«Виктор Гюго издал в Брюсселе книгу «Наполеон Малый», содержащую самые постыдные нападки на принца-президента. Рассказывают, что на прошлой неделе книжонка была доставлена в Сен-Клу. Луи-Наполеон взял ее в руки, секунду смотрел на нее с презрительной улыбкой и, показав памфлет окружающим, сказал: «Вот, господа, Наполеон Малый, созданный Гюго Великим».
(«Журнал Елисейского дворца», август 1852.)
Не смехом кончишь ты, а исступленным воем,Преступник, негодяй, хотевший стать героем!Хоть гнусный свой триумф и вздумал ты справлять.Ты у меня в руках. Прими на лоб печать!Ты стал посмешищем, добычей грязи, пыли.Когда тебя к столбу позора пригвоздили,Когда ошейник сжал тебя до хрипотыИ от одежд одни остались лоскуты,Когда История клеймит тебя, злодея.Еще смеешься ты, час от часу наглея?Ну что ж! Ты в ярости утопишь гнев потом.Щипцы раскалены. Я жгу тебя живьем!
Джерси, август 1852
III
БАСНЯ ИЛИ БЫЛЬ?
Однажды, алчностью великой обуян,Тигровой шкурою прикрылся павиан,Был лютым тигр, а он — еще того лютее,Как будто силу зла обрел он в той ливрее.Зубами скрежеща, кричал он гордо: «ЯСтал королем ночей, владыкою зверья!»Он скрылся, как бандит, в колючую трущобу,Нагромождая страх, убийства, зверства, злобу.Он всех кругом терзал, опустошая лес,Как тигр, в чью шкуру он самодовольно влез.Убийством опьянен, он в мрачной жил пещере,И трепетали все, личине страшной веря;И с ревом он кричал, и страшен был тот рев:«Смотрите, сколько здесь в берлоге костяков!Все предо мной бежит, трепещет раболепно.Любуйтесь, звери, мной, я — тигр великолепный!»И все попрятались, чтоб жизнь свою спасти.Вдруг укротителя он встретил на пути.Тот подошел, схватил и, шкуру с шарлатанаСорвав долой, сказал: «Ты — только обезьяна!»
Джерси, сентябрь 1852
IV
«Итак, все худшие…»
Итак, все худшие — пройдохи, приживалы —У власти. Кровного нам принца недостало,Что «божьей милостью» взошел бы на престолИ «божьей милостью» к
тому же был бы зол.Как! Жалкий шарлатан, тщеславясь справкой точной,Что благородного отца он сын побочный,Подонок общества, судьбы случайный плод,Что титул свой украл, подтасовал свой род,Бродяга дерзостный, но вместе с тем лукавый,В Браганский древний род войдет теперь по праву;Законной фикцией оправдан, влезет онВ семью Австрийскую и скажет: «Я Бурбон!»Иль закричит, что он — наследник Бонапарта;Цинично кулаки положит он на картуИ скажет: «Все — мое!» И честный род людскойНе водворит в музей той куклы восковой!И если крикну я: «Он шарлатан бесславный!» —Ответит эхо мне: «Он государь державный!»Раб взбунтовавшийся и венценосный тать —Его бы в кандалы покрепче заковатьДа на галеры, в трюм, чтоб сгнил там на работеПринц мельхиоровый в фальшивой позолоте!А он над Францией поднялся, весь в крови,И «императором» его теперь зови!Он крутит кверху ус, что стрелкою отточен.И как ему никто не надает пощечин,Не даст ногой пинка и из дворца Сен-КлуНе выметет метлой, запачкав ту метлу!Нет, сотни простаков стоят в молчанье строгом.«Потише! — говорят. — Свершилось, стал он богом!Голосовали мы. То был народа глас».Да, понял я — позор сошел тогда на нас.Но кто ж голосовал? Кто возле урны, ловкий,Все видел, словно днем, в ночной баллотировке?Как те бесстыдные произошли дела?И где же был закон, свобода где была?Каков подлог!Толпа скотиною бездушнойБредет, пономарю и стражнику послушна.Народ, ты видишь ли, как жадно, чтоб пожратьТвой дом, твой сад, леса, поля, за пядью пядь,Люцерну для скота и яблоки для сидра, —Все шире с каждым днем пасть разевает гидра?О люди, век дрожа над сеном и зерном,Вы сами сделали их вашим божеством!За деньги куплены и ваша честь и вера,И вас на выборы с усмешкой тащат мэры.В руках у старосты церковные дела;Пройдоха поп вопит: «Диаволу хвала!»Глупец готов вспылить, как вспыхивает спичка;Обвешивать вошло у торгашей в привычку…А государственных собрание мужей!Не видят, филины, что делает злодей!Трибуна и печать для них — простые фразы.Фат светлого ума боится, как заразы,Хоть заразиться он не может нипочем.Обедню, оргии и бога — все гуртомВалят в один котел поклонники ВольтераИ то берутся вдруг за охраненье веры,То милую свою за талию берут.Добряк склоняется восторженно под кнут.У виселиц стоят свидетели немые.Маклак прижмет одних, его ж прижмут другие.Солдаты старые, разившие как львы,Превращены теперь в дворняжек. О, все вы,В душе подобные панурговым баранам,Вы восторгаетесь Картушем-шарлатаном!Сутяги грязные, мещане, по домамЗасевшие своим, ужели мнится вам,Что вы и есть народ и получили правоНам господина дать? О, жалкая орава!Но нет, до этих прав святых не досягнетНи Франция сама, ни Франции народ.Узнайте ж: истина не разлетится пылью!Свобода — не тряпье, источенное гнилью,Не у старьевщика висящий старый хлам,И если в западню народ попался сам,То право высшее, стремясь к священной цели,В сердцах избранников живет как в цитадели.Кто сможет деспоту ответить напрямик,Тот будет навсегда прославлен и велик.Вы счастья ищете, о жалкие пигмеи,В болоте мерзостном, в грязи, благоговеяПред этой падалью, одетою в багрец!Но верным истине останется борец.В падении других я не приму участья.Я честен. У меня не вырвет самовластьеСвободы, и любви, и голубых высот.«Пускай ослепнет мир — зари он не убьет.Кругом рабы, но я свободен между ними», —Так говорил Катон. В Париже, как и в Риме,Нет поражения, раз кто-то на ногах.Кровь наших прадедов, кипящая в сынах,Великой Франции история и право,Вся нация моя со всей своею славойВ том воплотится вновь, кто не сдался врагам.Так столп единственный поддерживает храм.Так родина моя жива в бойце едином,Так смерч, сразивший всех, замрет пред гражданином!
Джерси, ноябрь 1852
V
ССОРЫ В СЕРАЛЕ
О небо! Он блистал когда-то, луч свободы;Летел великих войн, все потряся народы,Неслыханный циклон;На картах засверкал Маренго знак кровавый,И Тацит бы ослеп, глядя на пламень славыТвоей, Наполеон!Да, были эти дни — фримеры, прериали, —Когда все чудища, все гидры погибалиПод метким топором;Когда стал пеплом трон, Бастилия — руиной,Когда над каждою великою вершинойВеликий грянул гром.Да, видели отцы, как в океан столетий,В морях Республики, год Девяносто ТретийЛевиафаном плыл;Да, исполины шли — бесстрашны, гневны, грубы —И богу самому, рыча, казали зубы,Едва он их корил.Да, Мирабо, Дантон, Сен-Жюст — сыны вселенной!Теперь же выкидыш плюгавый и презренныйНад нами вознесен;Теперь же Франция на представленье этоГлядит, где в капельке воды со спирохетойВоюет вибрион!Позор! Теперь одно волнует всех в Париже:Морни или Мопа стоит к престолу ближе?Кто победит кого?Порядок оба ведь спасали. Кто ж сильнее?Кто покорит дворец? За этого — лакеи,А девки — за того.
Брюссель, январь 1852
VI
ВОСТОЧНОЕ
Когда в тюрьму к Абд-эль-КадеруШут узкоглазый был введен(Кого Тролон, забывший меру,Именовал «Наполеон»);Когда со свитою лакейской,В окошке застя неба синь,Зверь из берлоги ЕлисейскойПредстал пред хищником пустынь, —Тот, в рощах пальмовых рожденный,Султан, товарищ рыжих львов,Свирепый, кроткий, углубленный,Хаджи, хранитель мудрых слов;Тот, роковой, в бурнусе белом,Герой, что все сметал с пути,Пьянея боем озверелым,Чтоб ночь в молитвах провести;Кто, на шатре раздвинув тканиИ веря в близость горних сил,Свои, в крови засохшей, дланиСпокойно к звездам возносил;Кто, кровью меч насытив грозный,Мечты неясной слышал зов,Любуясь красотою звезднойС горы отрубленных голов, —Завидя лоб с клеймом «изменник»И лживый взор меж тяжких век,Тот, верный воин и священник,Спросил: «Кто этот человек?»Он удивлен при виде маскиВ усах, — но кто-то говорит:«Гляди: с ним ликторские связки;Знай: это цезарь и бандит.Ты слышишь этот плач и стоны,Что не смолкают, что растут?Знай: то клянут убийцу жены,То матери его клянут.Он овдовил, осиротил их;Он взял всю Францию в ножи;Теперь он трупы жрет в могилах».И поклонился тут хаджи.Но с тайным он глядел презреньемНа мастера кровавых игр.Наморщив ноздри, с отвращеньемОбнюхивал гиену тигр.
Джерси, ноябрь 1852
VII
ДОБРЫЙ БУРЖУА У СЕБЯ ДОМА
Как я счастлив, что родился в Китае! У меня есть дом, где я могу укрыться; у меня найдется, что есть и что пить; я пользуюсь всеми благами существования — у меня есть платья, головные уборы и множество украшений. Поистине, величайшее счастье выпало мне на долю.
(Цзень Чи-хи, китайский философ.)
Встречал я буржуа, жрецов торговли бойкой,Не столько стоиков, сколь выдержанных стойко,Купоны режущих рантьеров-молодчин,Что действуют багром у биржевых пучин.Честнейшие дельцы! Есть и у них охрана,Как древле медный бык античного тирана,Божок барышников, свой золотой телец.Вот за кого всегда голосовал делец!Но о любой строке, что вольностью согрета,Дымя у камелька душистой сигаретой,Так избиратель наш исподтишка поет:«Вот книга вредная! Кто право ей даетБыть храброй, искренней, пока я сам так трушу?Кто Бонапарта бьет — и мне терзает душу.Конечно, Бонапарт — ничто! Но почемуОб этом вспоминать, — простите, не пойму.Да, он — проныра, лжец, клятвопреступник скверный,Пират, политикан, воришка. Это верно.Он выслал Суд и Честь, он все права попрал,Орлеанистов он до нитки обобрал.Нет худшей сволочи! Но он проголосован!Я сам голосовал — и потому ни слова!Сатира на него — и на меня хула!Зачем же вспоминать, что храбрость умерла?Ведь это же намек нам, гражданам нейтральным,Что все мы струсили перед плутом нахальным!Да, мы в наручниках, — согласен. Но, — увы! —На бирже паника. Или хотите выДругой республики, не розовой, а красной?Нет, лучше зло пресечь, — все сразу станет ясно.Пусть в императоры возводится подлец!Он лучше, чем террор, он лучше, наконец,Как говорит Ромье, чем торжество народа!Ведь он прибежище в делах такого рода.Ругать правительство — не значит ли, дразня,Грубейшим образом коснуться и меня?Слегка критиковать правительство — уместно.Но если говорят, что избиратель честный,Что мирный буржуа сказал из страха «да»,Что все сплошной расчет, — нет, это клевета!Я это, черт возьми, изменой называю!Нет, кровь еще во мне взыграет боевая,Пускай сторонится меня любой смельчак!Он оскорбил меня и честный мой очаг!»Мыслитель! Если ты, клеймящий злодеянья,Отмстишь за истину в кровавом одеянье,За право, за народ задушенный, — беда!Как раз очутишься меж двух огней тогда.Жеронт себе избрал в правители Сбогара,И речь бесстрашная, исполненная жара,Зовущая к борьбе, не избежит помех:Злодейства — этого и трусости — вон тех!
Джерси, ноябрь 1852
VIII
ВЕЛИКОЛЕПИЕ
1Коль дело сделано, пора — средь угнетенья —Устраиваться нам, обставить помещенье.Надменный примем вид: позор проглочен весь;Чтобы составить «двор», все будет нужно здесь,Все, кроме совести и чести. Пусть музеиСвоих зародышей нам воскресят скорее,Чудовищных своих уродцев, и пришлют.Египет! Мумии понадобятся тут.Вертепы! Жуликов побольше к нам гоните.Фальстафа дай, Шекспир! Леса, волков пришлите!Рабле, шли Грангузье, чудовище твое!Дай, Гофман, дьявола! Дай ангела, Вейо!Пусть принесут в мешке Жеронта от Скапена,Карконту от Дюма! Бальзак пришлет Вотрена.Бридуазона даст нам Бомарше, Вольтер —Фрелона своего, продажности пример.Из сада зимнего Мабиль примчит красавиц.Лесаж уступит нам Жиль-Блаза; Свифт-лукавец —Всю Лилипутию, с орлами точно моль.В притон языческий нужны ханжи; позвольМонталамбера взять, Мольер! Дай Брюскамбиля,Скаррон! Где Скарамуш, Калло? — Ну, всех добыли!Дрянь слита с мерзостью, и в сумрак ужас влит.Есть для Империи все нужное, Тацит!Где Ювенал?.. Сенат взрастет на этой скверне.2Гасконский лгун Дюко; Руэр, отброс Оверни;Маклак и Шейлок — Фульд; Сибур-Искариот;Парье; Бертран, пред кем трепещет патриот;Бошар — палач-ханжа, кто в тюрьмы слезы льет нам;И рядышком Барош, чье имя стало рвотным;Холопы чванные, надменные плуты,Умеющие гнуть на сто ладов хребты,Мразь гордая, пред кем Домье в восторге тает,Когда на облик форм уродливых взирает, —Вы все, кто назван здесь, признайтесь, что творцомНарочно создан был ваш барин, чтоб с бичомЦарить над Францией, вернее — над Гаити.И вы, герои клик, что денег лишь хотите;Философы, в тисках
от головы до ног;Кутилы, только что отбывшие острог, —Приветствуйте ж его, сей персонаж чудесный,Правителя, что к вам слетел сквозь люк небесныйУсатым цезарем и, стаей псов храним,Распознаёт людей, и щедр бывает к ним,И, как природный князь, познав свою натуру,Шлет Пуасси в сенат, Клиши — в субпрефектуру.3Тут практике должна теория помочь:«Свобода, родина — слова пустые. Прочь!Кто распластается, тот преуспеет вдвое.В огонь трибуны все, печать и всё такое.С дней революции у наций бред возник.Слагатели речей и делатели книгПогубят всё. Поэт — безумец буйный. ПустоНа небесах; мир мертв; и ни к чему искусство;Прогресса нет. Народ? — Вздыбившийся осел.Кулак — закон. В дугу! Дубине — ореол!Не нужен Вашингтон. Да здравствует Аттила!»И сотня умников все это подтвердила.Да, пусть приходят все, чье сердце полно тьмой,С душой косящею и совестью хромой:Да, солнце их взошло, мессия их родился,В декреты, в действия и в пушки воплотился;Страна расстреляна, раздета, — спасена.Сова Измена — здесь: плодит птенцов она.4Везде ничтожеством взят верх. Чтоб нашу славу,Законы и права пожрать и на расправуВзять колыбель детей и предков честный гроб,Ночные хищники выходят из трущоб.Софист и солдафон крепят свои тенета.Радецкий — нос уткнул в зловонье эшафота;Дьюлай, тигровый ус, Буоль, зеленый лик,Гайнау, Бомба — все блуждают, скаля клык,Вкруг человечества, что, связанное, рветсяИ за права свои, за справедливость бьется:От Сены до Балкан, от Тибра до КарпатПо трупам ползает тысяченогий гад.5Баттё и с ним Бозе, являя вкус педантский,Богатства языка внесли в словарь гигантский;В честь победителей его мы обновим.Дух человеческий! Всем пакостям твоимИсконным — имена даны по новым спискам.Так, лицемерие, с умильным взором низким,Теперь — Манжо: Христом торгует этот плут.Вновь окрещен позор: его Сибурзовут.Предательство — Мопа. Под именем МаньянаУбийство подлое вползло в сенат нежданно.Синоним подлости дан кличкой Ардуэн.Ложь — Риансе: он к нам из римских прибыл стенИ запер истину в глуби ее колодца.Отныне пошлость нам звать Монлавильпридется,Свирепость — Карреле. А низость, например,Давно является за подписью «Руэр».Для проституции «принцесса»— термин прочный.О муза, всех — в словарь! Дать хочешь образ точныйСуда продажного, что плещется в крови?Нетрудно: Партарье-Лафосаназови!Я кликну: «Сент-Арно!»Резня ответит: «Здесь я».И, чтобы ужаса придать для равновесья,В календарях, где был святой Варфоломей,Встал Бонапарт святой— во всей красе своей.Народ же, восхитясь, все принял, — в чем сомненьяОпасны. И Париж внимает, весь — почтенье,Как льет сироп Сибур и как Тролон трещит.Племянник с дядею в дифтонг единый слит,И в наглом вензеле Берже по чьей-то волеБульвар Монмартрский вплел меж Лоди и Арколе.Спартак — на каторге и при смерти лежит;В изгнанье Фемистокл, затравлен Аристид;Львам брошен Даниил, пророк добра и духа;И, значит, миг настал — вскрыть миллионам брюхо!
Джерси, ноябрь 1852
IX
ВЕСЕЛАЯ ЖИЗНЬ
1Ну что ж, грабители, мздоимцы, интриганы,Пора вам у стола полней налить стаканы.Скорее все в кружок!Спешите есть и пить. Уходят дни за днями.Народ, что угнетен и одурачен вами,Теперь у ваших ног!Страну — всю с молотка! Вы с грабежом знакомы.Уничтожайте же леса и водоемы, —Пришел наживы час!Последний жалкий грош, ликуя дни и ночи,Тяните у крестьян, тяните у рабочих, —Доступно все для вас.Кутеж! Кутеж вовсю! Веселье в вашем доме.Пусть в жалкой хижине томится на соломеСемейство бедняка.Отец ушел просить хоть грош во имя неба,И тщетно ищет мать кусок сухого хлеба,Ребенок — молока…2Богатство, золото даны вам без усилий…Однажды я блуждал по подземельям Лилля,Я видел мрачный ад.Не люди — призраки по норам, в землю врытым,Худые, бледные, согбенные рахитом,Там дни свои влачат.Отравлен воздух там, во тьме бескровны лица,Слепцы чахоточным дают воды напитьсяИз луж у них в ногах.Ребенок в двадцать лет, старик глубокий в сорок…Все время чувствует живущий в этих норахСмерть у себя в костях.Здесь нет огня, и тьма крыло свое простерла;Дождь затопил окно; впилась рабочим в горлоБезжалостно нужда;Здесь люди под землей, в проходах бесконечных,Как будто грешники, блуждают в муках вечныхПод бременем труда.«Нужда проклятая!» — муж шепчется с женою,Старик отец поник тяжелой головою, —Лишь ночью дочь пришлаИ принесла с собой хлеб, купленный позором.Отец ее спросить не смеет даже взором:«Где ты его взяла?»Здесь спит Отчаянье в своих лохмотьях мрачных,А жизни май, всегда и нежный и прозрачный,Здесь выглядит зимой.Здесь девушки лицо облито мертвым светом,И кажется весь мир в отчаянье одетым,Придавленным землей.В землянках чахнущим, где городские стоки,Не виден небосвод лазурный и глубокий,Не виден солнца свет.Я встретил бледную, иссохшую старуху.Она сказала мне озлобленно и глухо:«Мне восемнадцать лет».Здесь, ложа лишена, холодными ночамиМать прячет малышей в отрытой ею яме,Тоской удручена.Здесь дети малые с улыбкой чистой, милой,Едва увидев свет, уж встречены могилой,Им колыбель она.О недра Лилля, смерть здесь людям шлет угрозы!Здесь старца дряхлого увидел я сквозь слезы,Мутившие мне взгляд,Безумье девушки, ребенка призрак белыйВ объятьях матери, от горя поседелой.О, Данта страшный ад!От этих горестей — вся роскошь, деньги ваши,О принцы! Нищета вам наполняет чаши,Властители пиров!Сочится ваш доход — живая кровь народа —Со стен подземных нор, из каждой щели свода,Из сердца бедняков.Под страшным колесом — владычеством тирана,Под прессом податей, давящим неустанно,Здесь золото течетИ к вам скопляется, о властелины века,Из-под давильни той, что мучит человекаВсе сутки напролет.Из этой темноты, из этой агонии,Где жизнь свою влачат унылые больные,Где без надежд сердца;Из этих черных нор, тоскою угнетенных;Из мира, где отцы, и матери, и женыТомятся без конца;Из мрака, где беда сдружилась с нищетою,Течет к вам золото сверкающей рекою —Мильоны вновь и вновь.Оно для вас — дворцы, пиры, апофеозы,О вы, чудовища, кого венчают розы,Кто пьет чужую кровь!3Блаженство райское! Хозяевам — бокалы!Оркестр уже гремит; в цветах и шелке залы,Стол яствами покрыт.А под ногами тьма, и нищета, и холод;На проституцию толкает женщин голод,И горько плачет Стыд.Вы все, кому даны сокровища Фортуны,Льстецы, наемники, продажные трибуны,Епископы-лжецы,Ад страшной нищеты, под вашим Лувром скрытый,Болезни, голод, смерть — вот чем всегда вы сыты,Блаженств земных жрецы!В Сен-Клу, где свеж жасмин, где много маргариток,Мне слышен разговор беспечных фавориток,Веселый смех гостей;И там, на пиршествах, где залит зал огнями,Мне кажется, что рвут красавицы зубамиЖивую плоть детей!Что ж, смейтесь! Вы тоской предсмертной не объяты,О император, двор, принцессы и прелаты, —Что ж не смеяться вам?Пускай народ в слезах, в тисках нужды голодной, —Он должен славить вас средь ваших празднеств модныхИ пиршеств по ночам!Раскройте сундуки — ведь вам карманов мало,Тролон, Сибур, Барош! Вам петь под звон бокала —Иного счастья нет!Забудьте про народ, голодный и несчастный,Над тем, кто там, внизу, справляйте свой ужасныйСияющий банкет!4Народ! Они тебя давили без пощады,Хоть и поставил ты пред ними баррикады,Вступил в кровавый бой.Беспечных их ландо уже сверкают спицы,И ты под тяжестью летящей колесницыВновь станешь мостовой.Тирану — золото, тебе ж — ни крошки пищи;Ты словно жалкий пес, над кем лишь плетка свищет,Кого влекут во двор.Ему — шуршащий шелк, тебе — лишь рубищ клочья,Ему — и женщин блеск и дев невинных очи,Тебе — один позор!5Нет! Муза — это суд Истории. И кто-тоВозвысит голос свой и тьмы порвет тенета,О палачи-шуты!И кто-то отомстит за Францию в неволе.О, мать! Ведь есть слова, разящие до боли,Гром с горней высоты!Отбросы дикарей, что выросли в пещере,Злодеи, изверги, безжалостные звери,Грызущие народ,Двуличные душой, жестокие сердцами,Твердят мне: «Ты — поэт. Пари под небесами!»Но в небе гром живет!
Джерси, январь 1853
X
ИМПЕРАТОР ЗАБАВЛЯЕТСЯ
Могила ссылки для мятежных,Для тех, кто ускользнул от пуль…Принц! Пей на пиршествах безбрежных,Лови в театрах женщин нежныхИ по лесам лови косуль.Вот Рим жжет ладан благовонный,Вот царь тебя зовет: «Мой брат». —Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,Но загремит — набат!Героям доблестных сраженийИзгнанье иль Алжир грозит…Принц, лебедей полно в Компьене,Полны аллеи свежей тени,Полны плафоны Афродит;Вакханка томно, в неге сонной,Вплетает в косы виноград. —Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,Но загремит — набат!Форт чинят каторжники старый,И цепи лижет им волна…Ату, ату! Гремят фанфары,Леса рожок пугает ярый,Березы серебрит луна,Псы — в воду, и олень смятенныйПлывет в бассейне наугад. —Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,Но загремит — набат!Отец — на каторге в Кайенне,Сын — погибает, наг и сир…Волк выпить подает гиене,Фрак — митре; в громе поздравленийС бокалом чокнулся потир;Вблизи, в пещере потаеннойСатиров пьяных тлеет взгляд. —Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,Но загремит — набат!Убитых тени по бульварамОкровавлённые снуют…Паштетами, шартрезом старымУставлен стол; дичь дышит паром;Красотки за героя пьют, —В улыбках — блеск души бездонной,И груди привлекают взгляд. —Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,Но загремит — набат!Изгнанник, гибни в лихорадке;Смерть, отдых дай и уврачуй…Фарфор старинный в беспорядке;Звон рюмок; и на губках сладкийПорхает птичкой поцелуй;Взгляни — с улыбкой благосклонной —Тебе все дамы их дарят. —Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,Но загремит — набат!Гвиана убивает все же,Как прежде: воздух раскален…Ложись на царственное ложе,Где спал Луи, где спали тожеНаполеон и Карл Бурбон.Веселый, сладко истомленный,Усни, пока хвалы гремят. —Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,Но загремит — набат!О, скорбь! Бандит, скользнув из мрака,Зарю кинжалом в сердце бьет.Сегодня гнусный праздник брака;В ландо — невеста; лоском фракаСияет цезарь! Грянь, народ,Эпиталамой исступленной!Жених у Франции — пират! —Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,Но загремит — набат!