Сто полей

Миус шел впереди, освещая путь фонарем в форме пиона и прижимая к груди небольшую корзинку, где, видимо, хранилось самое первоочередное его добро. Ход оканчивался крутой лесенкой. Поднявшись по лесенке, беглецы оказались в квадратной, лишенной окон комнатке.

– Погодите, я проверю, можно ли идти, – пробормотал Миус, оставляя свою корзинку и ужом выскальзывая за дверь. За дверью мелькнул навес с тюками тканей и бочками краски, и толстопузая лодка, качающая на волнах.

Земляне остались одни в кромешной темноте. Комнатка вздрагивала и дурно пахла, – где-то здесь, за стеной, располагалась фабрика, где ткачи и ткачихи с воспаленными глазами шлихтовали нити и качали тяжелые колыбельки баттанов.

– Черт, где этот проклятый… – начал Стависски и вдруг осекся, схватившись за горло. Невыносимая резь обожгла глаза, темнота завертелась волчком, и Стависски потерял сознание.

Прошло пять минут.

Дверь склада приоткрылась, и за ней возник все тот же кусочек неба с помостом и причалившей к нему лодкой. Управляющий Миус заглянул внутрь и посветил факелом. Миус был в маске, плотно прикрывавшей лицо, и толстый матерчатый хобот соединял маску с коробочкой, полной активированного угля.

Четверо грузчиков (также нацепивших видимо непривычные для них противогазы) с ужасом глядели на неподвижно лежащих чужеземцев и корзинку, оставленную Миусом на полу. Из корзинки шел легкий дымок. Миус подхватил корзинку и зашвырнул ее в воду.

Грузчики потащили неподвижные тела к лодке.

– Быстрее, быстрее, – суетился у лодки Миус – он уже снял противогаз и теперь ловил бледными губами воздух, – в любую минуту сюда могут прийти…

Один из грузчиков схватил надзирателя Миуса за рукав.

– Где шестой?

Миус побледнел. Что-то непоправимо обрушилось в мире.

– Как – шестой? – выговорил он. – Их было шесть….

Или – не было? Миус тщетно пытался вспомнить, сколько чужеземцев было в зале, когда он прибежал к ним со своей вракой… Точно! Не было! И кого – Ванвейлена! А между тем в комнатах Ванвейлена тоже не было…

– Вспомнил, – сказал Миус, – один к девке пошел, он к отдельной девке ходит, за воротами усадьбы…

Грузчик бросился к ближайшему чужеземцу, чтобы спросить, где пропавший товарищ, приподнял его за голову:

– Ах, негодяй, дрыхнет, как лягушка зимой!

Грузчик хрипло выругался. Миус трясся от страха.

– Умоляю вас, – ведь если сюда придут…

Грузчик махнул рукой.

Чужеземцев сунули в мешки, кинули в лодку под тюки с тканью и поскорей отпихнулись от пристани багром. На корме рыжий грузчик совещался с надзирателем Миусом и десятком товарищей. На душе у него было погано.

Араван Баршарг велел не просто арестовать варваров, но сделать так, чтобы господин Даттам не смог проведать, куда они делись, и следовательно, не имел бы причин ссориться с араваном Баршаргом.

Операция была задумана блестяще: чужеземцы поймались на собственной подозрительности. Рыжий грузчик полагал, что надзиратель слупил с них за это сотню желтеньких. А уж какой там храмовой хреновиной Миус обкурил чужеземцев – об этом было лучше не думать.

А вот один пропал. А между тем араван велел схватить всех шестерых до завтрашнего утра, до совета пяти. За это сулил: чин референдария – рыжему Шаллоку, двести ишевиков премии – остальным стражникам. И надо же было послушаться глупого начальственного распоряжения: обезразумить пленников, не расспросив их.

– Вот что, – сказал рыжий Шаллок надзирателю. – Он не мог далеко уйти, – мы его сейчас разыщем. А ты, – обратился он к одному из товарищей, – как приедешь в город, подбери кого-нибудь поприглядней, оприходуй как чужеземца да смотри, чтобы в сознание до завтра не приходил. А завтра мы его заменим настоящим.

Так, поздно ночью араван Баршарг получил донесение об аресте шестерых чужеземцев и мешочек со снятыми с них талисманами. Мешочек сопровождало письмо надзирателя с именами и характеристиками. «Клайд Ванвейлен у них за главного чиновника, Сайлас Бредшо – за проверяющего. Остальные – вроде податных общинников. Бредшо участливей и легковерней Ванвейлена».

Имелась и приписка, не относящаяся к делу: «Если бы господин араван счел возможным смягчить участь моего невинного брата…»

4

Вечером Бредшо привезли в столицу, и, пока его тащили на шесте, он успел договориться с Драной Губой, чтоб тот сыскал Даттама, и назвал имя: Сайлас Бредшо.

Его втолкнули в камеру. Камера была оборудована охапкой гнилой соломы и крюком на стене. На крюке висел человек, и еще три человека сидели в колодках, привинченных к полу. Для Бредшо встроенной колодки не нашлось, ему забили железкой руки и кинули так.

Бредшо спал, когда среди ночи его разбудил дикий вопль и отблески костра где-то во дворе.

– Что это? – ужаснулся он.

– А! Небесного шпиона варят, – равнодушно сказал тот, кто висел на крюке (его подвесили за буйство: нахамил стражнику). – Чтоб завтра похорон не портить.

Бредшо вовремя сообразил, что небесный шпион – это из Небесного Города, из столицы.

Вскоре зашумело, зачавкало: в камеру прибежал Драная Губа и пополз от двери на брюхе:

– Господин! Извините! Господин Даттам приказал немедленно вас освободить! Ах, Великий Вей, какая вышла ошибка!

«Как-то я объяснюсь с Даттамом», – подумал Бредшо.

Ярыжки был в панике, потому что человек с ключами от наручников ночью ушел. Схватились было за напильник, а потом повели в кабинет к начальству, где вторые ключи.

В кабинете стоял запах поминальных благовоний. Стены были спешно затянуты белыми траурными коврами с серебряной вышивкой. Там же стоял стол, наполовину укрытый ширмой, через всю ширму золотая гранатовая ветка.

В западном углу боги, вызывающе роскошные: яшмовый Бужва в парчовой куртке, старец Курута о четырех головах, черепаха Шушу – золотой панцирь, рубиновые глазки.

Навстречу Бредшо поднялся чиновник в камчатом кафтане, расшитом золотыми пчелами:

– Прошу прощения, господин Бредшо, я не знал, что вы так дружны с Даттамом.

Вежливость чиновника потрясла Бредшо. "Пчелы, пчелы – у кого же из чиновников провинции кафтан должен быть вышит пчелами, – зашевелилось в голове. – Постойте, неужели это сам Баршарг?

На дворе раздался новый горестный вопль небесного шпиона, которого бросали в кипяток.

Баршарг вежливо, до пола, кланялся Бредшо.