Сто шесть ступенек в никуда
Шрифт:
5
Stiletto fatalis [25] — это вовсе не оружие, а латинское название flaw worm, сельскохозяйственного вредителя. Энтомолог, придумавший такое имя, явно обладал чувством юмора. В деревенском магазине Торнхема висели плакаты, предупреждавшие фермеров об опасности, и Фелисити, ухватившись за это название, придумала замечательную шутку. В то Рождество — по крайней мере до смерти Сайласа Сэнджера — она постоянно упоминала о stiletto fatalis. Включи она вопрос в свою викторину, абсолютно все ответили бы на него правильно. Той зимой в моду вошли каблуки «стилет», и на всех вечеринках, особенно в домах с паркетными полами, вам выдавали пластмассовые
25
Роковой кинжал (лат.).
Эту особенность характера Фелисити, о которой я совсем забыла и не вспоминала лет пятнадцать или шестнадцать, с тех пор, как мы виделись в последний раз, всплывает в памяти утром, когда я собираюсь ей позвонить. Я вспоминаю о stiletto fatalis и о том, что когда Фелисити нашла убежище у Козетты, в ее разговорах и их, и пришедшие им на смену увлечения уже сменила навязчивая тема селевинии. [26] Похоже, с тех пор в жизни Фелисити ничего важного не произошло: она по-прежнему замужем за Эсмондом и по-прежнему хозяйка Торнхема, хотя, наверное, уже не похожа на ту экспансивную молодую женщину в мини-юбке, которая вечер за вечером изливала душу Козетте. Я внимательно разглядываю лист бумаги, на котором записала телефон, продиктованный дочерью Фелисити. Потом набираю номер. Вчера вечером я не видела Белл — разумеется, не видела, хотя поехала в «Лейтс», вышла из такси на углу Пембридж-роуд, а остаток пути преодолела пешком.
26
Млекопитающее отряда грызунов. Похожа на мышь.
Фелисити сама снимает трубку и как только понимает, кто это, произносит свое обычное приветствие, нисколько не изменившееся за прошедшие годы.
— Эй, привет!
Однажды я слышала, как Эсмонд представлялся одному из гостей как «Эй», утверждая, что жена дала ему новое имя. Фелисити ведет себя так, словно мы разговаривали две недели назад. Ни удивления — что я не звонила раньше, что звоню теперь, что я еще жива, — ни упреков. Она даже не говорит, что это стало для нее сюрпризом. Я не помню, чтобы Фелисити была так поглощена своими детьми двадцать лет назад или когда на девять месяцев бросила их на попечение отца и бабушки. Но теперь она говорит только о детях. Начинает сразу после вежливого вопроса, как мои дела, и воспринимает мое: «А у вас?» — буквально, рассказывая мне о потрясающей работе Миранды в телекомпании Би-би-си и о том, что Джереми успешно сдал экзамен по истории. За этим следует самое распространенное клише из всех, что можно услышать от любящей матери:
— Знаешь, мы уже отчаялись. Он палец о палец не ударил.
Я слушаю еще немного, потом сообщаю, что говорила с Мирандой.
— О, тебе удалось ее поймать? Какое облегчение! Прямо гора с плеч. Я с ней уже несколько дней не разговаривала — ты же знаешь, какие они неуловимые и, разумеется, абсолютно безразличные к чужим страхам, даже обоснованным. Какое облегчение знать, что она тут, с ней все в порядке, она отвечает на звонки, и так далее. Расскажи лучше о себе.
От этого вопроса легко уклониться:
— Миранда сказала, что ты разговаривала с Белл Сэнджер. Я подумала, что у тебя может быть ее адрес.
Молчание. Потом голос Фелисити меняется, становится театральным:
— О, моя дорогая, я не знаю. У меня есть номер телефона. Ты помнишь те чудесные названия лондонских АТС, «Амбассадор», «Примроуз», «Флаксмен»? Так легко запомнить. А теперь шесть-два-четыре и так далее. Что, черт возьми, должно означать это «шесть два-четыре»?
— Мейда. Мейда-Вейл и Килбурн. — Вот, значит, где живет Белл. У меня немного закружилась голова; я затаила дыхание, боясь, что нас прервут, и я никогда не узнаю остальные четыре цифры. —
Шесть-два-четыре, а дальше?Боялась я не напрасно, и мои опасения оправдались — Фелисити где-то записала номер, но не может вспомнить, где именно.
— Ты же знаешь размеры этого дома, Элизабет!
— Как она? — спрашиваю я, уже не в силах сдержаться, остановить себя. — Как Белл? Она казалась — нет, не счастливой — смирившейся?
Но Фелисити не собирается отвечать на этот вопрос — возможно, просто не знает, как. Хотя она всегда была эгоцентричной женщиной, которую интересовало не мнение других людей, а собственное мнение о них.
— Жаль, что мы не встретились и все не обсудили — говорит она. — Естественно, после суда. Я могла бы тебе много рассказать, всякие подробности. То есть я хорошо знала Сайласа, вплоть до личных, интимных вещей, но Белл всегда оставалась для меня загадкой. Но ты исчезла, и все посчитали, что ты не хочешь нас видеть. Никто тебя не искал. О, дорогая! Помнишь ту ужасную старуху, которая так волновалась из-за охоты на лис? Моя свекровь еще жива, можешь себе представить? Восемьдесят шесть, в полном здравии… О, боже, тебе же нужен номер Белл Сэнджер, да? Послушай, я его разыщу и потом тебе перезвоню.
— Буду ждать, Фелисити.
— Обязательно. Я хочу у тебя кое-что спросить, но если ты считаешь, что это неприлично с моей стороны, можешь не отвечать. Не бросай трубку, а просто не отвечай — ты не обязана. Так вот. Тебе не приходило в голову, что Белл могла сама застрелить Сайласа?
Я отвечаю, но мне самой ответ кажется глупым, уклончивым и фальшивым:
— Тогда не приходило.
— Тогда — конечно. А во время суда? Я имею в виду, когда стали известны подробности ее прошлого? А мне, должна признаться, приходило. Я знала об играх Сайласа. Прекрасно понимала, на что он способен, знала о его пьянстве, но все равно думала, что его застрелила Белл. О, Элизабет, давай как-нибудь встретимся и все это обсудим. Было бы здорово, тебе не кажется? Ты бываешь в наших краях? — Слава богу, она продолжает, не дожидаясь ответа. — Нет, думаю, не бываешь. Нам нужно встретиться в Лондоне. Мы сохранили ту квартиру — ну, конечно, ты знаешь, если разговаривала с Мирандой. Послушай, я обязательно тебе перезвоню, дам телефон Белл, и мы обо всем договоримся. Точно сказать не могу, но это будет сегодня, можешь не сомневаться. Пока. Потом поговорим.
Фелисити всегда отличалась способностью изматывать людей, которые находились рядом или с которыми она просто разговаривала по телефону. Общение может быть приятным, но с ней оно напоминало изнурительное сражение. Другие, как, например, Козетта, умели подбодрить собеседника, поддержать его, создать ощущение комфорта и удовлетворенности одним лишь умением внимательно слушать и в нужный момент задавать наводящие вопросы. Вернувшись домой из Торнхема после смерти Сайласа Сэнджера — на следующий день леди Тиннессе бесцеремонно выставила нас с Эльзой, — я рассказала о происшествии Козетте. Она внимательно слушала, и ее интерес выглядел искренним. К тому времени Фелисити уже посвятила Эльзу, меня, Паулу и свою сестру в подробности игр Сайласа.
У него было оружие: дробовик двенадцатого калибра и револьвер «кольт», купленный, как утверждал Сайлас, у владельца палатки, который торговал серебром на рынке Портобелло-роуд. У Сайласа была страсть к огнестрельному оружию, удовлетворить которую в этой стране не так-то просто; коллекционировать оружие, получить соответствующую лицензию и так далее мог только благонадежный гражданин без криминального прошлого, готовый к неожиданным визитам полиции. У Сайласа, естественно, лицензии не было. Фелисити рассказала нам, что он часто играл с «кольтом» в «русскую рулетку», причем из всех его игр эта была самой невинной.
— Такие, как Сайлас, не кончают жизнь самоубийством, но в отличие от остальных они ни в грош не ставят свою жизнь. Совершают всякие безрассудства, искушают судьбу. — Мне показалось, что Фелисити произнесла эти слова задумчивым тоном, словно была не прочь, чтобы ее тоже причисляли к этой категории. — Знаете, вроде того, как Кармен ходит в самые опасные места, охотится за самыми опасными мужчинами. — Мы не знали. По крайней мере, я тогда еще не слышала «Кармен», даже в записи. — А в конце ей не обязательно умирать, она без труда может избежать смерти, но слишком горда, чтобы бежать от судьбы — да и что ей остается?