Сто лет пути

— Сдается мне, депутатам Думы и сейчас, и в будущем каких только ролей не выпадет сыграть, — проговорил Дмитрий Иванович негромко. Он так устал, что стоять ему было трудно, а хозяин кабинета сесть не приглашал. — И комических, и трагических, и героических…

— А вы решили начать? Так сказать, положить почин?

Варвара Дмитриевна показалась на пороге кабинета, из-за нее выглянул Генри Кембелл-Баннерман.

— Дмитрий Иванович, голубчик, все обошлось благополучно?

— Алексей Федорович убит, Алябьев. Я с вашего разрешения сяду.

Шаховской сел на диван, потер руками колючее от щетины и краски лицо, наткнулся на усы, приклеенные новейшим немецким клеем, сморщился от отвращения. Алябьев говорил что-то про этот самый клей. Утром, еще когда был жив.

Варвара Дмитриевна подошла, села рядом и взяла Шаховского за руку.

— А остальные?

— Арестованы. Не подвел Петр Аркадьевич и его «молодцы».

— Вы ни в чем не виноваты, Дмитрий Иванович.

Он глянул на нее и ничего не сказал.

— Это же война, — продолжала Варвара Дмитриевна храбро. Она понимала, чувствовала, что нужно как-то его утешить, сказать нечто важное, что сразу все расставит по своим местам, только вот что именно сказать?.. — На войне так полагается — кто кого. Люди могли погибнуть. Много людей! А вы предотвратили.

— Значит, пусть другие погибнут, так? — под нос себе пробормотал князь. — Ведь их всех повесят!.. Всех до одного.

— Они-то как раз на войне. А те, кого предполагалось взорвать, нет. И воевать не собираются!

— Я все это знаю, Варвара Дмитриевна. И говорю себе, но пока что-то не действует.

— Вы поступили так, как вам велел долг. И ваше чувство справедливости. Правильно ли, нет ли, но по-другому вы поступить не могли.

— Могу я все же узнать, в чем дело? — громко спросил отец Варвары Дмитриевны и задрал подбородок воинственно, очень похоже на дочь, заложил руки за спину и выдвинулся на самую середину ковра, как раз на блеклое чернильное пятно.

Шаховской поднялся с дивана и одернул пиджак, сидевший на нем очень неловко.

— Дело в том, что я хотел бы попросить руки вашей дочери, — твердо сказал он. У Варвары приоткрылся рот, а отец ее вытаращил глаза. — Варвара Дмитриевна редчайшая девушка, мой давний друг и верный соратник, нет, не соратник, а девушка, достоинства которой нельзя переоценить, в обстоятельствах трудных и страшных проявленные, а также красота и ум ее…

Тут он сбился, запутался и замолчал.

— Господи, боже мой, — пробормотал отец. — Нашли время…

— Папа! — вскрикнула Варвара Дмитриевна.

Даже в неверном свете раннего петербургского утра видно было, как горят ее щеки — густым, сплошным румянцем.

— А что же избранница ваша на сей счет?

— Папочка, я… ты и сам ведь знаешь… я… Дмитрий Иванович и я… наша дружба…

— Что ты будешь делать, опять дружба!

— Папа!

— Дочка!

Шаховской подошел к Варваре, она взяла его под руку. Отец вздохнул. Генри Кембелл-Баннерман за его спиной вздохнул тоже.

— Коли избранница согласна, мы ее счастию мешать не намерены. Жена то же самое скажет, не сомневаюсь. Только уж вы у матери как следует дочкиной руки попросите, Дмитрий Иванович. Мы, старики, по старинке привыкли. Нам новые веяния трудно даются.

— Благодарю вас, — сказал Шаховской и, как будто израсходовав весь запас сил, отошел к дивану, сел и опять потер лицо. И вдруг улыбнулся Варваре. — А бриллианты-то мои пропали, Варвара Дмитриевна. Вместе с чашкой так и исчезли. В суете и столпотворении никто и не заметил. Я когда вспомнил, хватился, а уже и след их простыл.

На улице мело. Снег валил, как за деревенской околицей, отвесный, сплошной, зимний, и не таял, вот удивительное дело! Черный асфальт, черная неприглядная осенняя земля вокруг редких деревьев вдруг оказались белыми, и от этого на мрачной улице стало светлее, просторней. Варвара поскользнулась, схватила Дмитрия Ивановича за рукав и засмеялась. Он улыбнулся ей так, что она, посмотрев внимательно, спросила:

— Дим, ничего не случилось? Я что-то не поняла.

— Ничего не случилось, — уверил ее Шаховской.

— Нет, вы как-то странно выглядите! Или я пропустила что-то важное?

Она ничего не пропустила, слышала все то же, что и он, но для него жизнь изменилась, и изменения эти он не мог с ней обсуждать.

— У меня все пальто пропахло кошками, — пожаловалась Варвара, сунула нос за отворот и сморщилась. — И свитер, наверное, тоже.

— Наверное, — согласился Дмитрий Иванович.

Варвара Звонкова вдруг начала под снегом снимать пальто. Он стоял и смотрел, как она снимает.

— Подержите, — она сунула ему сумку. Он взял.

Варвара стянула пальто и несколько раз с силой его тряхнула, чуть не задев профессора по носу. Он отшатнулся, моргнул и вдруг удивился.

— Что вы делаете?!

— А как вы думаете? — Она опять с силой тряхнула.

— Не знаю.

— Я вытряхиваю пальто.

— Зачем?!

— Оно воняет.

Шаховской закинул ремень ее сумки себе на плечо и перехватил пальто.

— Хватит дурака валять, — велел он. — Одевайтесь.

Дальше они пошли, держась друг от друга на некотором расстоянии.

— Вы мне не расскажете, что с вами такое? — спросила она.

Он помотал головой — не расскажет.

— Ну, как хотите. Я вам тогда тоже ничего рассказывать не буду.

— Мне нужно подумать, Варвара.

— Вы и так все время думаете.

— Я думаю очень медленно, — сказал он с досадой. — Медленно и плохо!.. А моя работа как раз и состоит в том, чтоб думать быстро.

— И хорошо, — подсказала Варвара язвительно. — Вы проводите меня домой, или у вас нет времени на такие пустяки?

Он посмотрел на нее. Вид у нее сердитый, глаза блестят, щеки румяные на холоде. Из-под маленькой шапочки выбивается завиток, очень красиво. Профессор вдруг позабыл, о чем именно должен думать и что жизнь его изменилась.

— Сколько вам лет, Варвара?

— Двадцать восемь будет, а что?..

— А у вас есть муж?

— Нет, а что?

— Я собираюсь на вас жениться, — объявил Шаховской. — Чем быстрее, тем лучше. А то мне уже сорок.

Тут она покатилась со смеху, и он не понял, почему.

— Вы не согласны?

Она махнула на него рукой в варежке и продолжала хохотать. Он помолчал.

— Вы мне отказываете?

— Дмитрий Иванович, миленький, — провсхлипывала Варвара Звонкова. — Вы с ума сошли?

— Нет, — сказал он, недоумевая. — Мне кажется, наоборот. Я только что начал понимать хоть что-то. До вас я ничего не понимал.

Варя перестала хохотать, стороной посмотрела на Дмитрия Ивановича, сгребла варежкой снег с ветки и слепила снежок, очень маленький и неровный.