Сто лет

— Смотри, Элида! — сказал он.

И Элида смотрела.

На статую всадника на высоком цоколе. На охрану, которой было почти не видно. На деревья, окружавшие широкий подъезд к дворцу. На гуляющую публику.

Через минуту Фредрик узнал Национальный театр, который раньше видел на фотографиях.

— Как-нибудь мы непременно сходим с тобой в театр, — пообещал он. Она кивнула.

Они выехали на улицу Карла Юхана, и Фредрик с восторгом показал влево:

— Это университет, Элида! Можешь написать домой, что ты видела университет!

Элиде было не до того, чтобы смотреть на что-то самой, она вместе с Фредриком переживала его радость. Может быть, когда-нибудь она пройдется здесь одна. Запомнит все таким, каким сама это увидит.

На улице Карла Юхана подпрыгивали и грохотали по брусчатке пролетки, погромыхивали ручные тележки, раздавались крики газетчиков. Дамы под зонтиками пытались удержать на головах непомерно большие шляпы. На углах, повесив на руку трости, курили и беседовали мужчины. Была суббота. Полосатые маркизы над окнами "Гранд-отеля" бросали на тротуар длинные тени. Незажженные уличные фонари по обеим сторонам улицы образовывали аллею, они висели как украшения на изящных кованых подвесках. Их пролетку чуть не задел дребезжащий справа трамвай, но кучер точно знал, сколько места нужно его пролетке. В ответ лошадь подняла хвост и уронила два сухих шарика, которые весело покатились по мостовой.

— Думаю, этот Марчелло очистил немного мое проклятое сердце, — сказал Фредрик и усмехнулся. Элида поддержала его. И беспечно засмеялась.

Когда они уже сели в трамвай, идущий в Брюн, она почувствовала себя непривычно сильной. Все, чего она боялась, куда-то исчезло. Продать дом в Нурланде и купить в Кристиании новый казалось проще простого.

В феврале 1924 года они наконец купили дом в Стрёммене. На это ушла большая часть денег, полученных за Русенхауг и овец. Дом стоял слишком близко к другим домам, но был окружен деревьями. Он не был большим и роскошным, и состояние его тоже оставляло желать лучшего. Но все-таки он был и не плох. Крыша не текла, трубы были в исправности, печи держали тепло. Внизу была прихожая, гостиная, одна комната и большая кухня с подполом. На втором этаже — три спальни и вместительный чулан.

Общими усилиями они за короткое время переехали и устроились уже в своем доме. Чтобы перевезти вещи по февральской слякоти, на вокзале они взяли напрокат ручную тележку. Пришедший в свое время небольшой груз из Русенхауга тоже нашел в доме свое место. Тетя Хельга помогла им обзавестись самым необходимым. Детей не огорчало, что им пришлось сменить школу. Хуже было то, что отсюда Хильмару и Рагнару было дальше добираться до работы. Но они не жаловались.

Напротив, все вечера мальчики столярничали или что-нибудь красили. Передыхали, только когда после работы садились за обеденный стол. И снова начинали работать, а Фредрик сидел рядом на стуле и учил их, что и как надо делать. Они со смехом и шутками подчинялись его указаниям. Новый ли дом или сила Марчелло Хаугена, трудно сказать, но Фредрик чувствовал себя хорошо. Иногда он даже брался за молоток. Ему не хотелось думать о здоровье, пока болезнь не напоминала ему о себе. Он говорил, что чувствует себя почти здоровым.

Однажды майской ночью Фредрик проснулся от того, что в груди у него полыхал пожар. Он попытался сесть, но не смог. Грудь работала как кузнечные мехи.

— Элида! — задыхаясь, позвал он, схватил ее руку и ощутил старый проклятый страх.

Она тут же проснулась и все поняла.

Через полчаса боль отпустила Фредрика, отпустила и на этот раз. Элида принесла воды и налила ее в стакан.

— А я уж начала думать, что целитель справился с твоим недугом, — сказала она.

— Нам обоим хотелось в это верить. В этом и заключается тайна веры. Она помогает. На некоторое время... — Фредрик попытался улыбнуться.

— А может, приступ больше не повторится. Нам просто напомнили, что ты зря не пошел к Марчелло в феврале, как он тебе велел.

— Знаешь, я понял, что он просто от неуверенности сказал тогда ту фразу, будто миссия земли — развивать принцип любви.

— Почему? — почти оскорбленно спросила Элида.

— У земли не может быть миссии. Земля — это земля, и она не может иметь другого назначения, кроме как просто быть землей. Любовь — это удел людей.

— Ты так говоришь только потому, что тебе стало хуже и ты не можешь мыслить абстрактно.

— Возможно. Я не могу сейчас думать обо всем. О благодати Божьей, о которой говорит Хельга, и о миссии земли, о которой говорит Марчелло Хауген. Сейчас с меня довольно самого себя.

— Мы должны пойти к нему еще раз.

Фредрик отрицательно покачал головой.

— Если ты ему не напишешь и не попросишь принять нас, я напишу сама! — упрямо сказала Элида.

Фредрик подчинился. Днем он сумел сесть за кухонный стол и написать письмо целителю. Он писал обеими руками. Попеременно. Написав, закрыл глаза. Лицо него было серое.

На этот раз Фредрик сказал, что в кабинет к целителю он пойдет один. Элида почувствовала себя лишней. Она сама с нетерпением ждала встречи с этим необычным человеком.

Ее попросили подождать в гостиной. Почти все время она сидела одна на зеленом плюшевом диване и рассматривала мебель, обои и дорогие безделушки. Матушка Хауген то и дело выходила на кухню, от помощи Элиды она отказалась.

Элида вся сжалась, когда наконец Фредрик вышел из кабинета. Кожа обтянула скулы, рука, державшая трость, дрожала. Когда он так изменился — в кабинете или таким и приехал? Может, она уже привыкла и не замечает, как он выглядит по-настоящему? Он сел, улыбнулся и кивнул ей.

— Мой сын придет через минуту, сегодня вы были у него последним, — сказала матушка Хауген Фредрику.

И вот он стоит в дверях.

Элида почувствовала, как его взгляд пронзает ее насквозь. Даже тогда, когда он не смотрел на нее. Словно поле его зрения было бескрайне и он обладал способностью извлечь Элиду из угла, в котором она пыталась укрыться. Сегодня рукава его рубашки не были закатаны. В гостиной он был совсем другим, чем в кабинете. Если не считать глаз, они у него всегда были одинаковые.

Фредрик сидел выпрямившись и пытался делать вид, что с ним все в порядке. Целитель не стал говорить о его состоянии. Матушка Хауген разлила кофе по чашкам и предложила печенье. Они сидели вчетвером. Элида пила кофе маленькими глотками. Сначала она не следила за словами целителя. Но вот он назвал кайзера Франца Иосифа и антропософа Штейнера. Он встречал и того и другого. Да, он был с ними знаком.

— С Рудольфом Штейнером? Где вы с ним виделись? — спросил Фредрик.

— Первый раз я встречался с ним здесь, в Кристиании. Он ездил с докладами.

— Я читал его работы. — Фредрик так разволновался, что закашлялся, и ему пришлось достать носовой платок.

Марчелло Хауген ждал, пока он перестанет кашлять. А потом начал рассказывать о своих поездках. В Австрию, Венгрию и Германию. Оказалось, он говорит по-немецки.

— Мне всегда хотелось выучить какой-нибудь иностранный язык, да вот не пришлось, — сказал Фредрик.

— Я тоже вообще-то самоучка. В моей среде не было принято получать образование. Пришлось всем овладевать самостоятельно. Я люблю читать, и художественную литературу, и научную. Правда, последней на норвежском почти нет. — Он улыбнулся.