Стокгольм delete
Шрифт:
Но чувствовал он себя – хуже не придумаешь. Трижды бегал в сортир. Его вывернуло наизнанку, уже ничего в желудке не осталось, а лучше не стало. Он даже не открыл дверь Тедди, который зашел его поздравить.
И это не желудочный грипп, и не скажешь, что обкурился. Нет, как бы ему ни хотелось свалить все на одну из этих причин. Вчерашняя пирушка ни при чем – не так уж он много выпил. Он знал, в чем причина.
Никола Максумич, племянник Найдана. Найдан, он же Медведь, он же Тедди. Племянник Тедди Максумича – свободный человек.
Но в глубине души он знал, в чем дело.
Страх. Ему было не по себе от страха.
Вчера…
– Выпивкой угощаю я, за еду платите сами, – сказал Хамон. – Не каждый день такое – Никола откинулся.
Интересно, откуда у него столько фантиков…
Они пытались снять телок, перемигивались с официантками, болтали со знакомыми. Сёдертелье – не мегаполис, всего-навсего большой пригород Стокгольма. За круглым столом – парни Юсуфа. А если ты в команде Юсуфа – значит, человек Исака. Аура уважения.
Стейк на дубовой доске, светлое пиво.
Хамон заказал кальвадос, помахал свернутой в ролл тушкой салаки.
– Ребятки, чарли [13] хватит на всех.
В другой руке он держал бутылку шампанского.
– «Моэт и Шандон» – мое второе имя.
Изо всех сил старался держать градус. Забрался на стул.
– Пьем стоя! Твое здоровье, Библик! Добро пожаловать домой!
Вчерашние мысли застряли в голове.
Он же ничтожество, только притворяется крутым. А на самом деле – никто.
13
Charlie, кокаин (жарг.).
Что с ним не так? Почему он не может, как остальные? Когда надо быть спокойным – сохранять спокойствие, когда надо взорваться – взрываться. Чтобы со стороны было видно, кто идет. Казалось бы: нет никого счастливее его в Северной Европе.
Ан нет! Дрожит как осиновый лист.
Непонятно, должен бы перерасти эти младенческие глупости – скоро двадцать. Должен бы, должен… но в глубине души Никола знал, что все так и останется. Последние годы… он делал все что положено, от друзей не отставал, повторял, что ему надоело мелочиться, просил взять его в настоящее дело…
И в то же время ему было очень страшно.
И с кем поделиться?
Он панически боялся идти на эту чертову стрелку. Суд Исака.
«Ты просто трус, Никола», – сказал он себе.
Ребята пошли зарядиться в туалет. Никола тоже нюхнул с полчаса назад, и кайф начал выветриваться.
Рядом с ним к стойке протиснулась совсем молодая девчушка и попыталась что-то заказать. Бармен сделал вид, что ее не замечает.
– Я тебе помогу, – покровительственно кивнул Никола и перегнулся через стойку. – Ты что, не слышишь, приятель? Обслужи девушку.
Бармен посмотрел на него специфическим барменским «а-ты-кто-такой» взглядом, но внезапно брови его полезли вверх, и он, как овечка, принял заказ. Никола обернулся – за его спиной стоял Юсуф.
Оказалось, девочку звали Паулина, ей всего семнадцать. Собственно, она не имеет права здесь находиться, наверняка предъявила ID кого-то из подруг. Она с приятелями уже начала праздновать. Устроили пикник в гавани. Выпили
по стакану «Кикки Даниэльссон» [14] .14
Шведская эстрадная певица, известная пристрастием к вину в упаковке bag in box – «мешок в коробке» (англ.).
– Это еще что такое?
– Биб.
– Какой-такой биб?
– Ты что, не знаешь, что такое биб?
– Нет.
– Bag in box. Биб. Любимый напиток Кикки.
Они посмеялись. У Паулины были яркие карие глаза.
– А это правда, что ты говоришь по-ассирийски?
Он был известен в Сёдертелье именно из-за этого. Он кивнул – не в первый раз ему задают такой вопрос.
– Я вырос с ребятами из Сирии.
– Потрясающе! Я даже польский не знаю, хотя мои предки оттуда. А еще говорят, твой дед читал тебе русских классиков, когда ты был маленький.
Откуда ей это знать? Он опять кивнул, на этот раз не так уверенно, и сменил тему.
– А ты с кем?
Никола огляделся. Приятели кружили по залу, поглядывая на него поощрительно: заслужил! Сегодня в самый раз потрахаться после такого долгого поста.
Он только надеялся, что они не слышали ее последний вопрос – насчет русских классиков.
Охотнее всего Никола проболтал бы остаток вечера с этой симпатичной девчонкой.
Потому что это была еще одна постыдная тайна: он не только трус, но к тому же и девственник. Он никогда еще не спал с женщиной.
Постель казалась жаркой и неудобной. Мать ушла куда-то с Тедди.
Завтра, завтра… этот чертов «суд» будет завтра. Ни он, ни даже Хамон не знают, когда и где. Вечно у них так – никто ничего не знает до последней минуты. Но сегодня вечером он должен провернуть одно дельце; что ж, это часть его работы.
Он, вообще-то говоря, должен был сейчас находиться на рабочем месте у Георга Самюэля, но позвонил, сказался больным. А что? Его состояние вполне подходило под определение «болезнь». К тому же мастерские были в Окерсберге, на другом конце Стокгольма, минимум час езды. Неужели мать и вправду надеется, что он продолжит практику?
На полке – фотографии в рамках. Молодая мама в студенческой фуражке и ярко-голубом летнем платье. Лицо веселое, а рядом дедушка, он заметно гордится дочерью. Через год родился Никола. Как-то, когда ему было лет одиннадцать, мать обронила, что дед был недоволен, когда она его родила.
– Почему? – спросил Никола. – Разве он меня не любит?
– Конечно, любит. Он любит тебя больше всего на свете. Но он хотел, чтобы я поступила в университет или в другую высшую школу, а когда ты родился, он решил, что моя карьера кончена. По его мнению, я родила слишком рано. Мне было всего двадцать.
Забавно: Никола помнил до сих пор, что он тогда ответил матери.
– Двадцать лет – не рано, мама. Посмотришь, когда мне будет двадцать. Я, может, буду хозяином всего Сёдертелье.
Даже матери он не решался сказать правду…
В три часа утра Хамон помахал рукой – пора. Шалман закрывается. Симпатичная девчушка, Паулина, уже час как ушла домой.
– Она же тепленькая, – пожал плечами Хамон. – Почему не повел ее к себе?
– Не знаю…
– Ладно, не беда. Праздник продолжается.