Сто бед (сборник)
Шрифт:
– По… по… по…
– Вот сука! – крикнул Орхан. – Полиция!
Потом, уже не запинаясь, мальчишка взревел, точно сирена, которую включают первого числа каждого месяца:
– Фараоооны!
Толпа состояла из одних нарушителей закона, которых систематически, всякий раз перед приездом Тито в Сараево, упрятывали в каталажку. И даже если в данный момент никто из них не делал ничего дурного, каждый чувствовал себя виноватым. Они прекрасно знали, что за ними ничего не числится, но им запросто что-нибудь пришьют. Это было очевидно и полицейским, которые рванули за голытьбой вниз по Горице, осыпая всех без разбору градом ударов дубинками. Главное для бежавшего сброда заключалось в том,
– Вот черт! Ты только посмотри на этих несчастных зверюг! – воскликнул полицейский, высаживаясь из своего «тристача» и приглаживая усы. Он уставился на окровавленного волка. Тот закрыл глаза и, по всему видать, агонизировал. Взбудораженный всеобщей истерией и паникой, ротвейлер с черно-белой мордой яростно впился зубами в волчью шею и принялся трепать поверженного врага из стороны в сторону.
– Орхан, придется мне подрастрясти тебя! Нам двух сотен не хватает!
– Мне тоже! – раздалось из заброшенного кирпичного завода. – Ты мне еще три должен!
Ротвейлер готовился снова наброситься на волка, но тот не двигался, и пес, вцепившись в шкуру противника зубами, просто протащил его по земле. После чего, убедившись в своей победе над хозяином леса, принялся кружить возле неподвижного зверя, ища одобрения хозяина. Поскольку тот скрылся, пес, свесив язык, в ожидании похвалы уставился на полицейских.
– И какой же ты после этого волк, если позволил ротвейлеру так тебя изувечить! – произнес усатый полицейский.
Пес уселся рядом с волком и посмотрел на полицейского. В ту же секунду ситуация резко переменилась – все успели позабыть, что волк отказался быть псом. Ротвейлер был наказан за то, что так легко поверил в смерть хищника. Словно собравшись испустить дух, тот широко раскрыл пасть. Мощный и точный щелчок челюстей, и вот уже из собачьей шеи хлещет кровь, а передние лапы беспомощно царапают землю. От давления все крепче сжимающихся волчьих челюстей у ротвейлера вот-вот лопнут жилы. Последнее содрогание – и собака мертва.
Кружа вокруг собаки, волк крепкими зубами раздирал в клочья ее плоть, а мы, Цоро, Црни и я, кубарем катились вниз по Горице. Но вдруг, услышав выстрел в воздух, остановились как вкопанные.
– Еще один шаг, и я прошью тебе задницу! – прокричал усатый.
– Но, господин, – заныл Црни, – я ничего не сделал, клянусь вам!
Усатый и трое других полицейских окружили нас и без предупреждения принялись лупить дубинками. Подняв руки, мы старались защитить от ударов голову. Горстку более взрослых возмутителей спокойствия взяли, остальным удалось удрать.
– Ну-ка, малыш, – крепко ухватив меня за руку, спросил усатый, – как тебя зовут?
Вскрикнув от боли, я затряс головой:
– Момо… Момо Капор…
Цоро удивленно уставился на меня. Црни прикрыл рукой расплывшиеся в улыбке губы. Другой полицейский и усатый вопросительно переглянулись.
– Живо встали туда, к забору! – скомандовал усатый, указывая на какую-то хибару. – Ваши документы! Где ваши паспорта?
– Мы еще дети, нам только четырнадцать лет…
– Это ты-то ребенок? Такой здоровяк, да ты быка завалишь!
Записав фамилию Црни, усатый повернулся ко мне:
– Чедо Капор… Он тебе кто?
Ответ раздался, как выстрел из пушки:
– Дядя!
– И тебе не стыдно?
– Нет, я…
Я уже готов был сказать: меня зовут Алекса Калем, я сын Брацо и Азры Калем. Из-за Цоро и Црни, потому что они могли подтвердить, что это и правда мое имя.
– Как же так? – прервал меня усатый. – Должно быть стыдно. Если твой дядя узнает, что ты позоришь его фамилию, тебе влетит! Ну-ка, живо домой! И чтобы я тебя здесь больше
не видел! Как не стыдно!«Я впервые в жизни скрываюсь под чужим именем. Но ведь за незаконное присвоение фамилии полагается тюрьма!» Вот что эхом звучало у меня в ушах. Хотя мне даже нравилось быть кем-то другим. Вдруг разом взять, да и влезть в шкуру писателя! Супер! Просто чудо!
Наши полицейские книг не читали. Поэтому мне повезло, ведь если бы усатый знал, что Момо Капор – это самый известный писатель, вряд ли бы я выжил после заданной мне порки. Вот о чем я думаю.
Но откуда мне было знать, что существуют родственные узы между Чедо и Момо Капорами? Чедо периодически показывали в телевизионных новостях, он участвовал в торжественных запусках гидроэлектростанций и вводе в строй свежезаасфальтированных дорог, перерезал ленточку на открытиях спортивных залов и сталелитейных заводов, проводил электричество в наиболее отдаленные деревни Боснии и Герцеговины. Откуда я мог это знать?
Мать проснулась от скрипа входной двери:
– Только пришел? И откуда же ты?
– Из библиотеки.
– Ты… из библиотеки?
– А что такого?
– Библиотека, которая открыта в половине одиннадцатого вечера? Где это видано?
– Там открыли литературное кафе, а на самом деле книжный магазин. Сидишь себе, пьешь кофе или кокту [26] , читаешь книжки и болтаешь.
– Выходит, теперь я смогу получать новости из первых рук!
– Момо Капор издал новую книгу.
26
Кокта – словенский безалкогольный напиток на основе лекарственных трав и карамельного сахара.
– Обожаю «Записки некой Аны».
– Настоящее название «Провинциал» [27] .
– Ну и как тебе эта книга?
– Обложка суперская…
Зима выдалась суровая; это, сам не знаю почему, укрепило меня в мысли, что лучше быть Момо Капором, чем Алексой Калемом. Цоро и Црни, взявшие моду играть в покер за новостройками позади школы, каждый день свистели под нашими окнами. Им требовался третий.
– Никак не могу забыть о судьбе Момо Капора, вот ведь аристократ! – за кухонным столом заявил Брацо, набив рот голубцами.
27
«Белеjки едне Ана»; «Провинциjалац» (не переведено на русский).
Азра не выносила легкомыслия мужа, но в тот вечер я был уверен, что он не станет проливать слезы над женской долей. Почему же все-таки он плакал, вспоминая о роли женщин в истории?
– А что, правда можно родиться аристократом?
– Разве я сказал обратное?
– Нет, ты ничего не сказал! Но ведь он не стал аристократом из-за того, что избежал взрыва? Он таким родился?
– Да, черт побери, я именно об этом и говорю! Хотя ладно, согласен с тобой… он не аристократ.
– Нет, аристократ! Но причина в другом!
Брацо отказался не только спорить, но и ужинать.
Потому что он только что несколько дней провел в поездке, которая завершилась в Белграде. А когда он возвращался из Белграда, разговоры не затягивались. Зато по прибытии из Загреба сцены с матерью продолжались далеко за полночь.
– Это означает, что любовница в Белграде выжимает его, как лимон, – заявил Цоро. – Что она изматывает его, лишает сил… А та, что в Загребе…
– Ты думаешь?
– Или он влюблен в ту, что в Загребе!