Стикс

— А сейчас, значит, поумнел?

— Таперечи я с повинной. Каюсь. Как в Ржаксах вы меня взяли, так понял я: все, значит, конец пришел.

— А что точно произошло в Ржаксах?

— Огород с соседом не поделили. Я ему говорю: забор-то отнеси. На метр отнеси. Кажный год все ближе и ближе забор-то.

Свистунов прошелся по комнате взад-вперед, потом вернулся в кресло, оттуда пояснил:

— У него дом поделен на две половины.

— Ну да, — очень охотно сказал Хайкин. — На две, как же. Одна, значит, половина была моих родителей упокойных, царствие им небесное, а другая теткина. Вот, значит, одна мне досталась, а другая родственничку моему.

— Сколько ж у тебя родственников! — не удержался он.

— Почитай, полдеревни, — все так же охотно сказал Хайкин. — Кто ближний, кто дальний.

— Значит, убитый в Ржаксах — твой двоюродный брат?

— Точно.

— И ты его убил из-за забора?

— Может, и так, — охотно сказал Хайкин. — Может, из-за забора, а может, еще из-за чего.

— Жена его говорит, что вы вроде как обо всем договорились, — сказал Свистунов.

— Чья жена? — моргнул Хайкин.

— Брата твоего двоюродного, вот чья!

— Может, и договорились.

— Ты его убил где? Дома?

— Дома.

— А почему труп нашли в пруду?

— Значит, кинул в пруд.

Он, следователь Мукаев, с сомнением посмотрел на хилого Игната Хайкина.

— А далеко ли пруд? — спросил.

— В конце деревни.

— Адом твой?

— Тоже в конце. В другом.

— И ты его нес?

— Значит, нес.

— Через всю деревню?

— Значит, через всю деревню.

— И никто тебя не видел?

— Значит, никто. Вроде как дождь в тот день лил. Чего им, людям, по улице шататься?

— А может, ты его у пруда убил?

— Значит, у пруда. — Еще один согласный кивок. Потом вдруг: — А чего бы я с ним туда пошел, к пруду-то? Выпить-то мы и дома могли, по-родственному, по-соседски. Из одной половины в другую только перейти.

— Тогда как он оказался в пруду?

— Кто ж его знает.

— Послушайте, — он вдруг почувствовал ото всего этого дурноту, — Игнат… Платонович. Может, не вы его убили?

— Как же? Как же не я? Я — убивец.

— Ну, хорошо, — что-то вдруг всплыло в памяти, — наверное, надо ехать туда, в Ржаксы? Да?

Посмотрел в угол, на Руслана Свистунова. Тот утвердительно кивнул. Ободренный, он продолжил:

— Надо посмотреть на месте, что и как было. Так?

Тут уже Хайкин обрадованно закивал:

— Вот и я про то же. Вы уж меня отвезите, а я уж вам все покажу. Вспомню, как оно было. Со всеми подробностями вспомню.

— Наверное, завтра? — Он снова посмотрел в угол, на Руслана. Тот отрицательно покачал головой, потом пояснил:

— Завтра выходной.

— Ну, да, — спохватился.— Я и не подумал. Тогда в понедельник, да? Значит, в понедельник. А сегодня, значит, все. Можете идти.

Хайкин посмотрел вопросительно, с готовностью замер.

— Ах, да! Надо подписать, так?

Леся вытащила из машинки и пододвинула к подследственному протокол допроса. Хайкин, не читая, коряво махнул: «С моих слов записано верно». Теперь уже Свистунов посмотрел на него, следователя Мукаева, вопросительно:

— Можно увести подследственного?

— Да, конечно.

Пока Свистунов выкрикивал кого-то в коридор, он, не стесняясь Хайкина, перегнулся через стол к Лесе со словами:

— Ты извини. Ладно? Извини. Я не хотел.

Леся замялась, Хайкин смотрел в стену, часто-часто моргал. Он обошел Игната как вещь, приблизился к Лесе вплотную. Почувствовал запах ее духов, волос. Голова отчего-то закружилась. Может, зря он так вчера? Красивая женщина. А как же Зоя? Дети? Обещал же.

— Я… — начала было Леся.

Пришли за Хайкиным, увели. Капитан Свистунов снова очень надежно расположился в кресле, когда они остались в кабинете втроем, соединил обоих, друга детства и Лесю, внимательным взглядом:

— Мешаю?

— Нет, — сказала Леся. — К тому же меня Вэри Вэл ждет. Ведь это только следователю Мукаеву такое благоволение: личная секретарша. Остальные сами как-то обходятся.

«Не простила», — понял он. Но так же ясно понял, что все равно простит. Это какая-то игра между ними. Леся не жена, она должна уметь вызывать к себе постоянный интерес. Он должен каждый раз заново ее добиваться. Что ж, правила знакомы.

— Я потом зайду, — сказал. Она пожала плечиками, вышла, негромко, но с выражением хлопнув дверью.

— Поссорились? — спросил Руслан, оставшись с другом детства один на один.

— Если ты так этого ждешь — только скажи.

— И что будет?

— Не знаю.

— Вот и не бросайся глупыми фразами… Ну, что про Хайкина скажешь?

— Неужели же он тащил на себе через всю деревню труп? Сколько весил его сосед?

— Они примерно одинаковой комплекции. И, кстати, были очень похожи. Тот был такой же тщедушный, маленький. Так что насчет донести его до пруда…

— Странно. А как я на него вышел, на этого Хайкина? Или это было уже без тебя?

— Уже, — кивнул Руслан. — Ты привез его в прокуратуру за неделю перед тем, как тебе исчезнуть. Всю эту неделю долго и подробно с Хайкиным беседовал. Один на один. Протоколы этих допросов я не нахожу в деле. Кстати, что у тебя с почерком?

— Забыл, — вдруг рассмеялся он. — Ты представляешь? Забыл. Как писать — забыл. Глупость, да?

— Не скажи, — задумчиво протянул Руслан. — Короче, разговаривал ты с Хайкиным, разговаривал и вдруг метнулся в Горетовку.

— Да? Интересно.

— А вышел ты на него просто. Поднял старое дело и выяснил, что сосед убитого, с которым они в одном доме жили, на двух разных половинах, проходил восемнадцать лет назад свидетелем по первому делу.

— Ну, для этого не надо быть семи пядей во лбу.

— Не надо. А для того чтобы понять, что это мог быть не тот нож, надо?

— Как это не тот? Как не тот?

— Видишь ли, какая получается штуковина с этими кухонными ножами. — Руслан тяжело вздохнул. — Делал их лет так цать тому назад местный умелец, в тюрьме много лет отсидевший, и подобных ножей в Горетовке чуть ли не в каждом доме. Через точно. И не по одному. С резной деревянной ручкой. И инициалы на ней: «С. Ч», Саша Черный. Так умельца звали.