Стильная жизнь
Шрифт:
– Неохота, Илюша, – не вдавалась она в особенные объяснения. – Куда ты идешь, в Домжур? Я там все уже знаю, даже могу сказать, кто там будет сегодня. А есть мне не хочется.
В Домжуре часто собирались телевизионщики, так что ужин там отчасти мог считаться работой, и Аля понимала, зачем он идет. А ей идти было незачем.
– Я лучше почитаю, – блаженно щурясь, говорила Аля.
И с облегчением вздыхала, когда за Ильей закрывалась дверь. Конечно, хорошо, что он есть. Но хорошо и то, что «есть» он с перерывами…
Аля с удивлением поняла, что стала гораздо жестче, чем прежде. То есть она и раньше
И ее это ничуть не угнетало.
«Как странно, – думала она иногда. – Почему же мне себя прежней даже не жаль? Ни наивности своей, ни доверчивости…»
Аля заметила, что даже Илья стал прислушиваться к ее оценкам, хотя ей и в голову не приходило давать ему какие бы то ни было советы. По правде говоря, ей просто было все равно, как он поведет себя в той или иной ситуации… Она просто говорила, что думает о том или другом человеке, как относится к тому или другому событию, – и он прислушивался, и не скрывал своего внимания к ее мнению.
Теперь она снова много читала, и даже удивлялась про себя: почему книги так надолго выпали из ее жизни? Ведь целыми днями дома сидит, и обязанностей, можно считать, никаких, разве что Моську выгулять, – а за последние полгода прочитала меньше, чем за один месяц в выпускном классе.
За книгами она ходила в Чеховскую библиотеку на Пушкинской площади, или в Некрасовскую на Большой Бронной, или в библиотеку Театрального общества на Страстном бульваре, куда Илья ее тоже записал. И читала почти весь день – счастливо, праздно, без цели, то есть именно так, как лучше всего читать хорошие книги.
Однажды она вспомнила слова Ильи о том, что проблемы шекспировских героев не упираются в деньги, и ей тут же захотелось почитать Шекспира. И Светлана говорила о «Зимней сказке» – первой премьере Арбатского театра…
И она прочитала все восемь толстых томов – не в силах оторваться, погружаясь в трагические и комические страсти с головой, ничего не замечая вокруг…
Но в этот вечер, когда Илья вернулся домой, она не читала, а просто смотрела телевизор. Услышав, как хлопнула входная дверь, Аля поймала себя на том, что слегка расстроилась. Стояли чудесные апрельские сумерки, и она как раз собиралась проехаться по городу.
С тех пор как Аля по-настоящему научилась водить машину – а произошло это действительно довольно быстро, прав был Илья, – она с удовольствием ездила вечерами одна. Дневной поток машин к этому времени уже рассасывался, улицы были пусты и тихи – насколько вообще могут быть пусты и тихи улицы Москвы, всегда наполненные внутренней, даже ночью не стихающей жизнью.
Она ехала по Тверской, объезжала Кремль – все водители ругали новую систему объезда, а ей нравилось – и, на ходу полюбовавшись кремлевскими куполами и башнями, медленно ехала дальше по набережным.
Аля сама не понимала, почему, именно когда она ведет машину, ее мысли как-то особенно проясняются. Может, сосредоточенность невольно появлялась во всем, и в мыслях тоже?
Она не думала ни о чем-то глубоком и важном. Просто мелькали в голове ясные, с нею чем-то связанные образы, она произносила вслух какие-то невообразимые монологи,
которые сама придумывала и тут же забывала, или читала стихи. Весенний ветер врывался в окно; ей было хорошо в одиночестве.«Ну вот… – разочарованно подумала Аля, услышав, как хлопнула входная дверь. – Теперь придется остаться».
Предложи она Илье проехаться вместе, он, может быть, и согласился бы: не так уж он был тяжел на подъем. Но ей не хотелось предлагать.
– Что показывают? – Илья вошел в комнату и бросил равнодушный взгляд на экран телевизора.
– Да ничего особенного, – пожала плечами Аля. – Глупость. Дочка Шукшина попсу какую-то пропагандирует.
– Почему глупость? – хмыкнул Илья. – Попса тоже нужна. И посмотри, какая она девка роскошная! Вот что значит порода. Завидуешь, Алечка? – поддразнил он.
– Да ну, чему завидовать. – Аля не знала, отчего у нее испортилось настроение. – Уж скорее ее отцу можно было завидовать, а ей-то за что?
– Ты, чижик, как всегда, усложняешь, – пожал плечами Илья. – При чем тут ее отец? Нет, ну до чего ж все любят рассуждать о детях великих людей и говорить всякие пошлости про отдыхающую природу! – сердито бросил он, хотя Аля ничего такого не говорила. – Мой отец сегодня звонил, – добавил он, не меняя интонации.
Илья произнес последнюю фразу довольно равнодушно, но Алю трудно было обмануть напускным равнодушием. Да и с чего бы он стал ей сообщать об отцовском звонке, если бы это ничего для него не значило?
– Что-нибудь случилось? – спросила она.
– Да нет… Я тоже удивился: отчего вдруг такое внимание? Не из самолета звонил, опять-таки… Он, оказывается, антрепризу организует. Небольшое такое звездное мероприятие, «Маленькие трагедии» собираются представить во МХАТе.
– И что? – насторожилась Аля.
– Хочет, чтобы я Альбера с ним сыграл в «Скупом рыцаре». Изобразил бы, так сказать, родственника.
Он усмехнулся, стараясь выглядеть небрежным, но Аля не могла не заметить торжества, мелькнувшего в его глазах.
Она давно уже понимала, кто такой Иван Антонович Святых. То есть, конечно, и раньше знала: актер, известный, снимается… Но теперь, то и дело слыша его имя от самых разных людей, от студентов ГИТИСа до банкиров, она начала догадываться, что киношной славой этот человек не исчерпывается.
Знала, что он ушел из МХАТа и основал собственный театр, в который сначала набрал своих студентов, а уж потом потянулись знаменитые актеры. Что эти самые студенты из никому не известных юных дарований незаметно превратились в актеров, которых в театральной среде знают в лицо и по фамилии. Что крупные банки считают за честь финансировать его театр и его актерские классы, организованные при театре.
Но, по правде сказать, все это больше настораживало ее, чем располагало к Святых-старшему. Теперь-то Аля прекрасно себе представляла, чего стоит современная известность и каким образом она организуется. Человека, бывшего, как Иван Святых, кинокумиром огромной страны, раскрутить было легко.
И эти его странные отношения с сыном… Аля помнила, что происходило в ее семье: и родители, считай, разошлись, и она ушла из дому. Но не было же такого, как у Святых, чтобы полгода с собственным ребенком не встречаться! Она была уверена, что хороший человек так себя вести не стал бы.