Стихотворения

Фети просыпается и с ужасом смотрит на Анунциату.

Фети:

О боже! Прочь, ужасное виденье… Анунциата!!. Это страшный сон Иль совести тревожное явленье?! Я без того разбит и сокрушен… Анунциата, ты ли?..

Анунциата:

Это я! Я – казнь, тебе ниспосланная свыше! А! ты узнал меня!.. Да, это я, – Твоя Анунциата!.. Это я, Доминикино Фети!.. О, гляди, гляди, Я мало изменилася. Не правда ль? . . . . Проклятие, проклятие тебе!

Фети:

(упадая пред ней на колена) Не проклинай! Не я, не я, а люди — Виновники погибели моей! У ног твоих позволь мне умереть, Дай выплакать у ног твоих прощенье… Не я, не я, – а люди!. . . . . . . <1846>

«Напрасно говорят, что я гонюсь за славой…»

Напрасно говорят, что я гонюсь за славой И умствую. Меня никто не разгадал! Нет, к голове моей чернокудрявой, Венчанной миртами, ум вовсе не пристал. Нет, что мне умствовать! К чему? Вопросы дня И смысла здравого прямое направленье Меня не трогают, не шевелят меня: Когда в движеньи ум – мертво воображенье… Не мир действительный – одни мне нужны грезы, Одна поэзия душе моей нужна! Порой салонный блеск, мазурка, полька, слезы, Порою мрачный грот и томная луна… При ослепительном и ярком свете бала, С букетом ландышей и пышных тюбероз, Иль одинокая под сумраком берез, Я с наслаждением мечтаю и мечтала. Напрасно ж говорят, что я гонюсь за славой И умствую… Меня никто не разгадал! Нет, к голове моей чернокудрявой, Я повторяю вам, ум вовсе не пристал. Село Фекла <1847>

Будто из Гейне

Густолиственных кленов аллея, Для меня ты значенья полна: Хороша и бледна, как лилея, В той аллее стояла она. И, головку склонивши уныло И глотая слезу за слезой, «Позабудь, если можно, что было», – Прошептала, махнувши рукой. На нее, как безумный, смотрел я, И луна освещала ее; Расставайся с нею, терял я Всё блаженство, всё счастье мое! Густолиственных кленов аллея, Для меня ты значенья полна: Хороша и бледна, как лилея, В той аллее стояла она. <1847>

«Ты мне всё шепчешь…»

Ты мне всё шепчешь: «Постой!» Я говорю: «Для чего же?» Что же вдруг сталось с тобой? Ты простонала: «О боже!» Дивный был ужин вчера! Мы проболтали до ночи, Но и расстаться пора: Сон уж смежает нам очи. Что ты всё смотришь кругом? Что потупляю я взоры? Долго мы были вдвоем, Сладко вели разговоры. Я виноват пред тобой, Ты предо мною… Но что же? Ты мне всё шепчешь: «Постой!» Я говорю: «Для чего же?» <1850>

К Фанни Эльслер Подражание одному московскому стихотворцу

Фанни милая порхала Амазонкой и с ружьем, Грациозно приседала И летела напролом, А сценические плошки Света яркою струей Освещали ее ножки. Фанни! я поклонник твой! Но не танцы и не пляски, Силы полные, огня, И не пламенные глазки Озадачили меня… Я люблю тебя, о Фанни! Не за то, что легче лани Ты порхаешь. Вовсе нет! Не за эти прелесть-крошки Восхитительные ножки, А за то, что ты, на дрожки Сев, поехала Москвой Восхищаться. Взгляд твой зоркий Упивался красотой _Самотёка, Лысой горки_ И _Поклонною горой_… Вот поэтому-то Фанни Вдруг с ума свела меня… Ей и дань рукоплесканий, И. восторги… Да, тебя Русским сердцем понял я! 1850

Серенада

Уж ночь, Акулина! Окрестности спят; Все жители Клина Давно уж храпят. Покушав наваги И выпив потом Целительной браги, Я здесь, под окном! Своей балалайкой Тебя разбужу, А Жучку нагайкой Как сноп положу. До нитки промочен. Осенним дождем, Я жду тебя очень Давно под окном. Надень душегрейку, К окошку присядь, Дай грусть мне злодейку С тобой разогнать. Какая причина, Что темен твой дом? А! вот и лучина Зажглась за окном. <1851>

Греческое стихотворение

Я лежал в Марафонских полях, А гекзаметр горел на устах. Наяву иль во сне, но, поэзии полн, Видел где-то я там, вдалеке, при луне, Блеск эгейских серебряных волн — И чудесный процесс совершался во мне: Пред мечтою моей проходил Эврипид, и Софокл, и Эсхил… Вспоминал я прелестные взоры Живописной Аркадии дев, Эримантоса дивные горы И певцов беотийских напев Под зеленым шатром сикоморы, В честь Венеры пафосския храм, Где у белой коринфской колонны, Волю дав неудержным страстям, Танцевали лесбийские жены… И приятно ласкали мой взор Парфенона краса и размеры, И дымок, что вился из амфор, И в плюще виноградном гетеры… Там быстрей, чем из лука стрела, Повершать с волей сильной и жгучей На гражданской арене дела К агоре мчался всадник кипучий… Высоко возносился мой дух, Я к Зевесу поднял свои руки, А меж тем щекотали мой слух Тетрахорды приятные звуки… Кипарисы склонялись ко мне; Перепутаны ветвью лианы, Помавали главою платаны… И, пылая в священном огне И сливаясь с природой устами, Я коснулся до лиры перстами… И сознал, что, душою и мыслию грек, Я элл_е_нов вполне понимаю; Что каков ни на есть, а и я – человек И в себе мирозданье вмещаю. <1851>

Поэт

В пределах дальней высоты, Где носятся планет плеяды И звезд блистают мириады, _Он_ водрузил свои мечты; Среди небесного объема, Преград не зная ниотколь, Он в облаках, в соседстве грома, Земную позабыл юдоль. Игру мирского треволненья Он прихотливо пренебрег, Но в бурном вихре вдохновенья О братьях позабыть не мог. Над ним таинственные мысли, Как тучи черные, нависли; И – телом прах, душой колосс, Светило и надежда века — Он погрузился весь в вопрос О назначеньи человека… Не тщетно он пытал судьбу, Не тщетно он витал в эфире, Печаль и тайную борьбу На громкой возвещая лире… Вдруг грянул колокол глухим И перекатным звоном — И медным языком своим, С гуденьем и со стоном, Вещал таинственный ответ, Душе его понятный, – И очутился вдруг поэт В пустыне необъятной: Кругом шумят толпы людей С их суетностью дикой, Но он один, как средь степей, Угрюмый и великой! – И всё, что радует других, Ему смешно и ложно… Да счастье для натур таких Едва ли и возможно!.. <1851>

«В безумных оргиях уходит жизнь, как сон…»

В безумных оргиях уходит жизнь, как сон: Шампанское с утра до ночи льется, Крик, женщины, стаканов битых звон… Хоть тяжело, а весело живется… И страшно мне окончить жизнь в глуши, И страшно мне теперь за труд приняться, А _между тем_ на дне моей души Глубокие вопросы шевелятся… <1853>

Сельская тишина

Уж солнце медленно сокрылось за горою, Означив свой закат огнистой полосою; Прохлада чудная дневной сменила жар; Над ближним озером поднялся белый пар, И слышно в воздухе цветов благоуханье… Природа нежится в таинственном молчаньи, Лишь там, в запущенном, заглохнувшем саду, Лягушки плещутся и квакают в пруду… «Жить в сельской тишине – какое наслажденье, Имея так, как я, доходное именье И добрых мужичков, в определенный срок Раз в год сбирая с них умеренный оброк И прибавляя всё – благодаренье богу! – К наследью отчему землицы понемногу». Так долго думал я и долго любовался Природы красотой. Передо мной являлся Порою Дормидон с небритой бородой, Чтоб трубку вычистить, докуренную мной… Но вот уж тень легла на нивы и поляны, Вот месяц выглянул и, полный и румяный, Бледнее и бледней на тверди голубой; Вот пес откликнулся на крик сторожевой… Дрема долит меня и очи мне смежает… На сон грядущий мне постель приготовляют. Пора и на покой, пора!.. Покушав плотно, С какой приятностью, как сладко, беззаботно Я лягу на постель и стану засыпать… . . . . . . 1853

На дороге

Я еду просекой… Зеленою стеной Деревья высятся направо и налево; В прогалинах лесных мелькают предо мной Густые зелени недавнего посева. Роскошный чернозем подернул падший лист. Орешник пожелтел, и облетела роза… Свежо… Лишь изредка раздастся только свист И вдруг зашелестит плакучая береза. Вся роща звуками и песнями полна. Вот въехали в чащ_у_. Дорога сжалась узко… Пронзительно кричит нахальная желна, Трещит болтливый дрозд, и свищет трясогузка. На темном ельнике краснеет ярко клен; Сквозь листья резкою багровой полосою Виднеется заря… Я в думу погружен, И грудь моя полна безвыходной тоскою. На срубленной сосне, насупившись, сидит Ворона, каркая… И тяжело и больно! Печальной осени кругом печальный вид Припоминает мне прошедшее невольно. Остановил коней, из брички вылез вон… Стою… гляжу назад… А сердце так и гложет… И всё мне кажется, как будто бы сквозь сон, Что сразу угадать мой стих никто не может!.. <1854>