Стихотворения

Dolorosa

[2] В саду монастыря, цветущую как розу, Я видел в трауре Мадонну Долорозу. На белый памятник она роняла взор; Густые волосы разъединял пробор, Теряясь под косой, завешенной вуалью; Она дышала вся молитвой и печалью! На матовой руке, опущенной с венком, Кольцо венчальное светилось огоньком, И флером сборчатым окутанная шея Сверкала юностью, сгибаясь и белея.

2

Скорбящая (итал.). – Ред.

Раскопки

Мы к снам заоблачным утратили порывы, И двери вечности пред нами заперты: Земля, одна земля!.. И по краям – обрывы И нет ни выхода, ни цели для мечты… Почуяв страшные, отвесные стремнины Вокруг земной коры, где тлеет наш очаг, Сказали мы себе: «Мы дети этой глины, И от плотских забот отныне – ни на шаг! Довольно веровал и мучился наш предок, На небо возводя благочестивый взор, — Рассеять мы хотим опасный этот вздор Путем анализа и тщательных разведок». С незыблемых святынь покровы сняты прочь, — Открыты в чудесах секретные пружины; Всё взрыто, свергнуто; везде зияет ночь, Где прежде таяли волшебные картины… И резче всё, черствей звучит недобрый смех Утешенной попытки разрушенья; Нам чуть мерещатся, сквозь длинный ряд помех, Когда-то милые для сердца заблужденья… На глыбы черные роняет только свет Фонарь, колеблемый рабочим утомленным, Но не скорбит задумчивый Гамлет Над черепом, раскопкой обнаженным; Под костью звонкою, во впадине пустой, Гуляет ветер шумный и ненастный, А рядом труженик сурово-безучастный Во мрак спускается опасною тропой…

Май

Из лучшей стороны струясь и прибывая, Тепло нахлынуло, и брызнул дождик мая; Как дым кадильницы, пахучая листва Деревья зимние одела в кружева; На кленах – крылышки, сережки – на осинах, Цветы на яблонях, цветы на луговинах, Цветные зонтики в аллеях золотых, Одежды светлые на торсах молодых, И слабый звон пчелы меж крестиков сирени, И трель певца любви, певца вечерней тени — Плодотворение, истома, поцелуй — Очнись, печальный друг, очнись и не тоскуй! Но ты не слушаешь… Лицо твое уныло, Как будто всё, что есть, тебе уже не мило, Как будто взор очей, для счастья неживой, От чуждых радостей желал бы на покой. Ты видел много лет, ты знаешь эту моду Весной отогревать прозябшую природу, Тревожить мирный сон ее глубоких сил, Вздымать могучий сок из потаенных жил Затем, дабы, на миг убрав ее показней, — Расчесться за убор ценой осенних казней… Ты знаешь и молчишь, и нет в очах любви. Ты шепчешь горестно: «Где спутники мои? Иные – отцвели, иные – опочили; Мы вместе знали жизнь, и вместе мы любили».

* * *

Нельзя в душе уврачевать Ее старинные печали, Когда на сердце их печать Годами слезы выжигали. Пусть новый смех звучит в устах И счастье новое в чертах Свой алый светоч зарумянит, — Для давней скорби миг настанет: Она мелькнет еще в уме, Пришлет свой ропот присмиревший, Как ветер, в листьях прошумевший, Как звук, заплакавший во тьме…

Кончина Тургенева (22-го августа 1883 г.)

Ударил гром… И много лет Мы темной тучи не разгоним: Погас наш тихий, кроткий свет — Мы часть души своей хороним!.. Свободы вождь передовой, «Из стаи славных осталой», Родных кумиров современник, Он был для нас – их след живой, Их кровный, подлинный преемник! Мы с детства слушали рассказ Его простой, прелестной музы, И в нашем сердце крепли узы С душою, светлой как алмаз… Когда мы позже были юны, На праздник девственной любви Его пленительные струны Нам песни рая принесли! Когда бороться за науку Рванулись свежие умы, Он новобранцам подал руку И рассевал туманы тьмы… Он дал впервые проводницу Бойцам проснувшейся страны: На смелый труд из тишины Он вызвал русскую девицу. И был он друг ее мечты, Души глубокий познаватель, Ее стыдливой красоты Неподражаемый ваятель! Родное поле, степь и лес, В цветах весны, в одежде снежной, Под всеми красками небес — Он обессмертил кистью нежной… И пел нам голос дорогой… Вопросы дня, вопросы мира — Всему, под дивною рукой, Ответный звук давала лира! Прощайте, чудное перо, Нас одарявшее с чужбины, И ненаглядные седины — Маститой славы серебро! Ты к нам желал на север дикий Укрыться с юга на покой: Сойди же в грудь земли родной, Наш вечно милый и великий! 1883

* * *

От милых строк, начертанных небрежно Когда-то жившею рукой, Незримый дух, безропотно и нежно, Нам веет тихою тоской. Безмолвен гроб, портреты безответны, И вы лишь, бледные слова, Забытым здесь даете знак заветный, Что тень души еще жива! Между 1878 и 1885

* * *

Я ревнив к этой зелени нежной, Первой зелени вешних лесов, И до самой зимы белоснежной Любоваться бы ею готов. И в конце плодотворного мая, Примечая богатство листвы, Я уж думаю, грустно мечтая: «Где ты, юность! о, юность… увы!» Между 1878 и 1885

* * *

Еду в сумерки: зимняя тишь, Всё белеет, куда ни глядишь; И больница, и церковь, и дом Мирно светятся ярким огнем. Теплый ветер подул и затих, Свежим дымом запахло на миг, И дрожит при лучах фонарей На снегу тень лошадки моей, И кругом суеты не слыхать, Словно жизнь утомилась роптать, — Будто легче звучат голоса, Будто ближе к земле небеса, И я жду – сердце бьется в груди Тайной радости жду впереди… Между 1878 и 1885

На крыше конного вагона

Люблю, в ласканьи ветерка, На крыше конного вагона, С перил плебейского балкона Глядеть на город свысока, Нестись над морем экипажей, Глазеть по окнам бельэтажей, В кареты взоры опускать И там случайно открывать На складках шелкового платья Двух рук любовное пожатье… Люблю глядеть и за бор ты Колясок пышных и глубоких (Хотя внутри они пусты), Люблю камелий быстрооких, В сияньи наглой красоты, Обозревать в углу коляски, Где, развалясь и глядя вбок И туфли выставив носок, Они прохожим строят глазки… Люблю весеннею порой С высокой крыши подвижной За институтские ограды Бросать непрошеные взгляды… Никто наверх не поглядит, Никто в боязни малодушной Пред нашей публикой воздушной Не лицемерит, не хитрит; Л взор повсюду наш парит… И вот, когда мне прямо к носу Вагон с услугой подкатит — Всегда наверх меня манит: Взберешься, вынешь папиросу, Сосед предложит огонька, Кивнешь признательно, закуришь, Поговоришь, побалагуришь — И все, в ласканьи ветерка, На крыше конного вагона, С перил плебейского балкона На мир глядим мы свысока. Между 1878 и 1885

Мадригал (Л. С. Я.)

Склоняюсь пред тобой, как робкий богомолец, Рука лилейная, прекрасная без колец, И горько сетую: как поздно наконец В тебе мне встретился желанный образец Руки, невиданной меж мраморов старинных, — Ни пухлых пальчиков, ни ямочек рутинных, Но что за линяй и что за красота! Гляжу и думаю, любуясь и ревнуя: К кому же ты прильнешь, в преграду поцелуя, Ладонью нежною на пылкие уста? Между 1878 и 1885

Мимо возрастов

Я перешел рубеж весны, Забыв доверчивые сны И грезы юности счастливой; В туманы осени дождливой Вступил я вялый и больной, Проспавши тупо летний зной. Но вот зима уж на пороге — И я опомнился в тревоге…. Между 1878 и 1885

Укор

Часы бегут с поспешностью обычной Для жизни праздничной и жизни горемычной, И каждого бесследный их полет В иные дни к раскаянью зовет… Но без борьбы, со вздохом незаметным, Мы шлем «прости» мечтам своим заветным; Теряя жизнь, пред будущим пустым Мы со стыдом беспомощно стоим. А как подчас настойчивы укоры! Вы помните ль: на улице глухой, Под ровный шаг походки деловой, Следили вас невидимые взоры… В сырую ночь, при блеске фонаря, В котором газ от ветра волновался, Не злой ли вихрь в душе у вас промчался И лучших дней не вспыхнула ль заря? Иль, громоздясь стеной под небесами, Ряды домов не жали вашу грудь? Их мрачный вид – с докучными мечтами Не звал ли вас расчесться как-нибудь?.. Но всё ж без дел, со вздохом незаметным, Мы шлем «прости» мечтам своим заветным, Мы шлем «прости» встревоженным мечтам, — А злой укор всё ходит по пятам…. Между 1878 и 1885

* * *

Сказал бы ей… но поневоле Мне речь страшна: Боюсь, что слово скажет боле, Чем шепот сна. Откуда робость? Почему бы Не быть храбрей? И почему коснеют губы, Когда я с ней? Признанья в ветреные годы Я делал вмиг; От той уверенной свободы Отстал язык. Боюсь, что понял я неверно Порыв любить, Боюсь слезою, лицемерной Глаза смочить. Она хоть искренно польется, Но, может, в ней Лишь с грустью чувство отзовется Минувших дней… Между 1878 и 1885

Отрывок

Чудесный вечер… Мы уселись группой В траве зеленой, на опушке леса, Пред насыпью железного пути. Вздымались ели темною грядою На светлом небе, и кресты верхушек Отчетливо, недвижные, чернели. Порой пред нами проносился поезд, И долго, долго в гулком отдаленьи В тиши вечерней шум его катился… Вдруг месяц круглый глянул с вышины Меж двух шпалер померкнувшего леса, Как в глубине громадной, тихой сцены… И все мы смолкли, словно притаились. А шар луны, как незваный свидетель, Всё выступал, неотразимо ясный, И в тихом небе тихо поднимался, И, наконец, уставился на нас. Мелькнули звезды. Раздались меж нами Обычные мечтанья и вопросы: Там есть ли люди, и в мирах далеких Нам суждено ль иную жизнь изведать? «Нас там не будет – и на купол звездный Я избегаю пристально смотреть: Мутится ум, и слово стынет в горле, И друга благородные черты Мне кажутся пустой и скверной маской, А пестрый день, картинный и шумливый, — Обманом жалким, над которым втайне Смеются там стальные очи мрака!.. К чему дано нам вечно созерцать Алмазную метель и вихрь миров В бездонной синеве ночного неба — И ясно видеть их недостижимость?! Какая неотместная обида!» «Ваш ропот странен. Полно вам глядеть На этот мир из узкой, темной трубки! На первый план вы ставите себя. Но в сфере звезд никто о вас не думал; Никто, рассудком сходный с человеком, Созданием миров не управлял; Природа есть, откуда – мы не знаем, И ваши распри с этим неизвестным, Едва ль носящим образ существа, Поистине достойны сожаленья! Ваш гнев измышлен, или вы больны. Но и в разгаре затаенной злобы Вы дышите, вы смотрите – вам любо. А с этой злобой, будь она правдива, Вам жить нельзя…» – «И лучше бы не жить! Мое несчастье и несчастье многих, Что жизнь мила при думах безотрадных… Но с каждым днем растут самоубийства, И устарело в наши времена Гамлетовское «быть или не быть?». Загробных снов никто уж не боится… Пугает нас, напротив, смерть ума, Его тлетворной, внутренней беседы Внезапное, глухое прекращенье… Мы с ним страдаем и страдать не прочь За гранью гроба: лишь бы не расстаться! А многим страшен малый промежуток Удушья, муки, гадкого чего-то, С чем неразлучен жалкий наш конец… Нас гложут мысли. Я скажу к примеру: Прельщен ли я сияньем этой ночи? Не так, как вы! Ваш мир ненарушим. А я – вникаю в эту тишину И слышу в ней придушенные звуки Тревожной жизни, бьющейся вокруг: Там люди мрут, и в судорожном хрипе Колеблются бесчисленные груди… Что, если бы те звуки слить в один? Какой бы хор пронесся в тихом небе!! А поцелуев рой соединенный С мильонов уст, поспешных и безумных, Какой бы шум они произвели Своим бессвязным, птичьим щебетаньем! А вопль родильниц? А рыданье скорбных?.. Теперь любуйтесь этой тишиной… И вспомните, что п_о_лог облаков Почти отвсюду дымчатой пустыней На вышине задернут над землею — И никому не виден этот мир, И никому не слышен дольний звук, Как звуки тленья в замкнутой могиле Не слышны людям!.. Мы живем как тени, Водимые неведомой рукой По чуждому, безвыходному замку: Когда порой начнем стучаться в окна, Откуда нас прельщают чудеса, — Ни отзыва, ни помощи не слышно! И все мы гибнем, чуждые друг другу… Мы – тени! тени!..»