Сто лет Ленни и Марго
Шрифт:
– Мне кажется, Ленни, это притча о задающих вопросы, такая в ней мораль. Лучше задавать вопросы и возвращаться к Богу, чем не иметь никаких вопросов и быть религиозным только на словах. – Он нахмурился, вздохнул, а потом вздохнул еще раз, будто первый вздох послужил лишь напоминанием о том, как приятно вздыхать. – Насчет Дерека не предупредил, прости, – добавил отец Артур, помолчав. – Не ожидал, что ты так… расстроишься.
– Я и не расстроилась.
– Ну да. Разумеется.
– Я рассердилась.
– Ой! Я собирался сказать тебе про Дерека и что ухожу, я просто не…
– Он ведь дал кому-то рыбину?
– Дерек?
– Нет,
– Нет, по-моему…
– А по-моему, да. По-моему, так и было: хорошему сыну – рыбину, а беглецу – целую бизнес-империю.
– М-м-м…
– Ну же, отец Артур! Вам бы надо получше ознакомиться с первоисточником. Блудный отец смотрит на вас с неба – в одной руке держит рыбину, другой обнимает сына-беглеца и удивляется, что это вы религию продаете, а о чем она рассказывает – не знаете.
– Я ничего не продаю.
– А надо бы. Куда годится такая бизнес-модель – все даром раздавать?
Он рассмеялся, а потом улыбка стекла с его лица, будто вода.
– Поверь, я не хотел тебя обмануть. Или рассердить.
– Верю. Эй, это что, правда дня?
– Да.
– Мне нравится.
– Спасибо. Послушай, мне еще несколько месяцев предстоит отслужить в часовне, и я подумал…
– Так значит, полезно иногда убежать?
– У меня от тебя голова разболится.
– Сбежать. Хочешь сбежать – сбегай, и тебе воздастся – вот о чем сообщает нам блудный сын.
– Не уверен, что…
– Отец Артур?
– Что, Ленни?
– Мне надо убежать кой-куда.
Есть различия между “сбежать” и “убежать”. Море различий, но никто о них и знать не хочет. Будешь, говорят, и дальше сбегать – ограничим количество посетителей. Только это их интересует. Но разве можно сбежать, не выходя из больницы? А я не выхожу.
На самом-то деле убежать от отца Артура я не могла – бедро, пострадавшее в столкновении с Временной Сотрудницей, еще болело. Поэтому, сунув ноги в Обычные Повседневные тапочки, я тихонько поковыляла к месту назначения. Отец Артур не пустился в погоню, проявив великодушие, ведь ходил он уж наверное быстрее, чем я, и догнать меня, не дав даже выйти из палаты, ему было неловко.
Империю я не хотела и с отцом Артуром с удовольствием поговорила бы еще, но убегала все равно, просто потому, что стремилась в другое место.
Заглянув через окошечко в двери в Розовую комнату, я увидела Пиппу, которая, держа на весу лист бумаги, объясняла что-то пожилой аудитории из трех человек. Она указала пальцем на край полотна, а потом резким, размашистым движением опустила ладонь вниз. Закончив объяснять, отложила бумагу, и тут только махнула мне рукой и поманила внутрь.
Я вошла, еле ноги волоча, и почувствовала, что все взгляды устремились на меня и мою розовую пижаму. Надо было все-таки Лучшие Воскресные тапочки обуть.
– Ленни, привет!
– Привет, Пиппа!
– Что это тебя привело?
Я попыталась сформулировать, что именно меня привело. Один человек, умерший давным-давно, и два его неодинаково любимых сына. Рыбина. Священник. Непреодолимое желание делать что-нибудь еще, а не только сплавляться мысленно по реке… Аудитории гериатрического профиля все это вряд ли показалось
бы вразумительным.– Порисовать хочешь? – спросила Пиппа.
Я кивнула.
– Бери стул, а я принесу бумагу. На этой неделе тема – звезды.
Я оглянулась в поисках места, а она тут как тут. Сидит себе сзади на столе, в стороне от всех. Одета в темно-фиолетовую кофту, волосы, стальные как десятипенсовик, поблескивают на солнце, глаза устремлены на лист бумаги, где она рисует что-то там кусочком угля. Лилово-розовая злодейка, сиреневоголубая преступница. Старушка, укравшая нечто из мусорного ведра.
– Вы! – воскликнула я.
Она оторвалась от рисунка, подняла голову и одно кратчайшее мгновение рассматривала меня, наводя резкость. Потом узнала и обрадовалась:
– Ты!
Ленни и Марго
Я подковыляла к ее столу.
– Меня зовут Ленни.
И протянула руку.
Она отложила кусочек угля, пожала мне руку.
– Рада познакомиться, Ленни. Я Марго.
Ее перепачканные углем пальцы отпечатались на тыльной стороне моей ладони.
– Спасибо, – сказала она. – Ты мне очень помогла.
– Пожалуйста. Я не сделала ничего особенного.
– Нет, кое-что ты сделала. Сделала. Хотелось бы отблагодарить тебя как следует, но теперь у меня за душой лишь пара пижам да недоеденный кекс.
Она показала рукой – присядь, мол, – и спросила:
– Как ты тут оказалась?
Она имела в виду Розовую комнату, конечно, но я считаю, что прямота лучше всего, поэтому сказала правду:
– Говорят, я умираю.
Повисла пауза – Марго глядела на меня изучающе. Не поверила как будто.
– Заболевание, ограничивающее продолжительность жизни, – пояснила я.
– Но ты такая…
– Юная, да-да.
– Нет, ты такая…
– Невезучая?
– Нет. – Она все еще смотрела на меня недоверчиво. – Ты такая живая.
Подошла Пиппа, положила нам на стол кисточки.
– И о чем мы тут беседуем?
– О смерти, – ответила я.
Увидев, какая складка образовалась на лбу у Ниппы при этом слове, я подумала, что ей бы надо взять выходные и сходить на курсы, где учат обходиться с мертвыми и умирающими. Долго она в больнице не проработает, если даже слышать этого слова не может. Пиппа присела на корточки у стола, взяла кисть.
– Обширная тема, – сказала она наконец.
– Ничего, – ответила я. – Я целыми днями прохожу семь стадий принятия неизбежного и научилась делать это одним махом.
Пиппа прижала сухую кисть к столешнице, и щетинки, сложившись веером, образовали идеальную окружность.
Однажды в начальной школе, еще в Эребру, я оторвала нечаянно краешек страницы из учебника. Мы с одним мальчиком – не помню, как его звали, – листали учебник наперегонки. Я старалась листать быстро-быстро и оторвала краешек страницы. Классная руководительница накричала на меня и, не увидев, наверное, должного раскаяния, отправила в кабинет директора. Я шла туда как в полицейский участок. И не сомневалась, что родителям теперь обо всем расскажут, что дела мои плохи и лучше уже не станут. У меня вспотели ладони. Даже передвигаясь по коридору, когда все сидят в классе, я, казалось, нарушаю правила, нахожусь там, где не следует.