротника.

Какой бы мне жребий ни выпал,

никто мне не сможет помочь.

Я знаю, как Грозен мой выбор,

когда восхожу на помост.

Погибну без вашей любови,

погибну больней и скорей,

коль вслушаюсь в ваши ладони,

сочту их заслугой своей.

О, только б хвалы не восстраждать,

вернуться в родной неуют,

не ведая - дивным иль страшным

удел мой потом назовут.

Очнуться живою на свете,

где будут во все времена

одни лишь собаки и дети

бедней и свободней меня.

* * *

Ю.Королеву

Собрались, завели разговор,

долго длились их важные речи.

Я смотрела на маленький двор,

чудом выживший в Замоскворечьи.

Чтоб красу предыдущих времен

возродить, а пока, исковеркав,

изнывал и бранился ремонт,

исцеляющий старую церковь.

Любоваться еще не пора:

купол слеп и весь вид не осанист,

но уже по каменьям двора

восхищенный бродил иностранец.

Я сидела, смотрела в окно,

тосковала, что жить не умею.

Слово "скоросшиватель" влекло

разрыдаться над жизнью моею.

Как вблизи расторопной иглы,