Стильная жизнь

Аля не хотела его будить, она могла до бесконечности любоваться им, спящим. Она рассматривала его лицо, полное покоя, в котором даже сейчас, во сне, чувствовалось сдержанное благородство черт – высокого лба, плотно сжатых губ, прямых тонких бровей.

Взгляд ее скользил по всему его телу, плотно покоящемуся на необычно темной постели. В теле Ильи чувствовалось то же благородное изящество, что и во взгляде, в посадке головы, в походке. То, что грудь и живот густо поросли темно-русыми волосами, не казалось грубым, потому что находилось в гармонии со всеми его крупными, тяжеловатыми формами.

Илья лежал, чуть раскинув ноги, и Аля вспомнила, как он до сладкой боли сжимал ими ее бедра; дрожь охватила ее при одном воспоминании…

У нее до сих пор болело все тело, и внутри все ныло. Правда, это была какая-то особенная боль – ощущение не разбитости, а сладкой истомы. Но вставать все равно не хотелось, даже шевелиться не хотелось – только лежать, смотреть на спящего Илью.

Аля неслышно перевернулась на живот, подперла подбородок кулаками и отдалась воспоминаниям – недавним, вчерашним; остальных просто не существовало в эти минуты.

Как она ни храбрилась перед ним, говоря, что совсем не боится, – ей все-таки было больно, и во второй раз тоже.

– Алечка, милая, – шептал он, – ничего я не могу поделать… От этой боли все равно не уйти…

И он старался ласкать ее нежнее и дольше, чтобы отвлечь от неизбежной боли.

– Но как же я испугался сразу! – сказал Илья, когда они во второй раз отдыхали, лежа рядом друг с другом. – Я подумать не мог, что ты в первый раз. Ведь тебе уже лет восемнадцать, наверное?

– Девятнадцать, – ответила Аля.

– Ну вот, девятнадцать лет, в ГИТИС поступаешь…

– Что, полный идиотизм? – спросила Аля.

– Да нет, что ты! – Перевернувшись на бок, Илья притянул ее к себе и поцеловал. – Наоборот… Но большая редкость, это правда. Как же ты не побоялась идти домой к едва знакомому мужику? А вдруг бы я оказался маньяком?

– Ну, значит, я влюбилась в маньяка, – улыбнулась Аля. – От судьбы не уйдешь.

Наверное, было уже совсем поздно: тьма сгустилась за окном, уличные огни дробились в оконном стекле.

– Илюша, мне надо позвонить, – осторожно сказала Аля. – Я ведь должна хотя бы предупредить, что не приду…

– Ну конечно! Хочешь, я скажу что-нибудь твоим родителям? – предложил он.

– Что? – спросила Аля. – Что же ты можешь им сказать?

– Ну, не знаю… Что велишь, Саломея! – улыбнулся он. – Но конечно, смотри сама. Ты же лучше знаешь, что надо…

– Откуда мне лучше знать? – пожала плечами Аля. – Мне никогда не приходилось такое им говорить.

Илья принес к кровати телефонную трубку и сам набрал номер. К счастью, дома трубку взял папа. Объяснять маме, почему она не придет и у кого будет ночевать, казалось Але просто невозможным. Она ни разу не говорила родителям об Илье и представляла, каким шоком должен был стать для них ее неожиданный звонок.

– Алька, слава богу! – услышала она взволнованный папин голос. – Почему ты не предупредила, что задерживаешься? Ты где? У метро встретить тебя?

– Да нет, пап, не надо встречать, – выдавила из себя Аля. – Я, знаешь…

Ей вдруг стало так тоскливо, что хоть плачь – впервые за сегодняшний вечер. До сих пор она вообще не думала о родителях – да и кто стал бы думать о родителях в такие минуты! – и ей казалось, совсем просто будет сообщить им, что она остается у Ильи.

«Может, сказать, что мы с Нелькой в гостях? – малодушно подумала Аля. – Что переночуем у подружки?»

Она представила себе их лица, их тревогу и ясный свет абажура над овальным кухонным столом… Это обожгло ей сердце, заставило вздрогнуть, как от боли – но только на мгновение. Она отогнала малодушную мысль.

«И к чему врать, и сколько раз надо будет врать, если не сказать сразу, сейчас?» – подумала она.

– Папа, я не приду сегодня, – сказала Аля. – Не волнуйтесь, со мной ничего страшного. Я дома у… У одного человека, которого я люблю. Я потом вам все объясню, ладно?

Трубка замолчала. Даже дыхания отца не было слышно.

– То… то есть – как? – выговорил он наконец. – Как то есть? Вот так, сразу – и «люблю»? Почему же мы о нем даже не знали?

– Я потом объясню, папа, – повторила Аля. – Ну что я могу сделать? Не волнуйтесь.

Она нажала на кнопку отбоя и прижала трубку к щеке. Илья прикоснулся к ее плечу, заглянул в печальное лицо.

– Алечка, может быть, надо было тебе все-таки идти? – осторожно поинтересовался он. – Мне неловко было тебе это предлагать, я хотел, чтобы ты осталась. Но ты так расстроилась…

– Нет, Илюша! – Аля тряхнула головой, отгоняя печаль. – Этой боли тоже не избежать… Ты правда хочешь, чтобы я осталась?

– Ну конечно! – воскликнул он. – Я же тебе сказал: вся ночь – наша. У меня в глазах темнеет, когда я об этом думаю… Что ж, это правда – не избежать. И мало кто проходит через это легко. Знаешь, – улыбка скользнула по его лицу, – я ведь даже женился из-за этого. В твоем примерно возрасте, если не моложе. Да-да! – кивнул он, заметив удивление в Алиных глазах. – Родители постоянно нервничали, что я болтаюсь невесть где на ночь глядя, скандалы начались. Ну, я и решил: ах так? Так нате вам – женюсь, докажу, что я самостоятельный, совершеннолетний и могу приходить, когда вздумается!

– И что потом? – с интересом спросила Аля.

– Да что бывает потом, когда женятся из подобных соображений? – усмехнулся Илья. – Разбежались через год, надоев друг другу до чертиков. Хорошо, ума хватило хотя бы детей не наделать. Тем более, какая там самостоятельность, когда надо у мамы с папой деньги брать на обед в институтской столовой… Тут уж хоть во сколько домой приходи!

Они по-прежнему сидели на тахте, не одеваясь. Аля впервые почувствовала, что в комнате прохладно. Илья заметил, что она поежилась.

– Заморозил я тебя, – спохватился он.

– Нет, что ты, – попыталась возразить Аля. – Даже наоборот…

– Ну, наоборот – само собой, – усмехнулся Илья. – Это за нами не задержится. А халат ты все-таки накинь. Смотри, плечики твои прекрасные холодные стали какие!

Он поцеловал ее в плечо и, не вставая, взял со стула черный велюровый халат. Халат был мужской и рассчитан был явно не на Алин рост: он скрыл ее от шеи до пят. Но в нем было необыкновенно удобно: он словно ласкал тело. И пахнул телом Ильи – теперь это был уже знакомый, любимый запах… Как и все его вещи, халат был изящен и не испорчен пошлыми финтифлюшками; только на груди была вышита черным шелком какая-то короткая надпись.